Антимонархическая демонстрация 25 февраля В этот день демонстранты добрались до центральных районов. В нескольких местах звучали выстрелы, лилась кровь. Началась всеобщая стачка. Совет министров заседал, но так и не определился с конкретными мерами. У бунтовщиков не было ни штаба, чтоб его разгромить, ни вождей, чтобы их изолировать. Не арестовывать же весь город? Царь прислал телеграмму генералу Хабалову с требованием «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны против Германии и Австрии». Но сам остался в Ставке, не считая положение слишком тревожным. «Встал поздно. Доклад продолжался полтора часа. В 2½ заехал в монастырь и приложился к иконе Божией матери. Сделал прогулку по шоссе на Оршу. В 6 ч. пошёл ко всенощной. Весь вечер занимался». Николай на семейной прогулке. 1916 г. 26 февраля С утра было относительно спокойно – воскресенье. Командующий округом даже поспешил доложить императору, что его воля исполнена. Но именно в этот день наметился перелом. Перед сумерками к безоружным горожанам начали присоединяться солдаты. Очень важным – вероятно, даже главным фактором, определившим исход восстания, – стало скопление в Петрограде армейских резервов. Отсюда «запасных» отправляли эшелонами на фронт. В некоторых из так называемых рот могло состоять по полторы тысячи человек. Естественно, офицеров не хватало, нижние чины по большей части были предоставлены сами себе. «Циммервальдская» агитация приносила свои плоды. «Солдатская масса была проникнута одним страстным желанием – чуда, которое избавило бы ее от необходимости идти на убой», – пишет Ольденбург. Всего в столичных казармах находилось около 160 тысяч (!) таких солдат, плохо дисциплинированных и в значительной мере распропагандированных. Солдатская демонстрация на Невском проспекте Когда в середине дня опять начались беспорядки, правительственные войска, выполняя приказ командующего, стали применять оружие. Было застрелено около полутора сотен человек. Возможно, устрашение и сработало бы, но внезапно по полиции открыли стрельбу запасные лейб-гвардии Павловского полка. Их поспешно окружили, вынудили сдать оружие, вожаков арестовали, но вечером и ночью неспокойно стало во многих казармах. В армии началось брожение. Государь император тем временем занимался вот чем: «В 10 час. пошёл к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобруйскому шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал и принял сенатора Трегубова до обеда. Вечером поиграл в домино». 27 февраля Это день, в который всё решилось. Начался он с того, что восстал запасной батальон другого гвардейского полка, Волынского. Солдаты убили офицера, пытавшегося их остановить, и с оружием покинули казарму. К ним присоединились павловцы и солдаты Литовского полка. У генерала Хабалова вдруг оказалось очень мало войск, на которые можно положиться. Основная масса гарнизона митинговала. Давать им оружие было рискованно. К середине дня правительственные отряды удерживали только центр и мосты. Весь правый берег Невы, весь юг, Литейная часть были в руках мятежных солдат и рабочих дружин. Повсюду раздавалась стрельба. Председатель Думы Родзянко отправил царю телеграмму с призывом немедленно учредить «министерство доверия», потому что в столице анархия. Николай сказал своему министру двора: «Опять этот толстяк написал мне разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать». Вместо этого император приказал распустить Думу и отправить с фронта к Петрограду «ударный кулак», две бригады под командованием генерал-адъютанта Н. Иванова. (Пока генерал соберет свой «кулак», всё уже закончится.) Депутаты собрались, выслушали извещение о роспуске, после чего немедленно создали Временный комитет во главе с тем же Родзянко. Постановили указ не признавать и брать власть в свои руки. Объединились почти все: кадеты, октябристы, центристы, отчасти даже националисты – их лидер В. Шульгин был одним из самых активных деятелей этого конвента. Если бы депутаты Думы проявили меньше решительности или даже были арестованы, это ничего не изменило бы. Революция достигла той стадии, когда она уже могла обойтись без формальной легитимности. Одновременно с созданием Временного комитета возродился руководящий орган, опробованный в 1905 году, – Совет депутатов, только теперь не «рабочих», а «рабочих и солдатских», потому что основной движущей силой революции являлись запасные. Совет возглавили «умеренные» революционеры: меньшевики Н. Чхеидзе, Ю. Стеклов, М. Скобелев, трудовик А. Керенский (последний состоял в обоих революционных штабах). Однако наличие юридически правомочного, всем известного представительного органа – Думы – облегчило процедуру перехода власти. Иначе кровопролития и хаоса было бы намного больше. Временный комитет Думы. Сидят (слева направо): В.