— Эти секретные досье раскрывают все технологии, используемые «Олимпом» для реализации его проекта оглупления, патенты на которые он продает крупнейшим корпорациям. И я с сожалением вынужден вам сообщить, дамы, что, так же как миллиарды жителей Земли, вы ежедневно используете эти взрывоопасные ловушки, которые мало-помалу превращают вас в то, кем вас хочет видеть «Олимп»: в тупой скот. При этих словах Нэйл открыл свою картотеку, и, едва Грейс увидела имена клиентов «Олимпа», она осознала масштаб катастрофы. 47 — Если вы хотите сокрушить «Олимп», то прежде должны оценить серьезность последствий его действий для нашей цивилизации, — сказал Нэйл. — Затем я раскрою вам имена их клиентов и, самое главное, секреты, которые им продает организация. Он извлек несколько листков и разложил перед собой. Грейс не стала их смотреть, предпочитая сначала послушать. — Не знаю, упоминается ли об этом в документах, найденных вами в «Гадесе», — начал Нэйл, — но знаете, что снижение IQ в странах Запада началось в середине 1990-х годов и ускорилось в 2000-х. Это совпадает с периодом массовых продаж игровых видеоприставок и постоянным увеличением производства смартфонов и планшетов. Короче, с взрывным увеличением времени, проводимого людьми с гаджетами, что получило особенное распространение среди самых юных. Однако, как вы, возможно, уже знаете, результаты исследований по этому вопросу неоспоримы: продолжительное использование гаджетов разрушает интеллект. Исследования однозначно доказывают, что дети, которые много времени проводят за экраном одного из перечисленных устройств, имеют IQ ниже, чем те, кто пользуется этими устройствами меньше. — Подождите, как и документ «Гадеса», вы говорите лишь о деградации Запада. Однако возьмем, например, Азию; мне кажется, жители этого региона мира очень привязаны к своим телефонам и игровым приставкам… Почему же они избежали снижения интеллектуального уровня? — По двум причинам. Первая — в Китае, Японии, Южной Корее, Сингапуре и Тайване в образование инвестируются колоссальные суммы, и успехи в учебе ценятся очень высоко. Это позволяет некоторым образом компенсировать потери интеллекта перед экранами. Вторая причине скорее законодательная. На Тайване родители, позволяющие своему ребенку, не достигшему восемнадцати лет, проводить слишком много времени перед дисплеем, считаются виновными в дурном обращении и подвергаются штрафу, равному четыремстам евро. — Допустим. Но есть ли у вас конкретный пример того, что эти гаджеты делают нас глупее? — не отставала Грейс, любившая надежные, бесспорные доказательства. — На эту тему существует множество исследований, — ответил Нэйл, сверяясь с разложенными перед ним листками. — Вот, это, например, доказано, что у детей от трех до шести лет пребывание перед дисплеем утром, перед детским садом или школой, увеличивает риск задержки развития речи в три с половиной раза. Это катастрофа. Того же порядка результаты получены у детей от шести до восемнадцати лет. Чем больше времени участники испытания проводили за играми, перед телевизором или смартфоном, тем сильнее уменьшался их речевой IQ. Иными словами, тем меньше был их словарный запас и тем менее они способны были понять суть даже простого задания. Это завтрашние взрослые, неспособные грамотно изъясняться, понимать других и быть понятыми ими. Наис подалась вперед и взяла один из листков, заполненный цифрами, статистическими таблицами и отчетами о проведенных тестах. — Это английское исследование об уровне школьного образования очень красноречиво, — подтвердил Нэйл. — В нем сравниваются результаты, показанные шестнадцатилетними подростками на национальном экзамене, и время, проведенное ими перед монитором на протяжении учебного года. Те, кто никогда не пользовался гаджетами, получили высшую оценку A+. Но чем больше времени ученики проводили с гаджетами, тем ниже были их оценки. Нэйл отхлебнул чаю и покачал головой. Грейс чувствовала, что он обдумывал эту речь годами и вот наконец получил возможность произнести ее перед людьми, готовыми