— Я ценю это. — Я не могу спокойно смотреть ей в глаза. — Но я не хочу, чтобы мне помогали быть чем-то большим. Я не хочу быть кем-то в этой семье. Я просто хочу покончить с этим, а затем исчезнуть, пока Луке не понадобится вытащить меня, чтобы показать на каком-нибудь благотворительном мероприятии или что-то в этом роде. — Тебе придется… — Все в порядке, София, — быстро говорит Ана, обрывая Катерину резким взглядом. — Лука может заставить тебя выйти за него замуж, но он не может заставить тебя играть роль, которую ты не хочешь. Ее слова предназначены для того, чтобы успокоить меня, но, когда я смотрю на Катерину, я могу сказать по ее лицу, что ни одно слово из этого не является правдой. Лука может заставить меня делать очень много вещей. Возможно, я не хотела бы учиться играть в эту игру, но я быстро понимаю, что у меня нет другого выбора. * * * Проходит еще два неловких часа, прежде чем мои волосы заканчивают окрашиваться, мелироваться, завиваться и укладываться. Но я должна признать, когда я поворачиваюсь и смотрю на свое отражение в зеркале в ванной после того, как Бриджит все убрала, что это подходит мне в миллион раз лучше, чем когда-либо блондинке. Она покрасила мой базовый цвет настолько близко к моим естественным корням, насколько смогла, в темно-шоколадно-коричневый, который выглядит даже насыщеннее, чем мой настоящий цвет. Его подчеркивают мягкие, тонкие кусочки, окрашенные по всей поверхности в оттенки меда и карамели, настолько тонкие, что они заметны только при попадании на них света. Мои волосы завиты чуть ниже плеч, и они выглядят здоровее, чем когда-либо за долгое время, подчеркивая мои скулы и заставляя мою кожу сиять даже без макияжа. Мне неприятно признавать, что это выглядит намного лучше, и я действительно думаю, что выгляжу симпатично, но это так. Раздается звонок в дверь, заставляя меня вздрогнуть, и Катарина грациозно встает со своего места на краю ванны. — Вероятно, это водитель, сообщающий нам, что он здесь. — Она одаривает меня быстрой, неуверенной улыбкой. — Я дам ему знать, что мы спустимся через несколько минут. Она выходит, оставляя меня наедине с Аной, и мой желудок сжимается от нервов. — Я не знаю, смогу ли я это сделать, — шепчу я, поворачиваясь к ней. — Как мне выбрать платье для свадьбы, которую я даже не хочу? — Я знаю, — говорит Ана, протягивая руку, чтобы сжать мою. — Но я буду с тобой всю дорогу. И Катерина, я полагаю, тоже. — Она закатывает глаза, и я сдерживаю смех. — Я думаю, у нее добрые намерения. — Я хмурюсь, глядя в ту сторону, куда она ушла. — Я не знаю. Я не думаю, что должна доверять ей, верно? Она одна из них. Ана пожимает плечами. — Я бы сказала, что ты не должна никому доверять. Ни один из них не принимает близко к сердцу твои интересы, София. Конечно, не Лука и я бы не подумала, что дочь Дона тоже. Это не твой мир, независимо от того, чем занимался твой отец. Будь осторожна. — Ее пальцы переплетаются с моими, и я больше, чем когда-либо, благодарна за то, что она сегодня здесь, со мной. — Я буду здесь для тебя так долго, как смогу, дольше, насколько это возможно, если я смогу найти способ справиться с этим. Мой желудок снова переворачивается от этого. Лука может помешать мне видеться с ней в любое время, изолировать меня от единственного человека, который у меня остался. Мысль о том, как это было бы одиноко, вызывает у меня тошноту. — Давай, — мягко говорит Ана. — Это тяжело, но это не самое худшее, я обещаю. Я знаю, ты не так представляла себе выбор своего свадебного платья, но мы постараемся сделать это как можно веселее. — В том-то и дело, — говорю я ей, когда мы