– Но после чистки новых членов в Легион уже не принимали? – спрашивает доктор Эрнандес. – Еще несколько человек все же прибавилось. Отец Джон говорил, что Господь всегда укажет достойным Истинный путь и тот приведет их на Базу. – Так и было? Киваю. – Люди приходили к главным воротам, как Нейт, узнав про нас от кого-то. Но их было совсем мало, и почти всех отец Джон разворачивал обратно. – А ворота были большими? По твоим описаниям, во времена отца Патрика они представляли собой всего-навсего три сколоченные доски? – После Чистки ворота переделали. Отец Джон счел, что они недостаточно прочные и немедленно приказал Центурионам укрепить их железом и колючей проволокой. – То есть наружу никого не выпускали, а незнакомцев не привечали? Киваю. – Значит, твои братья и сестры, родившиеся после чистки… – …ничего не знают о жизни извне. Они никогда не видели Внешнего мира своими глазами и знакомы с ним только по рассказам. Но я его еще помню. Думаю, Люк и еще несколько подростков тоже, а малыши – нет. Мужчины переглядываются. Я наблюдаю за тем, как они осмысливают мои слова, и гадаю, что доктору Эрнандесу сообщили в телефонном звонке из Остина, когда попросили лично взять трубку, и понимал ли он, с чем ему и его коллегам придется иметь дело. Он долго пишет в блокноте, затем делает глубокий вдох. – Так, – говорит доктор, – какие еще перемены произошли? – На ночь нас стали запирать в комнатах, – отвечаю я. – Это началось при отце Джоне. – И тоже было прописано в воззваниях? Я пожимаю плечами. – Вам видней, вы же их читали. – Читал, – кивает доктор Эрнандес. – Тогда зачем спрашиваете, что в них написано? – Потому что значение имеют не только факты. Потому что мне важны твои ответы, важно, о чем ты считаешь возможным или невозможным говорить. Меня интересуют твои границы. Мои границы? – Значит, вы просто пытаетесь меня на чем-то подловить? – спрашиваю я. Доктор Эрнандес вытаращивает глаза, его лицо приобретает, мягко говоря, изрядно удивленное выражение. – Вовсе нет, – произносит он. – Пожалуйста, не надо так думать. Знаю, в твоем опыте пережитого есть аспекты, которые тебе не хочется обсуждать, и я уважаю твое желание. Установка границ – это полезно. Моя задача – попытаться найти такое место, где ты почувствуешь, что можешь передвигать эти границы, можешь откровенно говорить обо всем, что тебе пришлось вынести, даже о том, что ты сейчас не хотела бы вспоминать. Вот это и будет настоящим прогрессом. Я сбита с толку. Доктор Эрнандес будто бы разговаривает на другом языке, для меня непонятном. – То есть вам неважно, если я совру? – Меня устроит, если ты будешь говорить правду в том объеме, который готова открыть, вот и все. Хочется верить, в этом моя позиция неизменна. Агент Карлайл поднимает руку, точно школьник, который знает ответ на вопрос. – Я тоже буду только за, если ты решишь говорить правду, – улыбается он. – Это чертовски облегчит мне жизнь. Доктор Эрнандес хочет приструнить его строгим взглядом, но и сам прячет скупую улыбку. Я же просто качаю головой – стараюсь изобразить неодобрение. – Давайте продолжим, – говорю я. – Если, конечно, наш общий цирк закончился. Доктор Эрнандес кивает, в уголках его губ еще задержалась тень улыбки. – Ладно. Итак, по ночам двери всех спален запирали снаружи? Насколько я помню, в воззваниях напрямую это не прописано. – Не всегда. Отбой, как и раньше, начинался в десять, если отец Джон не отдавал других распоряжений, и Центурионы то запирали двери, то не запирали. Но если уж запирали, то до самого утра. – В этом была какая-то закономерность? – Что вы имеете в виду? – Например, на одной неделе двери запирались, а на следующей – нет, или запирались во все дни, кроме выходных – субботы и воскресенья? Я качаю головой. – То есть с вечера никто не знал, будет ли его дверь заперта? Снова качаю головой. – Отличный способ держать людей в подчинении, – бормочет себе под нос агент Карлайл. – Заставлять воспринимать тот факт, что их не заперли, как великую милость. Доктор Эрнандес кивает и делает короткую запись в блокноте. – Сами Центурионы под замком никогда не сидели? – уточняет он. – Нет, – улыбаюсь я. – А отец Джон? Я с трудом сдерживаю желание расхохотаться. – Нет, конечно. – Это правило его не касалось? Мотаю головой. – Как и большинство прочих, – вставляет агент Карлайл. Пожимаю плечами. – Ну, в общем, да. – Правила были зафиксированы письменно? – задает очередной вопрос доктор Эрнандес. – Члены Легиона могли их прочесть? – Воззвания были записаны на бумаге. – А более простые правила – те, что касались повседневной жизни? – Не было нужды что-то записывать, – поясняю я. – Все знали их назубок. – А как насчет новых? – Отец Джон объявлял о них. – На воскресной утренней службе? Во время своих проповедей? – Необязательно. Иногда он просто собирал всех вместе. – И заявлял, что вводит новое правило? – Да. – Потому что так повелел Господь? – Да. – Ты в это верила? Я молча смотрю на доктора Эрнандеса. Тянутся долгие, бессмысленные секунды. Скажи правду, шепчет мой внутренний голос. Будь храброй. – Мунбим? – Да. – А сейчас?