– Господи боже, – сказал он. Сперва рисунок показался ему просто кляксой, но спустя мгновение он понял, что видит силуэт безрукого и безногого торса. Он присел на колени и пригляделся к меловым контурам. Видимо, нарисовали их криво, потому что голова выходила за пределы лужи высохшей крови, которая вытекла из нее. Кляйн встал, отряхнул колени, подошел к ближайшей стене. Кровь покрыла ее веером, но без внятного узора, словно брызги шли от десяти разных ударов. На других стенах крови не было. Словно убийца вонзил нож в жертву, потом оттащил ее на несколько метров в сторону, ударил еще раз и так далее. Безрукий и безногий человек сам не смог бы далеко убежать, когда его режут, правильно? Кляйн довольно долго таращился на стену, когда до него дошло, что есть еще одна странность. Чтобы увидеть брызги, ему не пришлось пригибаться. Он снова присел у мелового торса и приблизительно измерил его рукой. Тот оказался даже короче ее. Значит, и кровь на стене должна быть куда ниже. Может, подумал Кляйн, Элайн был в кресле. Но на единственном кресле в комнате кровавых пятен не нашлось. Может, подумал он, тот, кто убил Элайна, взял его на руки, как бы танцуя и кружась, пока наносил удары. Кляйн сразу представил себе торс без конечностей – беспомощный, непослушный, сопротивляющийся. Но и это объяснение не показалось ему подходящим. Конечно, его и в самом деле обучали внедряться; конечно, у него было куда меньше опыта по осмотру мест преступления, чем у бывших коллег. Возможно, убийца каждый раз бил снизу вверх, как на гольфе? Возможно, это объясняет странный рисунок и меньшее количество крови ближе к полу? Но зачем? Зачем вообще так бить? И каким было орудие убийства? Судя по положению брызг, это, возможно, был нож, какой-то клинок. Без фотографии тела трудно сказать наверняка. Сложно представить, чтобы убийца пользовался ножом как клюшкой для гольфа. Что-то здесь не так. Кляйн изучил меловой контур и то, как кровь неубедительно вытекает из меловой головы. Нарисовано как-то не так. Он прикоснулся к поверхности засохшей лужи. Та уже походила на лак. Кое-где скользкая, кое-где потрескавшаяся, в центре – темнее и толще. Свет с потолка отсвечивал от нее мятым нимбом, по форме чем-то напоминающим сломанную челюсть. «А что может рассказать кровь? – спросил себя Кляйн. – Ее местоположение говорит о многом. Неужели сама она ничего не может рассказать?» Он достал ключи и поковырял кровь в центре пятна. Верхний слой в полсантиметра крошился кусочками, но под ним кровь просто расходилась. А у самого пола была почти влажная, как тесто. «Сколько времени прошло?», – задумался Кляйн. Звонить ему начали несколько недель назад. По меньшей мере; может, и раньше – он достаточно давно отключился от мира, чтобы сбиться со счета. Значит, Элайн должен быть мертв минимум три недели, а то и больше месяца. Кровь не могла оставаться влажной так долго, не начать гнить и не пахнуть. И где мухи? Он вышел в коридор. Охранник стоял так же навытяжку, как когда Кляйн зашел в комнату. – В этой комнате никого не убивали, – сказал Кляйн. – Я не знаю, о чем вы говорите, – ответил тот. – Чья это комната? Охранник только смотрел на него. – Мне нужно видеть Борхерта, – сказал Кляйн. – Сейчас. – Комната, мистер Кляйн? – переспросил Борхерт рассеянно. – О какой комнате вы говорите? – Он держал на весу между ними изуродованный палец и изучал его, смотря то на обрубок, то на Кляйна. – Замечательная работа, вы не находите, мистер Кляйн? Кончик пальца был бледным и раздутым, темным посередине и с чем-то вроде красного воротника под порезом. – У вас инфекция, – сказал Кляйн. – Нонсенс, – возразил Борхерт. – Вы наблюдаете, как тело залечивает само себя. – Так эта комната… – Теперь я понимаю, чем может привлекать самоприжигание, мистер Кляйн. Уродливо, это правда, но вы действительно что-то нащупали. Меньше стерильности. Возвращение к натуральной религии, так сказать. – Ничего я не нащупал, – сказал Кляйн – Я тут вообще ни при чем. – О, еще как при чем, мистер Кляйн. Возможно, вы стали аватаром ненароком. Но тем не менее стали. – Слушайте, – сказал Кляйн. – Мне надоело. Я уезжаю. – Мне так жаль, мистер Кляйн, – ответил Борхерт. – Но мы это уже обсуждали. Если вы попытаетесь уехать – вас убьют. Так что там с вашей комнатой? Кляйн покачал головой: – В этой комнате никого не убивали. – В какой? – В комнате убийства. – А, я понял, – помогая себе рукой, Борхерт, от которого осталась лишь половина, поднялся с кресла на единственную ногу и замер. Слегка накренился в сторону исчезнувших конечностей для поддержания равновесия. – Как вы можете быть так уверены, мистер Кляйн? – Все неправильно. Разлет капель крови нестандартный, расположение тела относительно кровотечения неверно… – Но, мистер Кляйн, «нестандартный» ведь не значит «сфальсифицированный». Возможно, это просто необычные обстоятельства. – Возможно, – сказал Кляйн. – Но с кровью есть еще одна странность. – С кровью? – Она не высохла до конца. – Но разве… – Ее высушили искусственно. Феном, сушилкой, не знаю. Но внизу она еще сырая. Она не может принадлежать человеку, которого убили несколько недель назад. Борхерт долго смотрел на него с задумчивым видом, а потом медленно запрыгал вокруг своей оси, чтобы вернуться в кресло. – Ну? – сказал Кляйн. – Ну значит, это реконструкция, – сказал Борхерт. – И что? – И что? – спросил Кляйн. – Как я могу раскрыть преступление, глядя на его реконструкцию? – Мистер Кляйн, в вас есть что-то от диванного философа, вы же понимаете, что всё на свете – реконструкция чего-либо еще? Реальность – отчаянное и скрытное существо. – Меня просят раскрыть преступление или реконструкцию преступления? – Преступление. Реконструкция, – Борхерт показал на себя целым и обрезанным пальцами, – c’est moi. – Без настоящих улик я ни к чему не приду. – Я в вас верю, мистер Кляйн. – Хотя бы дайте мне поговорить с теми, кто что-то знает. – Это каверзная просьба. Но, будучи оптимистом, я уверен, что-то можно устроить. Качая головой, Кляйн подошел к двери. Там он повернулся и увидел, что Борхерт в кресле улыбается. И когда тот улыбнулся, Кляйн увидел, что у него удалены нижние зубы. – Все идет неплохо, как думаете? – сказал Борхерт громко – возможно, из-за охранника. – Спасибо, дорогой друг, что зашли. V Несколько дней спустя показался Рамси с пленочным диктофоном, балансирующим на культях. Положил его на стол перед Кляйном. – Это зачем? – спросил Кляйн. – Это диктофон, – ответил Рамси. – Записывать речь. Его велел принести Борхерт. – И что он от меня хочет? – Это для допросов. Для расследования. Кляйн кивнул. Подошел к холодильнику, налил стакан молока, медленно выпил его на глазах у Рамси, потом спросил: – Тебе что-то еще нужно? – Нет, – ответил Рамси. – Только это. Кляйн кивнул: – Ладно. А где Гус? – Готовится к вечеринке. – Вечеринке? – Разве он не прислал вам приглашение? – Нет.