выходим. — Я никогда по-настоящему не представлял себе этого. Я никогда не представляла себе, что выйду замуж. И все же… я здесь. Выходить из квартиры как-то странно. Всего две ночи назад я пыталась сбежать, и вот я здесь, выхожу из парадной двери и направляюсь к лифту, как будто я вольна делать то, что мне нравится. Конечно, я не такая. Водитель ждет с Катериной у лифта и набирает код, чтобы спуститься вниз, еще одно напоминание о том, что я не смогла бы уехать сама, даже если бы захотела. Катерина бросает на меня сочувственный взгляд, когда мы входим, но я избегаю встречаться с ней взглядом. В гараже нас ждет элегантная черная машина, и водитель открывает дверь, пропуская меня внутрь первой. Ана садится рядом со мной, а Катерина выбирает место напротив нас. Машина едва движется, когда она раздвигает панель, открывая, к моему полному удивлению, бутылку шампанского и бокалы. — Как ты узнала, что это будет там? — Выпаливаю я, уставившись на нее. В ту минуту, когда слова слетают с моих губ, я жалею, что не могу взять их обратно, последнее, чего я хочу, это выглядеть глупо перед этой элегантно одетой, безупречно воспитанной женщиной. Я ожидаю, что она скажет что-нибудь резкое или насмешливое, как, вероятно, сказал бы Лука, но вместо этого она просто улыбается. — Это просто одно из преимуществ, — говорит Катерина, тихо смеясь, когда открывает пробку и начинает наливать по бокалу каждой из нас. — В этих машинах всегда есть какой-нибудь алкоголь. И шейкеры тоже, хочешь немного апельсинового сока в свой? Секунду все, что я могу делать, это продолжать пялиться, ошеломленная всем этим. — Конечно, — выдавливаю я, пытаясь восстановить самообладание. Это смешно. Все это. Как я могу просить мимозу в машине по дороге в свадебный салон, в котором раньше никогда в жизни не могла позволить себе делать покупки? За исключением того, что я могу себе это позволить. Независимо от того, как сильно я хочу попытаться забыть о деньгах, которые появлялись на моем счете каждый месяц в течение последних трех лет, я не могу. Неважно, как сильно я хочу притвориться, что я просто еще один студент, испытывающий трудности, и я сама прокладываю свой путь в мире после окончания учебы, это ложь. Мне никогда не приходилось бороться, и я никогда бы этого не сделала, даже если бы Братва не пришла за мной. Мой отец позаботился о том, чтобы я была обеспечена, и Лука выполнил это обещание, продолжал выполнять его в точности. Как бы сильно я ни хотела изобразить его злодеем и сказать, что я ни в чем этом не участвую… я участвую. Я была в этом с самого рождения. Я просто жила одной ногой туда-сюда, даже не осознавая этого. Но когда дело доходит до денег и привилегий, неважно, как сильно я хочу это отрицать, у меня с Катериной больше общего, чем со своей лучшей подругой. Я просто убегала от этого все это время. Шампанское сухое и сладкое на моем языке, но я не могу избавиться от горького привкуса, который оставляют после себя мои мысли. — Я не хочу быть частью этой семьи, — отчаянно шепчу я Ане достаточно тихо, чтобы Катерина не могла услышать. — Я хотела сбежать. Это все, чего я когда-либо хотела. И это то, чего мой отец хотел для меня тоже, я знаю, что это так. — Ты не такая, как они, — так же тихо отвечает Ана. — Ты никогда не будешь такой. Не беспокойся об этом, Соф. Ты не потеряешь себя. Звучание детского, знакомого прозвища и то, как она сразу проникла в суть моих страхов, успокаивает меня, совсем немного. Я в ужасе от того, что, если я позволю себе насладиться хотя бы малой толикой того, что дается мне при подготовке к этой свадьбе, будь то новая одежда, роскошная