Н. Львов, В.А. Ржевский, С.И. Шидловский, М.В. Родзянко. Стоят (слева направо): В.В. Шульгин, И.И. Дмитряков, Б.А. Энгельгардт, А.Ф. Керенский Слабый премьер Голицын объявил об отставке. Правительство самоликвидировалось. Опасаясь расправы, министр внутренних дел Протопопов сам сдался новой власти. Скоро весь кабинет уже находился под арестом, в Петропавловской крепости. В городе спешно создавалась рабочая милиция, войска массово переходили на сторону революции. Тот же процесс начался в Москве и других городах. «Положение окончательно прояснилось, – вспоминает Милюков. – Мы были победителями». В дневнике его величества впервые звучат тревожные нотки: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада». Но далее следует: «Днём сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная». 28 февраля Пока Николай гулял по шоссе и наслаждался солнечной погодой, новая власть решала его судьбу. «Весь день 28 февраля был торжеством Государственной думы как таковой, – читаем у Милюкова. – К Таврическому дворцу шли уже в полном составе полки, перешедшие на сторону Государственной думы, с изъявлениями своего подчинения Государственной думе». Победители собрали совещание по самому насущному или, как выражается Милюков, «самому рогатому» вопросу: что делать с царем и монархией. Насчет Николая ни у кого сомнений не было. Спорили, пора ли уже объявлять республику или подождать до выборов Учредительного собрания. В конце концов Милюков убедил всех, что нужно делать царем мальчика Алексея, а его дядю Михаила – регентом, иначе может начаться гражданская война. Это соображение звучало резонно. За пределами столицы революционное движение уже начинало принимать буйный характер: матросы в Кронштадте убивали офицеров, толпы громили винные склады, а ведь еще не проснулась вся огромная страна. Смена одного монарха на другого при условии, что реальная власть находится в руках парламента, действительно могла бы остановить развал государства. А Николай всё еще не понимает, что дело проиграно. Он надеется на «ударный кулак» Иванова и наконец сам направляется из Могилева в Петроград. Но железнодорожники на стороне победившей революции. Ни карательные войска, ни самого императора в столицу не пропустят. 1 марта Царский поезд вынужден повернуть обратно. Николай едет в расположенный неподалеку Псков, где расквартирован штаб генерала Рузского, командующего Северным фронтом. Рузскому подчинено полтора миллиона солдат, на него теперь вся надежда – так, во всяком случае, кажется царю. Однако никакой надежды уже нет. Рузский говорит царским приближенным: «Вот что вы наделали, вся ваша распутинская клика. До чего вы теперь довели Россию». Поддержки от генерала ждать не приходится. Революционные солдаты и матросы в Думе Петроградский совет по собственному почину берет командование над войсками округа и выпускает «Приказ № 1», адресованный всей российской армии. Там объявляется, что воинские части должны «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей от нижних чинов». Солдатские комитеты фактически упраздняли систему единоначалия, без которого армия становится трудноуправляемой. Не доверяя генералам и офицерам, революционный орган подорвал военную дисциплину и обрек вооруженные силы страны на разложение. С этого момента начинается развал Восточного фронта. Правая рука государя, его начальник штаба Алексеев, присылает царю из Ставки телеграмму: умоляет договориться с Думой об «ответственном министерстве». Но это смехотворно. Временный комитет уже разослал по министерствам и ведомствам своих полномочных представителей. Вот-вот будет сформировано временное правительство – разумеется, без разрешения монарха. В первый день весны происходит символический акт подчинения августейшей семьи новой власти: великий князь Кирилл Владимирович, командир гвардейского морского экипажа, повязывает красный бант и «предоставляет себя в распоряжение Государственной думы». Приказ № 1 Петросовета