Глава 13 Оак Я напрягаю грудные мышцы, разминая спину, и наблюдаю, как стрелка часов пробивает час дня. Время для моего урока с Евой. Пальцы нетерпеливо барабанят по столу, пока я жду ее прихода. Ева опаздывала на каждое из наших занятий по дисциплине с тех пор, как мы начали чуть больше двух недель назад, и не имеет значения, как сильно я пытаюсь внушить ей страх. Она не подчиняется моей воле. Она сильнее, чем ожидалось. Каждый раз, когда наказываю ее, я подхожу все ближе к тому, чтобы пересетупить линию своего контроля. Как будто она пытается подразнить зверя, чтобы тот вышел поиграть. После нашего первого сеанса я предположил, что она, возможно, будет носить более сдержанное нижнее белье, но она каждый раз надевает одинаково узкие стринги. После вчерашнего в часовне, а затем в коридоре, я боюсь, что она может не появиться. Страх в ее глазах был таким реальным, какого я никогда не видел, и от этого у меня скрутило живот. Я больной сукин сын, и знаю это. Я заставлял ее посещать уроки дисциплины каждый день, даже в выходные, потому что у меня есть извращенная потребность ежедневно прикасаться к ней и причинять боль, наблюдая, как намокают ее трусики. Я влияю на нее так же сильно, как она влияет на меня, но вопрос в том, что, черт возьми, я собираюсь с этим делать? Большая стрелка переводит на две минуты третьего, и я стискиваю челюсти. Вчера Ева заставила меня найти ее в комнате общежития, но я знаю, что сейчас она на ногах и где-то в этой школе. Сегодня утром у нее было два урока. Если она продолжит раздвигать границы, я сорвусь. Милая, невинная Ева не хочет зверя, который скрывается за мужчиной. После того как ее мать и отец уничтожили меня, тьма, которую я пытался сдерживать, властвовала надо мной первые несколько лет — тьма, которую я теперь слабо контролирую. Я тянусь к линейке в ящике моего стола, но вместо того, чтобы вытащить ее, мои пальцы скользят по кожаному хлысту для верховой езды, который я принес сюда на следующий день после того, как впервые отшлепал Еву. Более чувственный прием, но думаю, что пришло время использовать его на Еве. Отсутствие прогресса у нее означает, что мне нужно быть с ней жестче, поскольку она знает, что я хочу услышать, но она не ломается. Заставлять ее мыть полы, возможно, было еще менее эффективно. Решимость в ее глазах после этого стала еще более яростной. Большая стрелка показывает десять минут, и я встаю, расхаживая по комнате. С кем, блядь, она думает, что играет? Если через минуту ее не будет здесь, я обыщу всю школу, а когда найду, притащу ее за шею прямо в эту комнату и заставлю пожалеть, что она когда-либо ослушалась меня. Я открываю дверь и вылетаю из нее, только чтобы врезаться прямо в Еву. От удара она падает на пол и морщится. Дерьмо. — Ева, ты в порядке? — Спрашиваю я, опускаясь на колени рядом с ней. Нарастающая внутри меня ярость переходит в легкое кипение на заднем плане. На мгновение она выглядит немного ошеломленной, прежде чем кивнуть. — Да, извините, Вы куда-то собирались? Я встаю и протягиваю ей руку, не отвечая на ее вопрос. Она выглядит нерешительной, и тот страх, который я видел вчера, остается, когда она принимает мою руку и позволяет мне поднять ее на ноги. — Внутрь, сейчас же, — приказываю я. Ее глаза вспыхивают от внезапного властного тона моего голоса, но она не отвечает, проходя мимо меня и направляясь кабинет. Как только дверь закрывается, она говорит. — Ну, Вы сегодня уже надрали мне задницу, так что, похоже, я сорвалась с крючка. Я сужаю глаза. — Даже близко нет. — Я смотрю на часы. — Ты опоздала более чем на десять минут. Это неподчинение становится утомительным, Ева. Она наклоняет голову, хмуря брови. — Ты