его выслушать и, что намного важнее, понять остроту ситуации. — Самое худшее во всем этом, — продолжал ученый, — то, что воображение, источник креативности, также разрушается временем, проведенным за гаджетами. Канадское исследование доказало, что дети, живущие без телевизора, способны придумать на сорок процентов больше способов возможного использования того или иного предмета, чем дети, которые его смотрят. С одной стороны, потому, что телевизор дает готовые ответы, а с другой — потому, что лишает ребенка времени на игры в реальной жизни. Игры, которые заставляли бы его привыкать к конкретным физическим задачам: бросить мяч в нужное место, вопреки ветру, соединить без инструментов две деревяшки, да даже просто спланировать постройку игрушечной деревни. Он лишается опыта настоящей жизни, который позволяет нам, представителям человечества как биологического вида, развивать наши когнитивные и моторные способности, являющиеся фундаментом интеллекта. Нэйл вдохнул аромат чая, потом долго рассматривал свою чашку, словно хотел запомнить каждый ее изгиб, каждый элемент рисунка. — Как вы хотите, чтобы ребенок, отупевший от пользования гаджетами, смог придумать и создать такой простой предмет, как эта чашка? Он уставился в пустоту. — Как вы хотите, чтобы Запад не саморазрушался, когда известно, что дети в наших странах начиная с двухлетнего возраста просиживают за гаджетами почти три часа ежедневно, с восьми до двенадцати — более четырех часов, а с тринадцати до восемнадцати — почти по семь часов. Грейс действительно замечала это повальное увлечение молодых поколений, но реальность, какой ее описывал Нэйл, оказывалась гораздо более серьезной, чем она думала. — И «Олимп», значит, работает над тем, чтобы ускорить эту деградацию? — заключила Грейс с отвращением. — Да… «Олимп» делает все, чтобы мы теряли как можно больше времени перед дисплеями. И сейчас вы оцените весь размах их махинации, поймете, до какой степени всё — подчеркиваю: всё — продумано с самого начала, чтобы разрушить наш мозг и превратить нас в амеб-потребителей. Начиная со всех этих используемых миллиардами человек цифровых приложений, над разработкой которых мы с Антоном некоторое время трудились: Фейсбук, Инстаграм, Тиндер, Твиттер, Питерест, Снапчат, Йаху, Гугл, Нетфликс… Нэйл поискал листок и, похоже, обрадовался, что нашел его быстро. — Приведу простой пример: Фейсбук. Люди пользуются им для общения, поиска информации, дискуссий — короче, для того, чтобы чувствовать себя свободными говорить то, что они думают. Однако цель создания этого приложения — отнюдь не оказание нам помощи в обмене мыслями. Они заставляют нас в это поверить, чтобы проще было достичь их истинной цели: сожрать наше время. И это говорю не я, а бывший президент Фейсбука Шон Паркер, который раскаялся в своей прошлой деятельности. Цитирую его: «Мотивация создателей социальных сетей такова: как поглотить максимум вашего времени и вашего внимания?» Для чего? Потому что, чем больше времени вы тратите, рассказывая, что вы думаете, тем больше они собирают данных о ваших вкусах в одежде и в музыке, ваших политических предпочтениях, ваших увлечениях, вашем настроении, планах на отпуск и о многом другом, не буду все перечислять. И всю эту информацию, которую вы сами им сообщаете, полагая, что свободно общаетесь, они затем продают корпорациям для рассылки контекстной рекламы. Всё просто. Все социальные сети преследуют только эту цель! — Но какую роль во всем этом играет «Олимп»? — настаивала Грейс. — «Олимп» предоставляет им страшное оружие, поскольку он обнаружил, как нас заставить терять время в соцсетях, не отдавая себе в этом отчета. Он даже разработал методику, вызывающую у нас желание растрачивать наше драгоценное время. И это разрушительное оружие восходит… к доисторическим временам. 