После они переехали в Париж. Тот был совсем не таким городом, как Константинополь. Мария подумала, что невозможно изучить мир, не побывав в разных городах, каждый из которых имеет свое лицо, нрав, характер и стиль… Париж показался ей городом, в котором легко затеряться. Она ощущала себя в нем маленькой песчинкой. Графиня водила ее гулять по Парижу… Город понравился ей сразу. Просторный, светлый… Возникало ощущение, будто она плывет в воздухе… Однажды Марии так и показалось, что она приподнялась в воздухе и заскользила в струях эфира… – Мари! – услышала она голос Киселевой. – Спустись с небес на землю. Не витай в облаках. – Голос графини был звонким, строгим. И Мария немного ее побаивалась. – Простите. Замечталась. – Посмотри, какой чудесный малыш, – вполголоса сказала Софья Станиславовна. – Похож на херувима Рафаэля. Разве не так, Мари? – Вижу, действительно прелестный мальчик… Мари знала, что эта тема болезненна для Софьи Станиславовны. Ее единственный ребенок умер в раннем возрасте, прожив всего два года. Это ввергло графиню в непреходящую печаль. Кроме того, ее личная жизнь… Она не посвящала Марию во все перипетии своей судьбы, но по обрывкам фраз, по той откровенности, которая иногда снисходила на женщину, Мария узнавала о ее несчастливой судьбе. О странном браке: муж графини увлекся ее сестрой, да так, что мимолетная интрижка превратилась в многолетнюю прочную связь. По сути, сестра графини Ольга была его настоящей женой в отличие от Софьи Станиславовны. А ведь графиня происходила из знатного рода Потоцких. Гордая полячка старалась все горести скрывать внутри. Не выплескивать их на окружающих, не показывать им своей боли. Отсюда увлечение графини мистицизмом, в который она погрузилась глубоко, страстно, всецело. Со всей горячностью своей натуры она отдалась оккультным тайнам, познанию иного, как будто нашла для себя выход в потаенных движениях души… В молодости графиня была прелестна… Иногда она доставала свои портреты и показывала Марии. Ее сводным братом был сам могущественный Иван де Витт, генерал от кавалерии, человек, которого ценили императоры и который возглавлял тайную службу Российской империи. Когда Софья Станиславовна была в благостном состоянии духа, она рассказывала Марии о прошлой жизни, о Пушкине, его стихах, Одессе, Крыме, где у графини было имение Массандра. Однажды она рассказала девушке о своем роде, о легендарной матери Софии Глявоне – юной гречанке, в которую влюбился комендант Каменец-Подольской крепости Иосиф Витт. Позже в нее влюбился польский граф Потоцкий. Женился и создал в честь нее знаменитый парк Софиевка в Умани. Графиня рассказывала все это, не глядя на Марию. Ее взгляд устремлялся куда-то поверх нее. Словно перед взором графини как раз вставали картины минувшей жизни, о которых она рассказывала. Мария слушала ее, затаив дыхание. Ей все было интересно. Все будоражило ум, чувства, кровь… А еще эти прогулки по Парижу… Сад Тюильри, Арка, Сен-Жермен… Ходили они и в Итальянскую оперу… Графиня посвящала ее в тайны мира, в ту мистику, которой увлекалась сама… Она была поклонницей карт, рассказывала о них Марии… Ее муж был послом во Франции. Но они давно уже жили раздельно. Рассказывала она и о картах Таро… Мария впитывала эту информацию, стараясь запомнить ее, запечатлеть в памяти. История Таро уходит в глубь веков. Некоторые полагали, что к разгрому Ордена Храма… Но на самом деле карты старше, много старше… Есть самые разные версии. Одна из которых – это завещание мудрецов Атлантиды. Но самой старой колодой, которая дошла до нашего времени, считается состоящая из 78 карт колода семейства Висконти-Сфорца, созданная в первой половине XV века в Италии. – Ты слушаешь меня, Мари? – с улыбкой спросила графиня. – Да… – По телу Марии прошла дрожь. Она представила себе, как верховные жрецы Атлантиды, предчувствуя опасность погружения материка на дно океана, зашифровали свое послание тем, кто придет после них. Хотя они были бессмертными и воплощались в веках в разных обличьях и существах. Однажды Мария заблудилась и попала на какую-то незнакомую улицу. Кто-то окликнул ее. Она обернулась. Перед ней стоял ее давний поклонник Николай Черновицын. – Мари! Мари! Она собрала в кулак всю свою волю. – Вы ошиблись. – Нет, Мария, ты не узнаешь меня? – Нет, это не я. Это… мой дух… Отвернитесь, и тогда, может быть, увидите образ вашей знакомой. Он послушно отвернулся. Милый добрый Николя. Как он осунулся, похудел. Повзрослел. Едва отвернулся, она принялась бежать изо всех сил… …И все время ее мучил вопрос: кто же тогда покушался на нее, кто напал, кто так ненавидел, что желал ей смерти? Ответа на вопрос не было. Однажды она попросила графиню погадать об этом. Та разложила карты, но потом вдруг вскрикнула: – Нет, не могу, Мари, не могу! Не проси меня об этом. Пришлось