— Что, простите? Я сгибаю пальцы, чтобы не схватить её и не перевернуть. — Я сказал, на мои колени. — Я слышала Вас, но это… Я сильно хватаю ее за запястье и перекидываю через свои колени, постанывая, когда чувствую, как она извивается под давлением моей эрекции. Ее запах так близко делает невозможным контроль над собой, и я слегка приподнимаю подол ее ночной рубашки. Она сопротивляется мне. — Оак, на мне нет трусиков. — Хорошо, — рычу я, поднимая подол до самых бедер. Она смотрит на меня через плечо, нахмурив брови. — Где линейка? — Спрашивает она, её голос такой тихий. Темная, чудовищная часть меня наслаждается этим звуком. — Я забыл её, так что придется обойтись моей рукой. Ее глаза расширяются. — Разве это не немного… Моя рука опускается на ее правую ягодицу, прежде чем она успевает закончить вопрос. Ева отшатывается, тихо взвизгивая. Ощущение от того, что моя рука бьет ее, без сомнения, отличается от ощущения деревянной линейки, которую я использовал на ней последние две недели. Невозможно отрицать необходимость ласкать ее попку руками, поглаживая кожу после каждого шлепка. Бедра Евы дрожат, возбуждение блестит между ее полных бедер. Требуется вся моя сила воли, чтобы не прикоснуться к ней там, не зарыться лицом в ее прелестную маленькую щелку. Ева имеет надо мной контроль, о котором она даже не подозревает. Каждый раз, когда наказываю ее, я чувствую, что мой контроль над собой ослабевает. Я знаю, что должен прекратить ее ежедневные занятия, но я как будто бессилен. — Оак, — она практически стонет мое имя, заставляя мой член пульсировать у ее живота. Она снова извивается, пытаясь, блядь, убить меня. — Что? — Хриплю я, изо всех сил пытаясь сохранить свою позицию авторитетной фигуры, а не любовника. Я хочу сказать ей, чтобы она стонала мое имя, пока я буду выебывать из нее невинность прямо на полу часовни. Ее бедра сжимаются вместе. — Я уже сказала Вам правду, — выдыхает она. — Неправильный ответ, — говорю я, прежде чем снова опускаю руку на ее задницу, позволяя своим пальцам приблизиться к ее центру. — Встань. — выдавливаю я из себя. Если я сейчас же не остановлюсь, я проткну эту милую невинную маленькую девственницу прежде, чем она успеет сказать слово «нет». Ева дрожит, когда поднимается на ноги, выпрямляясь. Она тянется, чтобы одернуть подол своей ночной рубашки, но я хватаю ее за запястье, чтобы остановить. — Нет, — приказываю я. Я чувствую, как слабеет мой контроль, когда я наслаждаюсь прекрасным зрелищем того, как она обнажена для меня. Проходит несколько мгновений, пока я запоминаю это, как шедевр искусства. Когда я возвращаю взгляд на ее лицо, то понимаю, что ее глаза прикованы к толстому контуру моей эрекции. Я прочищаю горло, прерывая ее. — Ты свободна. В глазах Евы вспыхивает разочарование, она облизывает губы, прежде чем кивнуть. Она одергивает подол своей комбинации, хватает халат и заворачивается в него. И не говоря больше ни слова, бросается прочь от часовни и от меня — прочь от монстра, который хочет сожрать ее целиком и выплюнуть ее гребаные кости. Если бы Ева знала правду, она бы бежала со всех ног и никогда не оглядывалась назад. Глава 12 Ева Я спешу по коридору на свой следующий урок, зная, что уже опаздываю на математику к профессору Джеймсон. Безусловно, из всех учителей здесь она самая приятная. Не говоря уже о том, что она преподает математику и английский — два обычных предмета в этой Богом забытой школе. После того, как Оак отшлепал меня на своих коленях, мне пришлось мчаться обратно в общежитие, одеваться как можно быстрее, и бежать обратно. Он сумасшедший. Может, он и горяч, как черт, и поначалу мысль