Ева хмурит брови, отрывает глаза от книги и переворачивает страницу в блокноте. Мое сердце учащенно бьется, когда я отслеживаю каждое изящное движение, которое она делает, поднимая ручку и невинно постукивая ею по нижней губе. Картина невыносима, так как все, о чем я могу думать, это о том, как мой твердый член раздвигает их, когда я ввожу его внутрь. Ева поднимает глаза, наши глаза встречаются и горят, когда она понимает, что я наблюдаю за ней. Даже когда ее глаза слегка расширяются, я не могу заставить себя отвести взгляд, пока она наконец не делает это, заставляя себя обратить внимание на блокнот на столе, где она пишет свое сочинение. Ее щеки теперь практически пунцовые, она пристально смотрит на стол, но я все еще не могу заставить себя оторвать от нее взгляд. Через несколько минут она снова поднимает взгляд и практически вздрагивает, когда видит, что я все еще зациклен на ней, как наркоман. Ее тонкое горло подрагивает, когда она с трудом сглатывает, облизывая свои идеальные, пухлые губы. Она поднимает руку, привлекая мое внимание к ее упругой груди в обтягивающей блузке, которая на размер меньше, так как между пуговицами появляются зазоры. Видение того, как я разрываю ткань на части и швыряю ее на спину на свой стол, заполняет мой разум. — В чем дело, Ева? — Я спрашиваю. — Могу я воспользоваться туалетом? Мой член наполовину тверд под столом, и я знаю, что она хочет в туалет только для того, чтобы скрыться от моего пристального взгляда. Я слегка наклоняю голову набок. — Конечно. Тебе нужна помощь с костылями? Ее ноздри раздуваются, когда она качает головой. — Нет, сэр. Я киваю в сторону двери. — Поторопись. Ты должна закончить это эссе до того, как уйдешь. — Конечно. — Её губа дрожит, прежде чем она зажимает ее между зубами. Она хватает свои костыли и так быстро, как только может, выходит из класса, оставляя меня наедине с моим желанием. Я поправляю штаны и сосредотачиваюсь на книге, лежащей передо мной, зная, что Ева не закончит это эссе до конца урока. Это значит, что ей придется допоздна оставаться со мной наедине во время обеденного перерыва. Мой член пульсирует от такой перспективы. Я постукиваю пальцами по столу, читая эссе с предыдущего занятия о методах принуждения к лидерству, пытаясь игнорировать темную бурю, бушующую в глубине моего живота. Проходит десять минут, прежде чем я слышу приближающийся стук костылей Евы по полу снаружи. До конца урока осталось пятнадцать минут, а она еще даже не начала свое эссе. Наконец она добирается до класса и входит, садясь за свой стол. Ева смотрит куда угодно, только не на меня, берет ручку и начинает писать. Наталья откашливается, привлекая к себе внимание. — Я закончила, профессор. Я улыбаюсь, несмотря на беспокойство, поселившееся в глубине моих костей. — На мой стол, пожалуйста. — Я смотрю на часы. — Ты можешь пойти на обед раньше. Все, кто не закончит свое эссе к моменту звонка, на обеде останутся здесь. Мое внимание переключается на Еву, чьи щеки покрываются румянцем, когда она строчит быстрее. Проходит несколько минут, и довольно много студентов заканчивают до звонка, кладут свои бумаги мне на стол и уходят. Когда раздается звонок, в классе остается четверо учеников. Ева, Джинни, Анита и Алексей. Спустя еще пару минут Джинни и Анита заканчивают, подходят к стойке и передают мне свои сочинения. Алексей и Ева быстро строчат, но я вижу, что Ева отстает от него, так как она написала всего три четверти страницы по сравнению с его полутора страницами. Алексей щелкает ручкой и встает, закидывая рюкзак на плечо. Ева наблюдает за ним, когда он протягивает мне свое эссе, прежде чем выскользнуть из класса и закрыть за собой дверь. Одни. Я делаю глубокий вдох и медленно опускаю руку к промежности, лаская себя через ткань, когда предсемя капает на трусы-боксеры. Ева делает то, чего раньше не делала ни одна женщина. Я чувствую себя неандертальцем, готовым перекинуть ее через плечо и наброситься на нее на своем столе. Ее щеки пылают, когда она строчит быстрее, не отрывая глаз от бумаги. — Не спеши, Ева. Я не хочу оценивать дерьмовое эссе, потому что тебе не терпелось попасть на обед. Желание к ней поглощает меня, когда я медленно и бесшумно расстегиваю молнию на брюках под столом и вытаскиваю член, поглаживая его вверх-вниз сильными толчками, наблюдая за ней. Ее глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими, но я продолжаю гладить себя под столом. Я благодарен, что он массивный спереди, так что она не знает, что я