отступиться. Но мысль, кто это был, не давала покоя. Тем временем везде воцарилась мода на столоверчение. Вроде бы все так просто, но это на первый взгляд. Главное – захотят ли духи вступать с тобой в контакт или обойдут тебя стороной, не соизволят общаться и передавать важную информацию. К тому же нужно настроиться на возвышенный лад, иначе неверие одного человека может обернуться тем, что дух не откликнется… Порой Мария вспоминала родителей, дом, усадьбу Воронихино, сестру Веру, брата Володю, и тогда слезы сами собой лились у нее из глаз. Но она старалась не плакать при Софье Станиславовне, чтобы не показывать свою слабость и сентиментальность… Сейчас не удержалась и расплакалась. – Почему ты плачешь, Мария? – раздался голос Софьи Станиславовны. – Просто так. Графиня бросила на нее проницательный взгляд. – Мы должны быть тверды во всех наших испытаниях, которые посылает нам Господь. Иначе чего стоит наша вера… Какая она стойкая, непоколебимая, подумала Мария. Никогда не сдается под ударами судьбы. Она догадывалась, сколько горя и огорчения принесли графине поведение и отчуждение мужа, который увлекся ее младшей сестрой, смерть ребенка… Все это не могло не взволновать душу женщины, не оставить на ней отпечаток неизбывной скорби. Но графиня Софья Станиславовна редко позволяла себе выказать слабость и тем самым невольно служила для Марии примером. Но что сохранится после всех нас, когда мы уйдем, иногда размышляла Мария. Останется ли она Марией Анастасьевской или превратится в травы и ветер, и все забудут о ней, забудут даже отзвук ее имени… Глава девятая. Ювелиру звонят дважды …Те люди, которых особенно волнуют страсти, больше всего могут насладиться жизнью. Рене Декарт Тик-так – ей казалось, что внутри нее тикает время – неумолимое, беспощадное. Тик-так… Если бы она не видела это ожерелье на шее Мосоловой, никогда бы не связала воедино два факта: собственное фамильное ожерелье и то, современное, сделанное как копия старинного… Дойдя до магазина с вывеской «Антиквариат», Серафима остановилась. В окне были выставлены книги по ювелирному искусству, старинные лампы, изящные шкатулки. Серафима зашла внутрь… Обстановка тоже соответствовала духу ушедших эпох. В углу стояли высокие ампирные вазы, напольные часы с боем, витрина с драгоценностями. За стойкой в глубине магазина находился забавный старичок, как его охарактеризовала Элеонора Степановна. Он кивнул Серафиме. – Добрый вечер! Чем могу служить? – У меня к вам вопрос, – сказала она, заметно волнуясь. – Я была недавно на одном празднике в городе, – она назвала его, – и там встретила женщину, у которой было такое ожерелье. – Она достала из сумочки свое ожерелье и протянула его ювелиру. – Оно было точной копией моего. Эта женщина сказала, что купила его у вас. Ювелир взял из рук Серафимы ожерелье, внимательно осмотрел его. – Прекрасная работа, – тихо сказал он. – Ювелирная, простите за каламбур. Судя по клейму, это сделал ювелир Ламаль. Анри Ламаль, работавший с придворными кругами. Он наклонил голову, словно прислушиваясь к словам Серафимы. – Скажите, вы не потомок того самого Ламаля? – Вы угадали, все верно. Впрочем, это не догадка, а логическое рассуждение. Да. Я потомок Ламаля. Но, как вы понимаете, этот факт не афишируется. Времена никогда не способствовали этому. Никогда, – подчеркнул он с нажимом последнее слово. – Я… Я… – Серафима запнулась… Она хотела спросить, сохранились ли у него какие-нибудь бумаги от прошлых времен, есть ли связь между Марией Анастасьевской и Анри Ламалем. Но промолчала. – У вас что-то еще? – наклонил голову ювелир. – Простите, я хотел сегодня уйти с работы пораньше. Дела… – Нет. У меня все. Спасибо. На прощание мужчина дал Серафиме визитку, на которой было написано: Ламалин Мориц Арнольдович. Так Ламаль русифицировался и стал Ламалиным. Она вышла на улицу. Еще час бесцельно бродила по переулкам. Должна ли я была спросить его об этом? А почему нет, задал вопрос внутренний голос. Мы разговаривали, как два слепца. Он боялся раскрыть тайны, связанные со своей фамилией. Я со своей. Кроме того, сейчас вокруг усадьбы стали происходить непонятные вещи. Смерть Алены Розовой. Странная автомобильная катастрофа, явно подстроенная кем-то… Мы боимся касаться прошлого, слишком оно опасно… Но все же я должна была попробовать, спросить, иначе я так и буду топтаться на месте. Когда она уже была дома, ей позвонил Гриша. – Привет Ты где? – Я уже в Москве. – Приехала? – Да… как видишь… точнее, слышишь. – Что делаешь сегодня вечером? – Есть какое-то предложение? – Есть! Приглашаю тебя в ресторан. Посидеть. Поболтать. Давненько мы с тобой не сидели. Да и не видел я тебя… – Гриша засопел. Он хотел сказать – с тех самых пор, как Серафима попала в автомобильную аварию. Но промолчал, не желая бередить болезненную тему.