– Что-то подсказывает мне, что история с новым портретом имела продолжение. – Еще какое! На зимние каникулы Луиза поехала в Ленинград по туристической путевке, встретилась с моим приятелем и предложила реанимировать идею с портретом. Тот, естественно, согласился. Каретина вернулась, стала искать новую модель. И нашла. Я отказался участвовать в этом проекте, но у нее остался Волков. В марте они приступили к натурным наброскам, и тут выяснилось, что Паша утратил дар «оживлять» картины. – По моим сведениям, это случилось, когда он вас с Каретиной застал в интимной обстановке. – Чепуха! Он уже в начале весны не мог творить прежние шедевры. Волкову надо было как-то объяснить Луизе, почему он не может работать, вот он и выдумал историю с адюльтером. Как мужчина мужчине, расскажу один случай. Закрылись мы с Луизой в студии. Пришел Волков, постучал-постучал и ушел. Через час мы вышли, стали садиться в машину и заметили, что он стоит на углу дома напротив и смотрит на нас. На другой день Паша вел себя как ни в чем не бывало. Дар «оживлять» картины пропал у него примерно через полгода после того, как он понял, чем мы занимались в закрытой мастерской. – Идея с новой студией у Каретиной появилась под воздействием вашего ленинградского знакомого? – Это ее личный проект. Прошлой зимой мы с Луизой перестали встречаться в неформальной обстановке и виделись в основном в училище. Мне Каретина о своих планах не рассказывала, но о них было нетрудно догадаться: спрос рождает предложение. Я думаю, эротические картины с участием подростков имели бы успех у частных заказчиков. – Студия, натурщицы, художники – ей же все надо было начинать заново. Одними замыслами картину не сотворишь… Виктор Абрамович, зачем Каретиной набирать натурщиц, если она сама модель от бога? – Кто ее будет рисовать? Я? Волков? Без нас Каретина – никто. Сама по себе натурщица – это просто красивая девушка, не более. Вам известна история о Боттичелли и Симонетте Веспуччи? Сандро Боттичелли, величайший художник эпохи Возрождения, на всех своих полотнах и фресках изображал одну модель – Симонетту Веспуччи. Все знают Боттичелли, все восхищаются его картинами «Весна» и «Рождение Венеры». А кто-нибудь помнит о Симонетте? Ее имя известно только специалистам-искусствоведам. Разве не так? – Конечно, нет! Я о Боттичелли впервые слышу, а фамилию Веспуччи где-то встречал. – Брата ее мужа звали Америго. В честь него назвали два континента. – Не буду спорить о натурщицах и об искусстве в целом. Я, как вы уже поняли, профан в вашем ремесле. Вот что скажите: ближайшая подруга Луизы, Валентина Шершнева, знала о создании «Голой пионерки»? – После отравления Кутиковой узнала, до это- го – нет. – В начале прошлого года вы исключили Шершневу из «Возрождения». Это как-то связано с охлаждением отношений между вами и Каретиной? – Это Волков запретил ей появляться в студии. Она стала его раздражать. Мы с Каретиной даже не стали разбираться, сказали: «Валя, не мешай Паше работать». И она ушла. – Теперь самый главный вопрос: вы знаете всех участников вечеринки у Каретиной. Кто из них мог совершить убийство? – Меня вы не подозреваете? Я в тот день был дома. – Мы проверили ваше алиби. На вас не падает даже тени подозрения. Так что о ваших воспитанниках? – Кроме Кутиковой, некому. Луиза, скорее всего, загнала ее в угол, вот и доигралась. Я думаю, дело было так: Каретина нашла подходящего художника средней квалификации и решила по-быстрому разжиться капиталом для создания студии. Связь с моим ленинградским знакомым у нее осталась, так что она могла предложить ему полотно с участием Кутиковой, но уже в новом образе. Например, юной комсомолки. Телосложение у Светы подходящее, опыт позирования есть, осталось добиться ее согласия. Кутикова для вида согласилась и при первом удобном случае избавилась от шантажистки самым радикальным способом. – Еще вопрос. Вы на Волкова заявление писать не собираетесь? – Нет, конечно! Вспылил парень по пьяному делу, с кем не бывает? – Виктор Абрамович, если я настойчиво попрошу вас написать заявление в милицию, вы пойдете мне навстречу? От вас потребуется только заявление, остальное я организую сам. Осмоловский