48 Грейс сменила позу, а Наис, отхлебнув чаю, рассматривала Нэйла все с тем же восхищением, которое демонстрировала с того самого момента, как этот человек появился перед ними. А он опустил голову, собираясь с мыслями. — Общественность не знает, что, несмотря на свой внешний вид небрежно одетых парней, разгуливающих в кроссовках и поступающих так, как им хочется, большинство боссов Силиконовой долины прослушали курс основателя лаборатории технологий убеждения Стенфордского университета, переименованной в лабораторию каптологии[4]. И одним из основных положений, которым их там учат, является следующее: все человечество, без исключения, сотни тысяч лет назад подсело на такую штуку, как дофамин. Это химическая субстанция, секретируемая мозгом, как только организм получает награду. Это наша общая ахиллесова пята. В 1950-х годах опыты на крысах доказали существование очень тревожного феномена. Постараюсь объяснить как можно проще: в мозг крысы имплантировали маленькие электроды. Каждый раз, когда по ним пропускали слабый разряд электрического тока, животное вырабатывало дофамин. Затем крысе показывали, что она сама, нажимая на кнопку, может вырабатывать этот слабый разряд и тем самым получать порцию дофамина. Никто и представить себе не мог, что грызуны станут нажимать на кнопку без перерыва, отказываясь от еды, воспроизодства и сна, пока не наступит смерть! — И этот опыт можно перенести на людей? — спросила Грейс, опасаясь, что знает ответ. — В этом-то вся проблема! Наш мозг функционирует абсолютно так же: вопреки голоду, жажде или сексуальному влечению, наша потребность в дофамине не имеет порога насыщения. Мы хотим его всё больше и больше. И вот эту уязвимость человеческой психологии создатели приложений, вроде Фейсбука, Инстаграма и прочих, эксплуатируют с научным расчетом. Отсюда и изобретение лайка: меня одобряют, и — бац! — дофамин. Комментарий под моим постом: людям интересно то, что я пишу, — бац! — дофамин. Сообщение от неизвестного, кто хочет поговорить с вами в личке: мне не терпится узнать, о чем пойдет речь, — бац! — дофамин. Другие пользователи приглашают меня в друзья: я становлюсь кем-то важным, — еще один выброс дофамина. Фейсбук и его леденечно-красные уведомления задуманы, чтобы говорить вам: всегда есть маленькое вознаграждение, которое можно где-то найти. А если вознаграждение не приходит, вы испытываете потребность опубликовать что-либо новое. Не ради настоящего общения, а просто для того, чтобы выклянчить несколько лайков или комментариев и тем самым получить свою дозу… дофамина. Грейс не пользовалась ни Фейсбуком, ни Инстаграмом, ни какой бы то ни было другой социальной сетью. Во-первых, потому, что была инспектором полиции, во-вторых, потому, что была последним человеком на земле, который захотел бы выставлять напоказ свою личную жизнь, и, наконец, потому, что всегда считала эти системы пустышками. Но она не догадывалась, с какой степенью извращенности эти сети были задуманы. Она поискала взгляд Наис, казавшейся странно отсутствующей. Может быть, она была уже в курсе этой механики и не нуждалась в разъяснениях? Или ждала, когда Нэйл расскажет им, как конкретно уничтожить «Олимп»? — Так, значит, «Олимп» предоставил эти методики функционирования глобальным сетям? — спросила Грейс, чтобы поощрить откровения ученого в этом смысле. Нэйл печально оглядел своих собеседниц. — Нет. «Олимп» пошел дальше. — Как это? — Так вот: через некоторое время человек пресыщается тем, что может получить слишком легко. Предсказуемое вознаграждение доставляет меньшую дозу дофамина. Тогда группа инженеров «Олимпа», в которую в том числе входили Антон и я сам, разработала новую систему. Такую гениальную, такую коварную уловку, что сегодня она используется не только всеми социальными сетями, но также создателями игр для смартфона и планшета. Ученый поднялся взять коробочку, стоявшую на этажерке его маленького книжного шкафа, открыл ее на глазах своих гостей и извлек мобильный телефон. — В нашем исследовательском центре в бывшей советской республике Грузия мы провели многочисленные опыты, которыми я совсем не горжусь. Нэйл включил телефон и запустил видео. На экране появилось изображение лаборатории, в которой на заднем плане была заметна клетка с