шел, чтобы найти меня, Оак? — спрашивает она с кокетливой ноткой в голосе, как будто ее не пугает то, как я обошелся с ней вчера. За последние две недели она легко привыкла называть меня по имени. Сначала мне это нравилось, потому что ее это смущало, но теперь это звучит естественно и не так забавно. Конечно, она не настолько глупа, чтобы снова поднимать эту тему, не после того, как я сорвался на неё. — Наклонись, Ева, — приказываю я. Ее ноздри раздуваются, и в ее блестящих карих глазах мелькает веселье, когда она подходит к столу и медленно нагибается, задирая юбку. Глубокий рык вырывается из моей груди, когда я вижу ее идеальную маленькую киску. Я сжимаю свою эрекцию, чувствуя дискомфорт, когда мой член удлиняется. — Сегодня без стрингов, Ева? — спрашиваю я. Ева оглядывается через плечо. — Ты уже видел меня обнаженной. — Она пожимает плечами. — Какой смысл? В любом случае, так удобнее. Я не могу сдержать свое желание, когда делаю шаг к ней. — Возможно, это твой способ признать правду. Скажи мне то, что я хочу услышать, и все закончится. Ева качает головой. — Я девственница, которая не целовалась с мальчиком, не говоря уже о мужчине. Я стону, не в силах поверить, что Ева настолько невинна, настолько нетронута. — Не лги мне, — говорю я, но мой голос звучит сдавленно. — Никогда, — бормочет она. Я чувствую, как поводья моего самоконтроля ослабевают, когда я подхожу ближе, и шлепаю ее по голой заднице рукой, а затем массирую кожу. — Такая грязная девчонка, — говорю я. Ева тихо стонет, приглашающе выгибая спину. — Скажи мне то, что я хочу услышать. Если бы Ева была похожа на своих родителей, она бы давно солгала мне. Что бы я с ней ни делал, она остается твердой в своих убеждениях, что только заставляет меня хотеть ее еще больше. — Никогда, — хрипит она, но этот свирепый тон пронизан похотью. Мне требуется все мое самообладание, чтобы не скользнуть пальцами по ее обнаженной киске. Вместо этого я беру хлыст для верховой езды и сильно бью им ее по заднице. Ева взвизгивает, ее бедра приподнимаются над столом. — Что, черт возьми, было… Я бью ее снова и снова, пока она не начинает задыхаться и хныкать. Это единственный известный мне способ остановить себя от прикосновения к ней, сделать ее своей. Ничто из этого не было частью плана по уничтожению ее семьи. Я должен бросить ее Арчеру и покончить с этим, но одна только мысль об этом заставляет тьму всплыть на поверхность, угрожая разрушить все, над чем я работал. — Скажи мне, Ева. — Я откладываю хлыст и нежно массирую ладонью ее покрытую рубцами попку, закрывая глаза от ощущения мягкости ее кожи под моими грубыми руками. Ева тихо всхлипывает, прежде чем покачать головой. — Когда ты признаешь, что я говорила правду с самого начала? — Она оглядывается на меня через плечо, в ее глазах смесь тоски и вожделения. — Единственный мужчина, который когда-либо видел меня такой обнаженной, — это ты. Я тихо рычу, раздвигая ее попку, чтобы лучше видеть девственную пизду. — Это правда, малышка? — Спрашиваю, прозвище вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить. Сдавленный стон срывается с ее губ. — Да, — выдыхает она, ее бедра дрожат. — Только ты. Влага стекает на внутреннюю поверхность ее бедер, и я осознаю, что она предвкушала этот момент так же сильно, как и я. — Ты фантазировала об этом? — Спрашиваю, чувствуя, как мой разум ведет войну с телом, которое не намерено меня слушать. Эти слова вызывают торнадо, бушующее под моей кожей, когда опасно приближается кульминационный момент шторма. — Оак, — выдыхает она мое имя, все еще наблюдая за мной через плечо. — Я… Я снова шлепаю ее по заднице, заставляя ее хныкать. — Если ты солжешь, я узнаю, — бормочу я.