делаю. — Конечно, сэр. Я тихо стону, слыша, как она называет меня "сэр". Мой взгляд не отрывается от ее ангельского личика, пока я глажу свой член всё сильнее и быстрее, фантазируя обо всех грязных вещах, которые хочу с ней сделать. Ева сосредоточенно смотрит на лист бумаги, набрасывая что-то в более приемлемом темпе. Ее язык слегка скользит между губ, когда она концентрируется, что делает невозможным выкинуть из головы мысленную картину того, как ее язык поклоняется длине моего члена. Я чертыхаюсь себе под нос, чувствуя, как приближается разрядка. Ева поднимает глаза, слегка сдвинув брови, и несколько секунд пристально смотрит на меня, прежде чем вернуть свое внимание к сочинению. Каждое движение руки по пульсирующему стволу приближает меня к освобождению. Я наращиваю темп, мысленно прокручивая в голове образ её, извивающейся и обнаженной на моем столе, умоляющей меня о члене. — Черт, — бормочу я, теряя представление о том, где я и кто еще находится в комнате. Мой член растет в ладони, когда освобождение обрушивается на меня. Я хриплю, хватаюсь свободной рукой за край стола и выплескиваю все капли своего семени на нижнюю часть стола, задыхаясь. Я был так поглощен своим удовольствием, что даже не почувствовал приближения Евы. — Вы в порядке, сэр? — спрашивает она, нахмурив брови, стоя над столом и держа в руке эссе. Я засовываю свой все еще полутвердый член в штаны и киваю. — Да, Ева. Всё хорошо, — выдыхаю я, гадая, что, черт возьми, на меня нашло. — Оставь сочинение здесь. Она кладет его на мой стол и уходит, ее бедра покачиваются самым возбуждающим образом, когда она выходит прямо за дверь. Я тяжело вздыхаю и хватаю несколько салфеток со стола, чтобы убрать беспорядок, который я устроил под ним. Мое дыхание тяжелое и затруднено. Я никогда еще не был так неуправляем — так чертовски безумен. Мое сердце колотится так сильно, что кажется, будто оно пытается вырваться из груди. У Евы Кармайкл есть какая-то больная и извращенная власть надо мной — власть, которую мне нужно преодолеть, если я когда-нибудь собираюсь отомстить ее семье. Глава 8 Ева — Привет, я Наталья, — говорит девушка, присаживаясь рядом со мной в кафетерии. — Подумала, что тебе не помешает компания. Я улыбаюсь ей, но не могу побороть паранойю, охватившую меня. В последний раз, когда кто-то представился мне, я получила ножевое ранение и неделю пролежала на больничной койке. — Не волнуйся. Я не психопатка, как Джинни, Керри или Анита. — Она берет вилку и вгрызается в овощную лазанью, явно чувствуя мое беспокойство. Наталья была в моем классе с директором Бирном перед обедом. Я заметила, что она была одной из немногих, кто отвечал на его вопросы, и ушла первой, закончив свое эссе. Она мотивированная студентка, которая хочет преуспеть, как и я. Разница лишь в том, что она хочет жить преступной жизнью. — Я видела тебя на занятии по лидерству, — говорю я. Она кивает. — Да, игнорируй таких придурков, как Дмитрий. Он пожалеет об этом после того, как побывает у Ниткина. — Кто такой профессор Ниткин? — спрашиваю я. С тех пор, как директор Бирн отправил к нему нападавших на меня, я уже не первый раз слышу его имя. — Он гребаный садист. — Она смотрит на меня и пожимает плечами. — Если ты будешь вести себя хорошо и не высовываться, то никогда не увидишь его с этой стороны, надеюсь. — Она вздыхает. — Только таких идиотов, как Дмитрий, отправляют к нему для наказания. Я киваю в ответ, наблюдая за своей новой знакомой. Она очень привлекательна, с темно-каштановыми волосами и такими же темными глазами, а ее кожа загорелая и безупречная. — Как давно ты учишься в академии? — С самого детства. — Она улыбается. — Мой брат отправил меня сюда, когда мне было восемь лет. Мои глаза расширяются. — Вау, так мала. Разве ты не скучала по дому? — Спрашиваю я, задаваясь вопросом, каково это — быть отправленной в школу-интернат в столь юном возрасте. Когда я была маленькой, мое детство было очаровательным, даже если родители были строгими, пока я не узнала обо всех неприятных тайнах, которые скрывала от меня семья. Она смеется, качая головой. — Нет, для меня было облегчением оказаться подальше от всего этого, особенно после того, как моя мать уехала в Россию. Я люблю своего брата, но у него не было времени на меня, пока он пытался управлять организацией нашего покойного отца. — О, мне жаль твоего отца, — говорю я, понимая, что, несмотря на отсутствие заботы обо мне со стороны родителей, они, по крайней мере, всегда были рядом. Она качает головой.