ванна или мои недавно уложенные волосы, это будет означать, что я сдалась. Даже мысль о том, что я хочу этого повергает в шок. Что если я стану просто еще одной пешкой в этом ужасном мире мафии? Машина замедляет ход, и за тонированным стеклом я вижу вывеску магазина Kleinfeld. — Мы приехали, — говорит Катерина, и я снова вижу сочувствие в ее глазах. Я не хочу ее жалости, но логическая часть меня, та часть, которая знает, что я не могу бороться с этим вечно, говорит, что мне лучше, если она будет моим другом, чем врагом. Дверь открывается, и я делаю глубокий вдох. Ты можешь это сделать, говорю я себе. И я выхожу из машины на солнечный свет. ЛУКА Сегодня днем у меня назначена встреча с отцом Донахью, и я с ужасом жду этого. Я уже знаю, что он собирается отчитать меня за то, как я справляюсь с ситуацией и он, вероятно, единственный человек во всем Нью-Йорке, черт возьми, единственный в гребаном мире, которому могло сойти с рук отчитывание любого из нас. Но более того, я знаю, что мои чувства к Софии далеки от чистоты. Настолько далеки, что я буду удивлен, если не загорюсь в ту же минуту, как войду в церковь. Когда я вхожу, неф церкви пуст, за исключением лысеющего священника в черной рясе, сидящего на передней скамье. Отец Донахью встает, когда я вхожу, и приподнимает одну бровь, когда видит, что я иду к нему. — Неважно, сколько раз я вижу тебя, Лука, всегда поразительно не видеть маленького мальчика, которого я помню. — Он сжимает мою руку, когда я протягиваю ее, накрывая наши сцепленные руки своей другой, когда он смотрит на меня. С годами он согнулся, в тех волосах, что у него остались, осталась седина, но его темные глаза по-прежнему остры и проницательны, как всегда. — Я больше не ребенок, — коротко говорю я, занимая место рядом с ним на скамье. — И меня не интересует сегодняшняя лекция, отец. — Я уверен, что это не так, — криво усмехается он, снова осторожно садясь. — Но ты знаешь, что я думаю обо всем этом. — На самом деле, я не знаю. Но я уверен, что ты вот-вот мне расскажешь. — Я был тем, кто был свидетелем клятвы между Джованни Ферретти и твоим отцом много лет назад, Лука. Я не хуже тебя знаю, чего хотел Джованни для своей дочери. Но он добился этого обещания, потому что не видел другого способа обеспечить ее безопасность. — И я женюсь на ней, потому что нет другого способа обеспечить ее безопасность. — Мой голос ровный, совершенно без эмоций. — Я не уверен, что именно, по-твоему, я должен делать. — Другого выхода нет? — Отец Донахью наклоняет голову, глядя на меня своими острыми, проницательными глазами. — Нет места, куда ты мог бы ее отправить, нет способа обеспечить ее безопасность в той крепости, в которой ты живешь, кроме как сделать ее своей невестой? Силой затащить ее в твою постель? Последняя часть щиплет. — Может, я и не веду жизнь безбрачия, как ты, отец, но я никогда не принуждал женщину, и я не собираюсь начинать со своей жены. — Значит, София согласна? — София и я пришли к соглашению. — Это все, что я могу сказать, не раскрывая того, что я пошел на уступки своей будущей жене, из-за которых Росси потерял бы голову. Предполагается, что священнику можно доверять секреты, но у Росси есть способы получать секреты от людей, которые могли бы дать ему ядерные коды, если бы он их захотел. Отец Донахью выглядит неубежденным. — Я не могу представить, что София довольна какой-либо частью ваших договоренностей. И эта свадьба состоится быстрее, чем я могу себе представить. Даже подтверждение Софии… — Иначе я не смогу обеспечить ее безопасность, — резко говорю я, обрывая его. — Я знаю, ты думаешь, что я должен