макаками. Потом камера сфокусировалась на одной обезьяне, вид которой заставил Грейс нахмуриться. Вся голова бедного животного была буквально утыкана электродами. — Эти датчики регистрируют электрические импульсы, генерируемые мозгом, и указывают нам, какие зоны задействуются в момент того или иного действия. Что позволяет нам напрямую измерять количество дофамина, вырабатываемого подопытным животным. Обезьяна сидела на стуле, а перед ней находился пластиковый стаканчик с воткнутой в него соломинкой. Выше был установлен аппарат раздачи напитков, оборудованный большой красной кнопкой. — В начале эксперимента мы настроили машину так, чтобы каждый раз, когда обезьяна нажмет на кнопку, стакан наполнялся ананасовым соком, который она обожает, — объяснил Нэйл. Действительно, было видно, как животное нажимает кнопку и получает порцию напитка, который жадно пьет. На закрепленном рядом экране высвечивалась доза дофамина, вырабатываемого мозгом при каждом глотке. Приведя механизм в действие три раза подряд, обезьяна слезла со стула и пошла заниматься чем-то другим. Она вернулась через час, и все повторилось. Так несколько раз. — Вот что происходит, если дофамин вырабатывается всякий раз, когда животное совершает правильное действие. Оно получает вознаграждение, затем уходит по своим делам и возвращается к агрегату, только когда ему захочется новой порции ананасового сока. А теперь посмотрите, как оно реагирует, если смухлевать и выдавать напиток не каждый раз, когда оно нажимает на кнопку, а в случайном порядке. Фильм показал, как обезьяна вошла в лабораторию, взобралась на стул и нажала на красную кнопку, к чему привыкла. Сок не потек. Животное, казалось, удивилось и нажало на кнопку сильнее. Опять ничего. Тогда оно стало с раздражением жать на кнопку, и только после десяти попыток драгоценный напиток налился в стакан. Экран, показывавший уровень дофамина, показал, что уровень гормона многократно превышает показатели, полученные в тех случаях, когда сок гарантированно наливался при каждом нажатии на кнопку. Впрочем, обезьяна поспешила нажать на кнопку еще трижды, но только после третьей попытки стакан наполнился вновь, спровоцировав взрывной рост показателя уровня дофамина. — Опыт продолжается несколько часов, — прокомментировал Нэйл несчастным голосом. — Уровень дофамина ни разу не опустился, а обезьяна больше не покидала стула, лихорадочно нажимая на кнопку. Несчастное животное полностью сделалось рабом при помощи жестокой хитрости, от которой нет спасения: случайного вознаграждения. Грейс была заворожена, но все-таки ей требовалось разъяснение. — Однако, рассуждая логически, люди, как и животные, более счастливы, когда заранее знают, как их накормят или какое действие необходимо совершить в случае необходимости. Как же получается, что неуверенность стала источником удовольствия? Ведь должно было быть наоборот, разве нет? — Удовольствие порождает не сама неуверенность как таковая. Неуверенность создает ситуацию ожидания и такую сильную надежду, что, когда вознаграждение наконец получено, удовольствие от него возрастает. Значит, чтобы сделать человека рабом игры или какого-либо приложения, необходимо правильно дозировать сомнение и вознаграждение. — Так, значит, это принцип случайного вознаграждения лежит в основе устройств, придуманных «Олимпом», и используется цифровыми гигантами? — спросила Грейс. — Да. Это «Олимп» учит их вставлять этот жульнический прием в каждый продукт. Алгоритм Тиндера, приложения для знакомств, обещает вам предложить профили людей, полностью подходящим вам. Правду говоря, программа могла бы это сделать за несколько секунд. Но в этом случае вы не подсядете на их продукт, ведь вы получите ваше вознаграждение сразу. Поэтому Тиндер намеренно вводит принцип неопределенности. Перед вами проходит вереница профилей, предположим, по десять секунд на каждый. Некоторые вам интересны отчасти, другие не привлекают вовсе, а потом вдруг профиль, который вызывает у вас восторг! Это неожиданно: выброс дофамина. С этого момента вы говорите