– Кого из гостей ты подозреваешь в убийстве? – Никого. Никто не мог этого сделать. Может быть, убийца вошел через незапертую дверь? – К Луизе в самый разгар веселья приходил молодой человек. Ты что-нибудь знаешь о нем? – Каретина сказала, что заходил пацан из ее дома, поиздеваться над ней хотел, но она послала его куда подальше, и он ушел. – Чем занимался в конце вечера Андрей Чистяков? Он, говорят, оказывал тебе знаки внимания. – Не было ничего такого! Я с ним даже парой слов не обмолвилась. Это Кутикова с ним флиртовала, а я на него даже внимания не обратила. – Поговорим о Кутиковой. Она, говорят, была замкнутой весь день, ни с кем не общалась и только к концу застолья повеселела и уединилась с Чистяковым. – Света в последнее время всегда была мрачной. Она как поступила в институт, так перестала с нами встречаться. Наверное, у нее что-то в личной жизни не складывается. Я задал еще пару формальных вопросов и отпустил Шершневу. Как только за ней закрылась дверь, Айдар сказал: – Видел бы ты ее на похоронах! Она так рыдала! Родственники Луизы ее успокаивали, нашатырь нюхать давали, а сейчас она лучшую подругу по фамилии называет. – Лучшей подруги больше нет, так что и скорбеть о ней больше суток не стоит. – Ты не стал расспрашивать Шершневу о портрете голой пионерки. Она ведь наверняка в курсе, как он создавался. – Я не хочу раньше времени спугнуть Кутикову. Веселова мы можем заставить молчать, а ее – нет. Как только заикнемся о портрете, так Шершнева тут же побежит к Кутиковой. Ты заметил, что она о Свете слова плохого не сказала? Все остальные участники вечеринки, так или иначе, подозревают Кутикову, а Шершнева пытается перевести стрелки на незваного гостя, хотя прекрасно понимает, что в момент убийства посторонних в квартире не было. К обеду Иван доставил Татьяну Лапшину. При допросе она не сказала ничего нового. Уточнив некоторые детали застолья, я спросил: – Ты и Веселов закрывались в комнате Луизы. Зачем? – Я решила выяснить с ним отношения, – не моргнув глазом, соврала Лапшина. – Мы поговорили и вышли минут через пять. Вам, наверное, Кутикова и Шершнева про меня всякие гадости наговорили? Не верьте им. Девчонки просто завидуют мне, вот и выдумывают всякие небылицы. Я посмотрел в глаза Лапшиной. Более открытого и честного взгляда я давно не встречал. Она верила в то, что говорила. «Девушка хорошо подготовилась к допросу, – отметил я. – Ну ничего, пусть пребывает в уверенности, что кража денег осталась незамеченной. Наступит время, и я подниму этот вопрос». Минут через пять после ухода Лапшиной в кабинет ворвался Бирюков. – Зачем ты вызывал мою племянницу? – с порога начал он. – Кто тебе позволил допрашивать несовершеннолетнюю девушку без родителей? Как-то, примерно год назад, я побывал на приеме у одного большого начальника. Время нашей встречи было согласовано, о моем прибытии доложил секретарь, но когда я вошел, начальник разыграл передо мной целую комедию. Не отрываясь от бумаг, он выслушал мой доклад о явке, неспешно поднял голову, задумчиво посмотрел в угол кабинета, потом перевел взгляд на меня, сфокусировав изображение. Несколько секунд в недоумении рассматривал меня, словно пытался понять: «Кто это? Как этот человек оказался в моем кабинете?» Я повторно представился. Хозяин кабинета кивнул: «Да-да, я вспомнил!» – и предложил занять место у приставного столика. Столь необычное начало разговора должно было продемонстрировать, что в глазах большого начальника я – никто, и звать меня – никак, и мое мнение хозяина кабинета никогда не заинтересует. Я ждал появления участкового и подготовился к нему. «На меня лицедейство большого начальника впечатления не произвело, а на Бирюкова оно должно подействовать как красная тряпка на быка», – решил я. – Я тебя русским языком спрашиваю, – начал нервничать участковый, – ты зачем мою племянницу вызвал? Я задумчиво осмотрел Бирюкова, достал сигарету, прикурил. – Ты что, оглох? – зарычал Бирюков. – Я тебе сейчас уши прочищу! Мальчишка! Хам! – Во-первых, – спокойно ответил я, – Татьяна Лапшина является совершеннолетней. Во-вторых, действующим Уголовно-процессуальным кодексом участие родителей при допросе несовершеннолетнего свидетеля не требуется. В-третьих… – Участковый дернулся, словно я неожиданно хлестко и звонко щелкнул у него перед носом ковбойским бичом. – В-третьих, – отчеканил я, – если я услышу еще хоть один вопрос, касающийся гражданки Лапшиной, то сегодня же доложу рапортом