быть в состоянии найти способ, но его нет, отец. Решение Росси состоит в том, чтобы ее убить. Легко, аккуратно, без суеты. Тогда Братва не смогла бы наложить на нее свои руки, и мне не пришлось бы бороться с невестой поневоле. Одного человека, борющегося со мной по этому поводу, достаточно, отец, мне не нужно, чтобы ты тоже вставал у меня на пути. — Я уже согласился совершить венчание, исходя из моей дружбы как с твоим отцом, так и с ее отцом, и не из чего другого, — тихо говорит отец Донахью. — Я был верен семье Росси на протяжении многих десятилетий, Лука с тех пор, как меня пощадили во время ирландской чистки, и итальянцы снова захватили город. Я остался наедине со своей церковью, своей верой и своим местом здесь, и я не забыл этого. Но есть некоторые грехи, которые я не могу отпустить, Лука. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Ты много лет не покидал тисповедальню с отпущением грехов. — Я знаю. — Слова выходят жесткими и язвительными. — Это жизнь, которую я веду, отец. У меня никогда не было выбора в этом вопросе. Ты это знаешь. Отец Донахью пожимает плечами. — Выбор есть всегда. — Он делает паузу, задумчиво глядя на меня. — Интересно, если бы Джованни знал, каким мужчиной ты вырастешь, пообещал бы он тебе свою дочь? Эти слова неожиданно жалят. — Я старался делать все, что в моих силах, в рамках той жизни, в которой я родился, — натянуто говорю я. — Я никогда не причинял боли мужчине сверх того, что было необходимо, чтобы выяснить то, что мне нужно было знать. Я никогда не убивал кого-то из гнева на самом деле, я никогда ни на кого не поднимал руку, ни на мужчину, ни на женщину, ни по какой другой причине, кроме необходимости. — Да. Бизнес. — Отец Донахью качает головой. — Ты ведешь трудную жизнь, Лука. Так много способов оправдать кровь на своих руках, так много кодексов и правил, чтобы быть уверенным, что ты можешь спать по ночам. — Я сплю просто отлично, — натянуто говорю я. — Часто с женщинами по обе стороны от меня. Но ты ничего об этом не знаешь, не так ли, отец? Священник улыбается. — Нет. Но я бы не поменял свою жизнь на твою и на все удовольствия и всю роскошь в мире, сын мой. Я думаю, однажды ты поймешь почему. — Он делает глубокий вдох, глядя через неф на алтарь, распятие и незажженный фонарь за ним. Его пристальный взгляд возвращается к моему, и он удерживает его долгое мгновение, пока мне не хочется неловко поерзать на своем стуле. Я не знаю, но я не могу избавиться от ощущения, что он заглядывает в самую мою душу, что он может увидеть там что-то, чего не вижу даже я. — Ради Софии Ферретти, — мягко говорит он, — я надеюсь, что ты это сделаешь. Он стоит, глядя на меня сверху вниз, и что-то в его лице заставляет мою грудь сжаться. Я никогда ничего не боялся, но в выражении его лица есть какое-то знание, почти предзнаменование, которое вызывает во мне дрожь от того, что я представляю как страх. — Я благословлю вашу свадьбу и совершу ее для Джованни, — говорит отец Донахью тем же тихим голосом. — И я отвернусь от всего, что делаешь ты и семья Росси, как я делал десятилетиями. Но если когда-нибудь настанет день, когда ты захочешь по-настоящему искупить свою вину, Лука Романо, ты знаешь, где я. Затем он поворачивается, чтобы пройти мимо скамей, исчезая в темных, похожих на пещеры сводах нефа. И я сижу там долгое время, вес всего, что я когда-либо делал, внезапно тяжело ложится на мои плечи, весь сразу. * * * После этого я возвращаюсь в пентхаус вместо своего офиса. Я точно не знаю почему, за исключением того, что я знаю, что Софии там не будет, и я хочу покоя, который он предлагает, пока он пуст.