о том, что меня ежедневно нагибает и шлепает такой доминирующий, сексуальный мужчина, питала мои темные фантазии, но по мере того, как наши занятия продолжались, я задавалась вопросом, что он от этого получает. Теперь, похоже, он сменил тактику, о чем я вспоминаю, когда опускаю взгляд на свои все еще красные пальцы. У меня по коже бегут мурашки при воспоминании о том, сколько крови было на том полу. Я пыталась оттереть с них кровь, но у меня не было достаточно времени. Когда я впервые встретила Оака, я не могла перестать думать о том, как хорошо было бы перейти грань между учителем и учеником, но поговорка "осторожнее со своими желаниями" как нельзя лучше подходит к этой ситуации. Он никогда не переходит эту черту, но ходит по краю, и я вижу тоску в его глазах после этого. Сегодня было так же плохо. Оак смотрел, как я наклоняюсь в своей сорочке, пока мыла пол, и я видела эту темную похоть в его глазах. Затем он перекинул меня через колено и отшлепал рукой… У меня нет слов, чтобы объяснить, насколько это было эротично и как неправильно было со стороны моего директора поступать так со мной. Я все еще чувствую фантомное давление его твердой эрекции на свой живот. Если я в чем-то и уверена, так это в том, что Оак получает удовольствие от причинения боли. Я качаю головой, ускоряя шаги, и заворачиваю за угол только для того, чтобы врезаться прямо в Элиаса. Мрачная ухмылка расползается по его губам. — Кто тут у нас. Ева Кармайкл. — Его глаза сужаются. — Ты хоть понимаешь, с кем, блядь, связываешься? Я наклоняю голову набок. — Не совсем, и мне все равно. Я опаздываю на английский. — Я пытаюсь обойти его, но он встает на моем пути. — Никто не разговаривает со мной так, как ты без последствий. — Он хрустит шеей. — Теперь ты заставила Гурин думать, что она тоже может говорить мне всякую херню, чего я гарантирую, никогда больше не повторится. Я скрещиваю руки на груди. — Уйди с дороги. Его кулаки сжимаются по бокам, прежде чем он обхватывает пальцами мою шею, практически отрывая меня от пола. Я изо всех сил пытаюсь сделать хоть один вдох, глядя в его бездушные голубые глаза. Мое сердце колотится как сумасшедшее, пока я бьюсь об него ногами, пытаясь вырваться любым возможным способом. — Слушай сюда, ты, маленькая сучка, — рычит он. — Наталья — моя, чтобы мучить, и всегда была моей. Моя, ты поняла? Если ты вмешаешься еще раз, я нахрен убью тебя. — Его глаза сужаются. — Ты поня… — Моралес, — грохочущий голос Оака разносится по коридору. — Брось ее сейчас же, — рычит он. Он подчиняется, буквально роняя меня на задницу. Я стону от удара и пытаюсь подняться на ноги, но прежде чем успеваю это сделать, Оак сам поднимает меня. — Какого хрена ты нападаешь на девушку в пустом коридоре? — Спрашивает Оак. Элиас ухмыляется ему. — Извините, сэр, но в этом суть нашей школы. — Он наклоняет голову, глядя на меня. — Как она собирается возглавить организацию, если не может постоять за себя перед другими? — Ниткин. Сейчас же, — рычит Оак, в его глазах вспыхивает ярость. Глаза Элиаса темнеют. — Нет. Я шокирована, услышав, что Элиас противостоит Оаку, однако Оак — нет, а если и так, то он этого не показывает. — Твои игры утомительны, Элиас. Доложи профессору Ниткину, прежде чем я сам потащу тебя к нему. Элиас зло смотрит на меня, прежде чем вернуть свое внимание к Оаку. — Почему? Какие школьные правила я нарушил? В его словах есть смысл. В этой школе нет никаких правил, по крайней мере, в традиционном смысле. Оак свирепо смотрит на него, выпрямляя плечи, когда подходит к жестокому парню. — Поскольку я директор этой школы, я могу решать, за что тебя наказывать, Элиас.