– Но вы сами не имеете колоний! Вы не высаживаетесь на чужие планеты! Вы стараетесь не покидать свой мир! – заметил Валентин. – Почему? – Это лишило бы нас возможности бороться с угрозой, – сказала Прима. – Как только наша цивилизация станет глобальной – использование перемещения Ракс для выправления реальности будет смертельно опасно и для нас самих. – То есть вы сознательно рискуете, подставляетесь, чтобы иметь возможность бороться с угрозой для других? – спросил Валентин. – Да, – сказала Первая-вовне. – Вы считаете это глупым? – Я считаю это удивительным, трогательным и благородным, – сказал Валентин. – Должен извиниться за необоснованные подозрения, которые у меня были, и преклониться перед вашим мужеством… если все и впрямь обстоит именно так. Первая-вовне испытующе посмотрела на него. Кивнула: – Я не лгу вам. Мы способны лгать, хотя Халл-один, к примеру, считают нас патологически честными. Ложь – это лишь способ подачи информации, в нем нет ничего сложного. Но мы не любим врать, поскольку любая ложь рано или поздно может быть раскрыта. И все, что я вам сейчас рассказала, – правда. – Но не вся, – уточнил Валентин. Прима улыбнулась – и Горчаков вдруг почувствовал, как между ним и «кисой» протянулась ниточка понимания и доверия. Он вдруг понял, что они могли бы подружиться. Не просто взаимодействовать и сотрудничать, а подружиться по-настоящему, крепко-накрепко – как с Матиасом, например. – Конечно, командир Горчаков, – сказала Прима. – Не вся, но правда. Она сделала шаг к стене. – У меня есть для вас подарок, командир. Ее протянутая рука вошла в стену – Валентин только через несколько мгновений понял, что в стене есть какой-то проем или ниша, закрытые иллюзорным изображением. Прима достала большой, но плоский пакет – если Горчакову не врали глаза, то пакет был из плотной бумаги. – Картина, – сказала Прима. – На память. Валентин взял пакет – тот оказался неожиданно тяжелым. Кивнул, не зная, что и сказать. – Формально я не должна передавать в правильную реальность ничего материального, – призналась Прима. – Но вы и сами уже состоите частично из атомов нашей реальности. Вы ели и пили, вы дышали воздухом чужого мира. Возьмите маленький подарок о том, что исчезнет навсегда. – Может быть, эта реальность останется? Вселенные раздвоятся? Прима кивнула: – Я буду на это надеяться, капитан. Приятно была работать с вами. Ксения пожала ей руку – и отступила к Валентину. – Тогда еще один вопрос, – сказал Горчаков. – Простите. Двести шесть – пять… Прима покачала головой: – Вас не должен тревожить этот вопрос, командир. – Он… – Он остается здесь, командир. – Прима опустила глаза. – Мы поговорили, и он принял мою точку зрения. Отправляйтесь на свой корабль и уходите в червоточину. Нам не стоит тянуть. – Прима, для Феол нет никакой необходимости гибнуть. – Сестра, какое это имеет значение? – неожиданно поддержала его Ксения. Первая-вовне вздохнула: – Хорошо. Он придет. – Когда? – с подозрением спросил Валентин. – Очень быстро, поверьте. Как только я разблокирую двери его каюты. – Прима усмехнулась. * * * Ян навьючил тюк на спину. Прошел несколько шагов. Тяжело, но идти можно. – Не стоит тянуть, – сказал он. – Я не понимаю, что именно ты хочешь делать, – сказала Адиан. – Дети ушли, мы остались… – Оставаться смысла нет, – сказал Ян. – У нас больше нет ни укрытия, ни запасов. Все, что осталось, мы унесем. Сидеть возле сена, жевать его с утра до ночи и медленно ослабевать? Мы пойдем, Адиан. Пойдем по следам детей. Мы не будем их сдерживать, у них останется лучшая пища. Но мы попробуем их догнать. – А смысл? – спросила Адиан. – Если даже дойдем – ты уверен, что там, за горами, остались чистые земли? – Ядерных зарядов было не так много, – сказал Ян. – За горами села, маленькие бедные городки, их никто не станет бомбить. И в любом случае мы попытаемся. Он увидел, как в глазах Адиан появилась пусть не надежда, но цель. – Ты прав. Раз уж мы выжили, то какой-то смысл в этом был. Давай попробуем. Знаешь, я буду рада увидеть Лан. Может быть, мы сохраним семью. Ян обнял ее, на мгновение зарылся лицом в гриву волос. А потом поднял второй вьюк и помог забросить на спину. Времени на сомнения не было, как и на нежности. Дети ушли утром, сейчас миновал полдень. До темноты надо пройти по их следам как можно больше – чтобы не было искушения вернуться к пепелищу. Для чего-то же они выжили… * * * Кисть у Гюнтера была закована в прозрачный герметичный лубок, заполненный прозрачным репарационным гелем. Руку он держал чуть на излете, и при взгляде на распухшие розовые пальцы Мегер непроизвольно хмыкнула. Гюнтер сердито и недоумевающе посмотрел на нее. – Сосиски в стеклянной кастрюльке, – с невозмутимым лицом сказала Анна. Гюнтер пробурчал что-то себе под нос. – Не сердись. Это нервное, – пояснила Мегер. – Тебя бы так приложило… – мрачно сказал оружейник. – Зато вы единственный офицер Космофлота, который вступал в наземный огневой контакт с противником! – вставил Алекс. Гюнтер с подозрением глянул на юного навигатора, но тот был абсолютно серьезен. Ксения, сегодня допущенная в рубку, молчала, погруженная в свои мысли, командир тоже не улыбался. Оружейник вздохнул и ответил: – Плохо вступал. – Что поделать, люди размякли, отвыкли воевать, – согласилась Мегер. – Но может, и неплохо, а? Учитывая историю Человечества? Гюнтер мрачно повернулся к пульту. – Как бы там ни было, – сказал Валентин со своего места, – какими бы мирными мы ни стали, я попрошу тебя, Гюнтер, быть наготове. – К чему? – спросил оружейник. – Ко всему. Гюнтер покосился на командира, потом кивнул: – Одна рука у меня работает. Голова тоже. – Алекс, что у тебя с курсом? – спросил Валентин. – Все готово, – сказал навигатор. – Мы уходим в межзвездное пространство на два световых дня. И возвращаемся. Это будет недолго. Валентин кивнул. На экране перед ним была станция Ракс – огромная и одинокая. Рядом висел основной корабль Ракс – двадцатиметровое металлическое веретено. Захваченный в бою метеорит, очищенный от остатков камня, был уже выведен в заданную точку пространства, куда корабль вскоре переместится. – Прощай, Прима, – сказал Валентин, включая дальнюю связь.