– А… понятно. – Еще раз хочу сказать, что я здесь недавно. И ничего не знаю о жизни Усольцевой и тем более о ее врагах. – И уже угодили в самую гущу событий. Не каждому так везет. – Да уж! – Как вы себя чувствуете? – Поздновато вспомнили. – Потиус серо, квам нунквам. – Это что? – Латынь. Лучше поздно, чем никогда. – Надо обновить знания… – пробормотала Серафима и закрыла глаза. Когда-то она учила латынь, но потом энтузиазм заглох. А теперь… Она подумала, почему бы и не возобновить занятия. – С кем вы еще общались на юбилее? Серафима вспомнила того самого мужчину, похожего на официанта. Как его звали? Павел… Павел… Дмитриевич вроде. – Был краткий разговор с одним мужчиной. Вроде его звали Павел Дмитриевич. Такой невысокого роста брюнет. С лысиной на макушке. – Как фамилия? – Фамилию не спрашивала. – О чем был разговор? – Просто беседа ни о чем. Как говорят люди, которые находятся на общем мероприятии. Он интересовался, откуда я приехала. Аристарх Петрович сделал какую-то пометку в своем блокноте. – С Мосоловой вы разговаривали? – Да, когда мы с Вероникой подошли к ней. Вероника вручила подарок, а меня представила ей. Буквально пару предложений. Такой светский разговорчик. Серафима решила умолчать о том, что она говорила об ожерелье. Это ее личное семейное дело, и незачем впутывать сюда следствие. Это будет лишним. Тем более к катастрофе это никак не относится. – Мне кажется, вы хотите сказать что-то еще… – Нет. Я все сказала. Все, что знала, – уточнила Серафима. Вскоре Лабезников ушел, а Серафима уставилась в потолок. Она вдруг поняла, что Вероника Усольцева была женщиной, хранившей свои тайны. Через два дня ее выписали… Гриша уехал в тот же день, когда и прибыл в город. Его вызвала мать – жутко капризная особа, дергавшая Гришу по каждому пустяку. Он же как верный сын не мог ни в чем ей перечить. К вечеру он пришел к Серафиме, потоптался на пороге палаты, потом объявил, что надо ехать. Позвонила мама. Серафима кивнула. Мол, поезжай… Он обещал звонить ей, если что – готов снова приехать. Пусть только даст знать, и он примчится. По первому же зову. – Девка! Ты хоть представляешь, как тебе повезло, – сказала Жанна. Серафима вздохнула: эти слова, сказанные с неким придыханием, чтобы подчеркнуть значимость момента, она от Жанны уже слышала. Серафиме казалось, что все происходит как бы не взаправду, понарошку. Как будто можно закрыть глаза и перенестись в другую реальность. И вновь оказаться в машине с Вероникой. – А Вероника все… Отмаялась бедная душа… – Почему бедная? – возразила Серафима. – Она же в принципе состоялась. Работала заместителем директора архива, жила в собственной квартире, водила машину… Имела хорошее образование. Да, она не вышла замуж и не имела детей. Но, во-первых, сейчас у нас другое время, и на женщину, не устроившую свою личную жизнь, косо не смотрят. А во-вторых, у нее все было впереди. Она была молода и в любой момент могла изменить свою жизнь: выйти замуж, родить детей… – Ей было тридцать два года, – сказала Жанна. – Тридцать два. Но дело не в этом. – Она села и сложила руки на коленях, словно приготовившись к долгому разговору. – Она была бедной, потому что ее угораздило влюбиться. – В кого? – настороженно спросила Серафима. – В этого Сергея Аркадьевича? Так это уже все прошло. Она сама мне все рассказала. Да, была любовь. Но мать не согласилась с выбором сына и пошла против. Они же остались друзьями… В памяти всплыли слова Вероники о том, что он должен оставить свою жену и уйти к ней. Был ли там расчет или остатки былого чувства? Серафима закусила губу. – Дуры вы, девки современные. Вроде все при вас. А главного вы не видите. Дуры, как есть. Растекаетесь мыслию по древу. – Жанна перешла на высокий стиль. – Она как кошка была влюблена в своего Сережку ненаглядного… А такой пожар время не лечит. Или лечит, но не до конца. Она от него аборты делала, топилась… – Насчет абортов не знаю, – холодно прервала ее Серафима. – А насчет, как вы говорите, топилась… Мне Вероника рассказывала, что когда она в город вернулась, то не выдержала прессинга со стороны… Поэтому и решилась на крайние меры. Она человек возвышенный, а здесь обстановка сами видите какая, – не удержалась и съязвила Серафима. Жанна бросила на нее странный взгляд, но ничего не сказала. Матвей из Гнилорыбья, неожиданно вспомнилось Серафиме. Как его найти? – Я хотела вас еще спросить кое о чем, – начала она. – Есть некий Матвей из района Гнилорыбье. Знаете такого? Серафиме показалось, что Жанна сейчас фыркнет. – Козлов-то Матвей – пропащий мальчишка. Родные все умерли. Вот он и предоставлен сам себе. Что хочет, то и делает… Пьет, курит. Шляется сутками напролет. – Вероника говорила, что дружила с ним… – Да. Помогала. Что-то типа шефства над ним взяла. – А где он живет? Найти бы его. – Это зачем? – спросила Жанна. – Просто узнать, как он теперь, поговорить с ним… – Будет он с тобой разговаривать, матом пошлет, и все. – Но все-таки скажите адрес… – Адреса точно не знаю. Дом в этом районе двухэтажный… желтый, облупленный. Он там один такой. Уже разваливается. Но он дома почти не бывает. То там, то здесь, с разными компаниями водится. Так просто его не застанешь… – Ладно, попробую разыскать, – сказала Серафима. Дом, где жил Матвей Козлов, Серафима нашла сразу. Она вошла в подъезд, и в нос ударил запах кошачьей мочи и затхлости. И где искать этого Матвея Козлова… Кричать на весь дом? Она снова вышла на улицу. Недалеко стояла старушка, опираясь на палку. – Чего тебе надо, милая? Кого ищешь? – Матвея Козлова. – Матвейка, да бегает где-то… Я его вчера видела… А вон он бегает… Видишь? Серафима повернула голову вправо и увидела мальчишку лет двенадцати-тринадцати, который стоял неподалеку и смотрел на них. Бабка махнула ему рукой. – Иди сюда… Тот подошел и остановился метрах в двух от них, словно в любой момент намереваясь убежать. – Матвей, – начала Серафима, – я могу с тобой поговорить? Мальчишка молчал. – Ну я… чего надо? – Я хочу побеседовать с тобой. – Серафима старалась говорить спокойно, чтобы расположить к себе Матвея, не спугнуть его. – Я подруга умершей Вероники Усольцевой. Знал такую? Она шефствовала над тобой, общалась… Какое-то время он молчал. – Веронику – да! Нет ее теперь, – сказал он с каким-то ожесточением. – Убили Веронику. – Кто? – Не знаю. – Послушай! – Серафима почему-то огляделась вокруг. Ей показалось, что откуда-то потянуло сквозняком: легким, но ощутимым. – Если ты что-то знаешь – то скажи… не держи в себе. Это опасно. Понимаешь… Веронику не вернешь. Но ради нее… – Ничего я не знаю… Отстаньте. – Мальчишка подошел ближе, но смотрел исподлобья. Его взгляд то фокусировался на Серафиме, то устремлялся в сторону. Но вместе с тем он не уходил, как будто чего-то ждал…