посмотрел мне в глаза, покачал головой: «Нет». – Ну что же, на «нет» и суда нет! – Вы серьезно хотите возбудить дело в отношении Волкова за хулиганство? Зачем? Что он вам сделал плохого? – Я никогда не целовал руку дающего, но и плевать в нее ни за что бы не стал. У меня свои понятия о порядочности, у Волкова – свои. Я отнесся к нему с сочувствием, даже со следователем повздорил относительно квалификации его действий в отношении Каретиной. И что же в итоге? Оказывается, покаявшись в мелких грехах, он утаил самое главное – свое участие в создании портрета «Голой пионерки». Он вообще о существовании этого портрета не упомянул, а в нем, похоже, ключ к раскрытию убийства Каретиной. – Не делай добра, не получишь зла! – засмеялся Осмоловский. – С подростками такие истории – не редкость. Ты к человеку со всей душой, а он фигу в кармане держит. Прощаясь, я сказал: – Приятно было познакомиться, Виктор Абрамович. Напоследок хочу дать вам дружеский совет… – Не надо! Я знаю, что вы скажете: «Голых пионерок не рисуй, с юными комсомолками не заигрывай». – Не угадали. Я хотел посоветовать: не обсуждайте с незнакомыми людьми политику партии по национальному вопросу. Постарайтесь вообще о политике не говорить. Перестройка и гласность – это, конечно, здорово, только статью за антисоветскую пропаганду никто не отменял. 22 В понедельник, 1 декабря, прокурор города провел совещание по раскрытию убийств, переходящих на следующий год. Совещание прошло буднично спокойно: прокурор заслушал следователей и оперативных работников, дал по каждому уголовному делу малозначительные указания и отпустил с миром. На выходе из зала совещаний меня окликнул следователь Василий Меринов, которому передали для расследования дело Каретиной. – До Нового года раскроешь эту мокруху? – спросил он. – Неисповедимы пути господни! – развел я руками. – Иногда кажется, что вовек преступление не раскрыть, а оно – раз! – и пошло. А бывает наоборот: вот оно дело, готовенькое, а копнешь поглубже – и на гранит наткнешься. – Надави на Кутикову, – посоветовал следователь, – это она подружку замочила. Я почти всех участников застолья допросил, все на нее думают. Напрямую не говорят, а без протокола намекают: она Луизу убила, больше некому. – Шершнева тоже такого мнения? – Она какая-то пришибленная, не от мира сего. Ни о ком плохо не хочет говорить. Василий Меринов, сорокатрехлетний двухметровый здоровяк, был в прокуратуре личностью легендарной – все жалобщики сталкивались с его особой «непробиваемостью». Как только кто-то из потерпевших по делу начинал засыпать прокуратуру жалобами на предвзятое отношение следователя или на его нерасторопность, так дело для дальнейшего расследования тут же передавали Меринову. У него с жалобщиками был разговор короткий: – Вы Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР читали? Вы знаете, что УПК – это не книжка с картинками, а сборник законов? В УПК написано, что следователь принимает решения по делу самостоятельно. Не с вашей подсказки и не по указанию дяди из Киева, а самостоятельно! Если вам что-то не нравится, напишите в Верховный Совет РСФСР, пусть примут новый УПК. Особо обидчивые потерпевшие жаловались на хамское отношение Меринова к прокурору области, даже в прокуратуру Союза писали, но все без толку! Конечной инстанцией, рассматривавшей жалобы, был прокурор города, а он в обиду Меринова не давал. Василий был самым результативным следователем в областном центре, гордостью городской прокуратуры. Работоспособность его была фантастической. Увлекшись новым уголовным делом, Меринов допоздна засиживался в прокуратуре, иногда работал сутками напролет. Как-то он показал мне обвинительное заключение на семидесяти двух листах. – Много времени ушло? – участливо спросил я. – Считай сам! На электрической печатной машинке «Ятрань» я печатаю со скоростью один лист за полчаса. Мог бы быстрее, но тогда в тексте появляются ошибки и опечатки, так что быстрее, чем за полчаса, лист у меня не выходит. На это обвинительное заключение, от первой строки и до финальной точки, у меня ушло трое суток. – Домой не уезжал? – Смысла не было, да и срок поджимал. Зато потом, когда прокурор подписал