себе, что такого рода вознаграждение может выпасть в любой момент. Поэтому вы прокручиваете профили еще и еще в надежде заново пережить это ощущение удовлетворения. Тиндер — это уже не сервис знакомств, он превращается в игру. Между прочим, в «Олимпе» этот метод назвали геймификацией. — Вы упоминали о Фейсбуке, — напомнила Грейс. — Они используют тот же принцип? — Совершенно тот же. Его строчка новостей могла бы лучше отбирать информацию, интересующую вас, но тогда вы проводили бы в Сети меньше времени. Поэтому в среднем на пять постов, которые вам не интересны, вы нахо дите всего один, полностью соответствующий вашим интересам, и он приносит вам маленькую дозу дофаминового удовольствия. Как и в Тиндере, вы говорите себе, что другое «вознаграждение» может прийти через пять или десять страниц. Геймификация запущена, и пользователь попадает в адскую спираль. Любая массовая социальная сеть основана на том же принципе. Таким образом было высчитано, что средний европеец должен ежедневно пролистывать на своем телефоне эквивалент ста восьмидесяти трех метров страниц. Это… я не знаю… это в два раза выше нью-йоркской статуи Свободы. — Точно такой же принцип, как в игровых автоматах, — заключила Грейс. — Совершенно верно… вот только все эти приложения замаскированы под устройства, призванные сделать вашу жизнь легче, привлекательнее. То есть они еще хуже, чем игровые автоматы, которые хотя бы откровенно говорят о случайности выигрыша и которыми, обращаю ваше внимание, запрещено пользоваться несовершеннолетним. Нэйл сжал кулаки. — Для меня это самое худшее. Большая часть приложений, использующих геймификацию, ориентирована в первую очередь на молодых. Они держат молодежь в состоянии постоянной тревоги, вынуждают комментировать, любить, не любить, критиковать и под давлением необходимости делать это быстро, в полном противоречии с рассудительностью, требующей времени на размышления. По сути, их превращают в лишенных разума кликающих роботов. Ну, не всех… — Как это? — отреагировала Грейс, вспомнившая встреченную позавчера мать, чей ребенок не отрывал глаз от телефона. — Вы обратили внимание, что «Олимп» играет на всех досках, без каких-либо принципов. И знаете, что они сделали? Создали в Соединенных Штатах школы, свободные от гаджетов. Для кого? Угадали: для детей руководителей всех тех корпораций, которым «Олимп» продает свои дурманящие технологии. Родители работают в том числе на Фейсбук, Тиндер, Снапчат, которые, замечу в скобках, говорят (я цитирую), что своим детям они запрещают пользоваться этим дерьмом. Круг замкнулся, подумала Грейс. Но ей не хватало еще одного звена в цепи рассуждений. — Большинство приложений, о которых вы рассказываете, бесплатны; как же цифровые гиганты зарабатывают на них деньги и расплачиваются с «Олимпом»? — Это просто: чем больше времени вы проводите в том или ином приложении, чем больше с ним взаимодействуете, тем больше информации даете фирме, которой оно принадлежит: что вы любите и не любите в жизни, с кем общаетесь, ваш уровень языка, места, которые посещаете, возраст ваших детей, ваши страхи, ваши надежды. Затем эти данные перепродаются другим фирмам, которые воспользуются ими, чтобы отправлять вам рекламные объявления, соответствующие вашему профилю. Вот откуда идут деньги. Представьте себе женщину, у которой практически не находится мэтчей, совпадений, на Тиндере; так вот, эта информация будет цениться на вес золота для предприятий, предлагающих смену имиджа, психологические тренинги по увеличению уверенности в себе и даже платные отношения. Цифровые гиганты зарабатывают безумные суммы, с которых «Олимп» получает очень крупный процент. Голос Нэйла затих в металлической каюте. Слышно было только завывание ветра, скользящего по льду и пробирающегося между обледенелыми швартовами корабля. — Теперь вы знаете, почему Антон и я решили бежать от «Олимпа». Мы мечтали только о науке, открытиях, прогрессе, пробуждении разума. Поэтому мы ни за что на свете не хотели способствовать уничтожению нашей цивилизации.