начальнику уголовного розыска области о вашем вмешательстве в расследование резонансного убийства. – Я пришел по-человечески поговорить! – сбавил обороты Бирюков. – Мы же в одном отделе работаем, неужели я не могу о племяннице узнать? – Видит бог, я не хотел! – жестко отрезал я, достал лист бумаги, авторучку и начал вслух проговаривать заголовок рапорта. – «Начальнику Управления уголовного розыска областного УВД…» – Да пошел ты! – огрызнулся Бирюков и вышел из кабинета. Я отстучал по столу веселую дробь и, безбожно фальшивя, пропел: «Имя ты мое услышишь в звонком топоте копыт». В ответ на мое вокальное выступление зазвонил телефон. Я с готовностью снял трубку. – Зайди! – велел Малышев. Я скомкал рапорт, выбросил его в корзину и поднялся к начальнику милиции. – Что тебя с Бирюковым мир не берет? – раздраженно спросил он. – Зачем ты его племянницу вызвал? – Я подозреваю ее в убийстве Каретиной, – серьезно ответил я. – Чего? – вытаращил глаза Малышев. – Шучу! – успокоил начальника я. – Она присутствовала на вечеринке у Каретиной. Я допросил Лапшину как свидетеля, не более того. – Андрей, если еще раз мне Бирюков на тебя пожалуется, я вам обоим по выговору дам. Я не позволю у себя в отделе базарные склоки разводить. Ты меня понял? Я заверил Малышева, что более понятливого подчиненного у него не будет до конца карьеры, и ушел заниматься своими делами. Вечером по дороге домой меня осенило: «У «Папиного мира» была давка, и в ней вся суть! Как я раньше не догадался! Преступнику не обязательно было бить в грудь Каретиной с размаху. Он мог вообще не замахиваться. Чтобы пронзить Луизу одним движением, преступнику надо было приставить кортик к груди спящей девушки и всем телом надавить на него. Каретина, одурманенная морфием, была в бесчувственном состоянии: ничего не слышала, на внешние раздражители не реагировала. Убийца мог аккуратно развернуть ее на спину, поставить острие лезвия между ребер напротив сердца, сложить обе руки на рукоятку и вдавить кортик в Луизу, как гвоздь в кусок пластилина. Точно таким же движением – ладонь на ладонь, резкий толчок вниз – предписывается делать искусственное дыхание. Кто-то из гостей не стал мудрить с молодецким ударом, и, надо признаться, получилось у него безупречно: крови – минимум, шума – никакого. Кто мог быть убийцей? Да хоть кто! Любой из гостей обладает достаточной массой, чтобы короткое лезвие беспрепятственно прошло между ребер потерпевшей и пронзило сердце». На другой день, забросив все дела, я поехал в морг. Заведующий бюро судебно-медицинских экспертиз профессор Кишиневский принял меня как хорошего знакомого. – Зачем приехал? – вместо приветствия спросил он. – Мне нужен биоманекен. – Бери! – ответил Кишиневский таким будничным тоном, словно биоманекен, он же бесхозный труп, лежал у него в кабинете где-нибудь возле книжного шкафа. – К кому мне обратиться? – К Корнею Петровичу. Старшего санитара Савельева я нашел в прозекторской. Он с напарником перекусывал после вскрытия очередного трупа. – Корней Петрович, мне нужен биоманекен, – сказал я. – Кишиневский разрешил. – Кто нужен, мужчина или женщина? – уточнил Савельев. – Женщина. – Молодая или старая? – Молодая. – Пошли! Мы спустились в подвал. Савельев выкатил на каталке из холодильника тело дряхлого старика. – Мне женщина нужна! – напомнил я. – Других нет, – ответил санитар. – Не нравится старик – приходи в другой раз, а сейчас у нас больше никого нет. – Зачем же ты спрашивал, кто мне нужен? – Просто так, для интереса. – Ну ладно, старик так старик, – согласился я. – Мне еще для эксперимента нож нужен. Санитар вытер рукавом мясистые губы, хмыкнул, обернулся на шум шагов. В подвал спустился его напарник Рязанов. – Посмотри, какой фраер к нам пришел! – показал на меня Савельев. – Он труп резать собрался, а ножичек с собой не принес. Рязанов подошел к каталке, посмотрел на тело. – Мой клиент! – обрадованно сказал он. – Андрей, ты его резать собрался? У меня есть пара ножей, сейчас принесу. – Кортика или стилета нет? – спросил я. – Кортика? – Санитары переглянулись. – Ты на кого намекаешь? На девчонку, которую на вечеринке закололи? Я кивнул: «На нее, на Каретину». – Красивая девушка, – сказал Рязанов. – Она даже в гробу привлекательно выглядела… – Погоди, – остановил напарника Савельев. – Давайте о деле поговорим, а то до обеда осталось совсем ничего. Ты что собрался делать? Следственный эксперимент проводить? Тебе точно старик подойдет?