После Сестра Харроу ставит на стол поднос с завтраком и сообщает, что утренний сеанс отменен, но, если что, доктор Эрнандес на месте. Вчера после обеда мне разрешили не ходить на КСВ, и я была только за. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и вряд ли я послужила бы младшим Братьям и Сестрам положительным примером. Вместо КСВ я рисовала, мерила комнату шагами, потом легла на кровать и после того, как квадратик неба в окошке под потолком сделался черным, незаметно уснула. Не помню, снилось ли мне что-нибудь. И хорошо, что не помню. На завтрак сегодня йогурт, фрукты, бекон, маленькая стопка оладий и апельсиновый сок в пластиковом стаканчике. Все выглядит аппетитно, однако голода я совсем не испытываю. Я чувствую полную опустошенность, однако предполагаю, что это не физическое ощущение. Я знаю, что должна что-нибудь съесть, поэтому заставляю себя проглотить половину порции оладий и пару ломтиков фруктов, хотя, глотая, невольно вспоминаю о горле, и это вновь вызывает в воображении раздутое, обезображенное удушьем лицо Нейта. Я гоню от себя этот образ, но от этого он делается только детальнее и ярче, и мое сознание твердо намерено запечатлеть самые жуткие подробности: лопнувшие сосуды в глазах, сеточку разорванных капилляров под кожей, пену на губах. Живот скручивает, я бросаюсь к двери и жму на кнопку «Вызов». Мгновенно, как по волшебству, сестра Харроу распахивает дверь и спрашивает, что случилось. – Мне плохо, – говорю я, не видя смысла врать. – Ты заболела? Позвать врача? Качаю головой. – Не могли бы вы попросить агента Карлайла прийти ко мне? Сестра Харроу слегка хмурит брови. – Я обязана доложить об этом доктору Эрнандесу. – Хорошо, только скажите, чтобы сам он не приходил. Мне нужно повидаться с агентом Карлайлом. – Хорошо, Мунбим, – отвечает медсестра. Ее лоб почти разглаживается, однако небольшая морщинка все же остается. – Я передам твою просьбу. – Спасибо. Сестра Харроу улыбается мне сухой, неубедительной улыбкой и растворяется в коридоре. Я жду, когда она вернется с ответом доктора Эрнандеса, и, чтобы скоротать время, пытаюсь рисовать, но выходят лишь уродливые каракули, поэтому я сминаю листок, ложусь на кровать и гляжу в потолок, пока наконец не раздается знакомый звук поворачивающегося в замке ключа. Свесив ноги с кровати, сажусь, ожидая увидеть бесконечно доброе лицо сестры Харроу, но, когда дверь открывается, в комнату входит агент Карлайл. – Вот, значит, где тебя держат, – с улыбкой произносит он. – Роскошные условия. Я улыбаюсь в ответ. – Верите ли, но это будет получше того, где я жила раньше. – Верю, – прыскает со смеху он. – Спасибо, что пришли. Я не знала, пустят ли вас. И захотите ли. – Доктор Эрнандес поймал меня на парковке. Я уже должен быть на пути в Одессу. – Вам влетит за то, что вы не поехали? Агент Карлайл пожимает плечами, улыбаясь еще шире. – Как-нибудь обойдутся без меня. – Он берется за дверную ручку, потом оборачивается ко мне. – Дверь нужно держать открытой. Ты не против? – Зачем? – Чтобы исключить неконтролируемое взаимодействие. Правила безопасности. Я улыбаюсь. – Чтобы я могла позвать на помощь, если вы вдруг на меня накинетесь? – Точно. Слово «неконтролируемое» цепляет мое внимание. – Вы хотите сказать, здесь нет видеокамер? – Нет, насколько мне известно, – пожимает плечами агент Карлайл. – Итак, Мунбим, чем могу служить? Я сдвигаюсь на кровати подальше к стене и обхватываю колени руками. – Нелегко вам, да? Слушать мои рассказы про Легион. – О да, – решительно подтверждает он. – Прости, если это бросалось в глаза, но… да, мне было трудно. Очень трудно. – Почему? Агент Карлайл обдумывает мой вопрос, и его взгляд слегка затуманивается. – Видимо, мне нравится думать, что мир в своей основе – справедливое место, – помолчав, говорит он. – Конечно, это звучит наивно, особенно для тебя, и за годы работы я видел множество страшных исключений из этого правила, однако мне лучше спится, если я убеждаю себя, что люди в своей массе получают то, чего заслуживают. Понимаешь меня? – Да, – киваю я. – Отлично. Тут вот какое дело. Я ничуть не сомневаюсь, что в Легионе было очень много людей, возможно, даже большинство, которые жили так, как, по их убеждению, им повелел жить Бог. Я знаю, что это так, потому что ты мне о них рассказывала. Думаю, они были хорошими людьми и никому не желали зла, однако все равно нашли свою смерть, упав на землю с оружием в руках, из-за того что Джон Парсон их запугал, запутал и забил головы ложью. Я видел фотографии этих мужчин и женщин, жизнью заплативших за то, что поверили не тому человеку. Я смотрю на них и отнюдь не считаю, что они были глупыми, жестокими или слабыми. По моему мнению, их ввели в заблуждение, и при определенных обстоятельствах такое может случиться с каждым. С людьми, которых я знаю лично. Которых люблю. И я пытаюсь представить, какие бы чувства испытывал в этом случае, но у меня не выходит. Я совершенно не представляю, каково это. Безусловно, это самый длинный монолог агента Карлайла за все время. Сейчас он немного бледнее, чем в тот момент, когда вошел в комнату, однако все так же не отрываясь смотрит мне в глаза. – Где-то в глубине души мне хочется надеяться, что отец Джон был прав, – признаюсь я. – Это означало бы, что все мои погибшие Братья и Сестры прямо сейчас сидят подле Господа, как он и обещал. – Но ты понимаешь, что это не так. Я медленно качаю головой. – Кто-нибудь не подчинился его приказу? – спрашивает агент Карлайл. – Когда он скомандовал всем сражаться до конца, кто-нибудь воспротивился? Воспоминания о том утре, которые память никогда не убирает далеко, захлестывают меня с новой силой: огонь, дым, кровь. – Да, – отвечаю я. – Я видела, как некоторые пытались спрятаться. Только это их не спасло. – Не спасло, – печально качает головой мой собеседник. – Но вы ведь не их имели в виду, верно? Он снова качает головой. – Нет. – Вы всё знаете, да? Агент Карлайл мягко улыбается. – Может, просто расскажешь, что произошло, когда ты оказалась в Большом доме? Я не мигая смотрю на него. Давай, шепчет мне внутренний голос. Рассказывай. Выложи наконец правду. Я набираю полную грудь воздуха. До Глаза Беллы расширяются, она поднимает к груди пистолет, но я уже двигаюсь, потому что дважды нацеливать на меня оружие за пять минут – это уже слишком. Я бью Беллу по запястью. Удар отдается по всей руке до плеча, Белла стонет, пистолет падает на землю. Я делаю шаг вперед и толкаю ее в грудь. Она пятится, теряет равновесие и шлепается на спину. Я подхожу к ней со стиснутыми кулаками – из-за того, что боюсь, и из-за бурлящего в крови адреналина. По-моему, еще никогда в жизни я не испытывала такой злости, как сейчас, я, нахрен, просто в бешенстве. Хватаю пистолет и целюсь Белле прямо в сердце. – Где она? – рычу я. – Повторять вопрос не буду! – Не знаю… – Я тебе не верю! – Теперь я нацеливаю пистолет ей между глаз. – Говори, где Хани. Немедленно.