– Кто-то вывозит наши фотографии. – Какие еще фотографии? – Сексуальные, – сказал Рамси. – С людьми без конечностей. Кто-то их ворует и продает, не отчисляя прибыль сообществу. – И ты считаешь, – спросил Кляйн, – что я здесь поэтому? Рамси кивнул. – Нет, – ответил Кляйн. – Я здесь из-за Элайна. – Который либо мертв, либо не мертв. – Вот именно, – ответил Кляйн. – Это большая разница, – сказал Гус. – Вот это мы и намерены узнать. – Что? – спросил Рамси. – Это, – ответил Гус. – Что? – Рамси принялся озираться вокруг. – Что происходит? – Вот именно, – сказал Кляйн. – Мне бы кто ответил. VIII «Есть две возможности», – думал он, когда его провожали на встречу с Борхертом следующим утром: с одного бока похмельный Рамси, с другого – похмельный Гус. Он шел по просьбе самого Борхерта. «Возможность первая: Элайн мертв. Возможность вторая: Элайн жив». Возможно, Рамси прав, возможно, он действительно что-то знал, и он – Кляйн – здесь из-за контрабанды или воровства. Но если это так, почему ему не сказали? Почему Борхерт заявил, что он расследует убийство? Ведь в самом деле, учитывая прежнюю специальность Кляйна, логично, чтобы его наняли расследовать действия контрабандистов. Возможно, у самого Борхерта в деле корыстный интерес и есть причины помешать расследованию контрабанды. Но если и так, зачем объявлять Элайна мертвым? Зачем говорить, что требуется расследовать убийство? Почему бы не предложить что-то не такое тяжкое? И вот он в одиночестве – Гус и Рамси покинули его у калитки, – стоит перед Борхертом, одноруким, одноногим мужчиной, угрюмо поглядывавшим с кресла. – Я думал, мы договорились, – говорил Борхерт. – О чем договорились? – Я просил не распространяться о деле с теми, кому знать необязательно. А вы начали распускать слухи. – Слушайте. Я не знаю, что я здесь делаю. Что именно я расследую? – Смерть Элайна. – Я не верю, что он мертв. – И в самом деле, – сказал Борхерт. – Это вы дали понять недвусмысленно. – А что с контрабандой? – Контрабанда, – сообщил Борхерт, – это история для прикрытия. Мы договорились сообщать о ней людям вроде Рамси. – А Андрейсен? – Мы о нем уже говорили. Я торжественно даю вам слово, что если вы просто согласитесь еще на одну-две ампутации, то Андрейсен запоет по-другому. Почему вы не поговорили с другими? Может, кто-то из них откроет правду. – Вы лжете. Борхерт вздохнул: – Что ж, я надеялся, до этого не дойдет, но вы упрямый мерзавец и ведете дела по-своему. Вам самому пошло бы на пользу принять кое-что на веру, но «вы не веруете», как говорил Иисус, а неверующих не переубедить, пока они сами всё не потрогают. – Он повернул голову, показал подбородком на стойку: – Там лежит пистолет. В ящике. Не заряжен, но охраннику у двери Элайна это знать необязательно. Если хотите убедиться сами – прошу, убедитесь сами. Я бы не советовал, но и мешать вам не буду. Кляйн достал оружие и вышел. Стоило ему открыть дверь в коридор, как он увидел охранника, который, если верить Андрейсену, стоял перед дверью Элайна. Эту ли дверь предлагал ему проверить Борхерт? Или же отправил Кляйна посетить комнату, куда его уже водили, с фальшивым местом преступления? – Это комната Элайна? – спросил охранника Кляйн. Охранник не ответил. Кляйн понял, что его одинокий глаз опущен вниз, прикован к руке Кляйна, и тогда вспомнил про пистолет. Он поднял руку и прицелился в голову охранника: – Пожалуйста, откройте дверь. Охранник покачал головой. – Я тебя убью, – сказал Кляйн. – Тогда убей. Кляйн с силой ударил ему в лицо культей, а потом по челюсти рукояткой. Охранник сделал два неловких шага, вильнув к двери, и Кляйн снова приложил его рукояткой прямо за ухом. Мужчина рухнул как подкошенный. Дверь была не заперта. Кляйн открыл ее и вошел, запер за собой. Внутри было темно. Он ощупал стены вокруг двери в поисках выключателя, но нашел его, только когда глаза привыкли к обстановке, – низко, на уровне коленей. Комната была такая же простая, как у Борхерта. В дальнем конце – стойка и маленькая кухня. Единственное кресло – с какой-то сеткой над ним. Кровать была метр в длину, прижавшаяся к полу и придвинутая к стене. На подушке покоилась изуродованная голова, а остальное тело скрывало одеяло. Кляйн присел рядом. Глаза у человека на кровати были вынуты, веки срезаны. Уши отрублены, остались только два завитка скользкой розовой кожи. Нос тоже отсутствовал – осталась только темная зияющая дырка. Губы как будто по большей части сжевали – возможно, зубами, просвечивающими в отверстии. Прямо перед ним кожа на лице дрогнула и голова слегка сдвинулась – отсутствующие глаза как будто вперились в его собственные. Кляйн оторвал взгляд, а потом, схватившись за одеяло, сдернул его с тела. Под одеялом был только торс – без единой конечности, со срезанными сосками, отрубленным пенисом. Он сидел и смотрел, как поднимается и опадает грудь, как свистит воздух между зубов. Тело лежало как-то неправильно, заметил он, и тогда перевернул его на бок – достаточно, чтобы увидеть, что ягодицы тоже срезаны. Рот что-то пытался сказать, но Кляйн не мог ничего понять – большая часть языка отсутствовала. Он отпустил тело. Отвернулся, медленно упал на пол. Сзади кто-то колотил в дверь. Он так и лежал, таращась в потолок и слушая лепет Элайна, пока они не пришли и не вытащили Кляйна из комнаты. – Ну, теперь вы убедились? – Борхерт стоял, оперевшись на тросточку, впивавшуюся ему в ладонь. Кляйн теперь был в кресле – кресле Борхерта, – куда его усадили охранники после того, как проволокли из комнаты Элайна по лестнице, где он головой отсчитал каждую ступеньку. – Что с вами? – спросил Борхерт. – У вас как будто жар. – Элайн жив, – сказал Кляйн. – Ну конечно, жив. Я должен извиниться за ложь, мистер Кляйн, но поверьте, у меня были для нее все основания. – Почему? – Почему, мистер Кляйн? – Борхерт повернулся к нему, подскакал поближе. – Вы хотите знать? – Да. Борхерт улыбнулся: – Знание – самый ценный из товаров. Согласны на обмен? Я обменяю знание на конечность. – Что? – Вы слышали. Знание за конечность. Вы сами выбираете конечность. Или даже попросту ладонь или ступню. Этого хватит. – Нет, – сказал Кляйн. – Это ваша проблема, – сказал Борхерт. – Вы сами не хотите знать. – Я хочу знать. – Правда или плоть, – повторил Борхерт. – Что вам важнее? Кляйн не ответил. – Или, скажем, хотя бы палец, – продолжил Борхерт. – Один-единственный палец на ноге или руке. Что вам один палец? Вы и так живете без восьми. Что изменит еще один? Кляйн встал, направился к двери. Он слышал, как за спиной посмеивается Борхерт: – Предложение в силе, мистер Кляйн. Возвращайтесь в любое время.