дело в суд, я так расслабился, что жена развестись пообещала. …Выслушав от Меринова прокурорские новости, я попросил дать мне возможность еще раз осмотреть вещи, изъятые с места убийства Каретиной. Следователь взял ключи на вахте и повел меня в подвал, где в сухом углу, под трубами отопления, были свалены в кучу вещественные доказательства по всем уголовным делам, находящимся в производстве следователей городской прокуратуры. По инструкции вещдоки положено было хранить в отдельном помещении – «камере хранения вещественных доказательств», но ни у нас, в милиции, ни в прокуратуре свободных кабинетов не было, вот и выкручивались кто как мог. Наши следователи хранили вещдоки в рабочих кабинетах, прокурорские – в подвале. Меринов, ногой раскидав наваленные сверху тряпки, нашел под ними нужный мешок, развязал горловину, вытряхнул содержимое на пол. Я отодвинул окровавленное покрывало в сторону, поднял с пола платье, вывернул его наизнанку. – Ты что ищешь? – заинтересовался следователь. – Вася, я был в морге, реконструировал события и пришел к выводу, что потерпевшую убили не ударом с размахом сверху вниз, а резким толчком, похожим на движение поршня. При проникновении лезвия кортика в грудь Луизы на руки убийцы обязательно должны были попасть капли крови. Теперь поставь себя на место преступника. Как бы ты поступил, чтобы не выходить из комнаты с окровавленными руками? Я бы вытер руки о подол платья потерпевшей с внутренней стороны. – Но здесь крови нет, – сказал следователь, осмотрев подол. – На покрывале тоже нет… – Кроме рук, кровь должна была попасть на одежду убийцы, – стал развивать мысль Меринов. – Предположим, что преступник был одет во все темное… – Руки, Вася, руки! На темной одежде крови видно не будет, а на руках она останется. – Темное – к темному! – предложил следователь. – Почему бы не вытереть руки о свою одежду? – О свою – как-то не то. Будешь потом весь день присматриваться, проступила кровь или нет… А вот о чью-то одежду – можно! Вася, нам надо осмотреть платяной шкаф в комнате, где произошло убийство. Преступник мог вытереть руки о какой-то наряд матери Луизы. Ольга Каретина – женщина модная, наверняка у нее есть маленькое черное платье или что-то в этом роде. Давай проведем у нее обыск! – Ни за что! – отчеканивая каждое слово, отрезал Меринов. – Я к прокурору за санкцией на обыск не пойду. Андрей, пойми меня правильно – я не любитель на ровном месте на скандал нарываться. Я с Каретиной всего один раз поговорил, а она уже две жалобы на меня настрочила. Представь, что будет, если мы к ней с обыском заявимся? – Каретина – такая активная женщина и всего две жалобы написала? – Мало, что ли? Пять минут по телефону поговорили, а она уже моего отстранения от дела требует. Так что иди-ка ты, дружок, сам к прокурору, а я в приемной постою и послушаю, к какой матери он тебя пошлет. – Как хорошо быть скандалистом в нашей стране! Никто лишний раз тебя не потревожит. – Ты не равняй скандалиста-дворника и скандалистку – директора Дома моделей. Она в областную прокуратуру дверь ногой открывает, а ты хочешь, чтобы я к ней с обыском пришел – искать неизвестно чего? – Мы пойдем другим путем! – решил я. – Иди! – одобрил следователь. – Ленин пошел «другим путем» и главой государства стал. Почему бы тебе не попробовать? Только будь осторожен, как бы этот путь тебя в тюрьму не завел. – В тюрьму? Спасибо, что напомнил. В СИЗО я завтра побываю. На другой день я действительно поехал в следственный изолятор, в народе именуемый «тюрьмой». На самом деле тюрьма – это место отбытия наказания, а СИЗО – учреждение, где следственно-арестованные преступники содержатся до вступления приговора в законную силу. Но кто бы вдавался в такие тонкости! Решетки на окнах СИЗО есть? Камеры и нары есть? Значит, СИЗО и есть тюрьма. В следственном изоляторе с первых минут начались странности. В картотеке мне отказались выписать разрешение на проведение следственных действий с Волковым. – У меня что-то не в порядке с документами? – насторожился я. – Нет-нет, сейчас все решим, – засуетились сотрудницы картотеки. Одна из них ушла в соседнюю комнату, и я услышал обрывок разговора по телефону: