– Может быть, все-таки расскажете о Вере? – попросила Серафима. – Ну, раз хотите… – На какое-то время Полина замолчала, словно собираясь с мыслями. А потом снова заговорила: – Вера была не похожей на других. Ее, если честно, тяготил титул первой девушки города. Иногда она в шутку называла себя Одинокой принцессой. Правда, в этой шутке было много горечи. Сами понимаете – повышенное внимание, зависть, шепот за спиной… Вера очень комплексовала, переживала из-за этого. Во мне она отдушину какую-то видела… У нее ведь не было подруг. Серафима вспомнила характеристику, данную Вере Жанной, ее квартирной хозяйкой. «Несколько малахольная», «не в себе». – Вера хотела стать психологом, неплохо рисовала, – продолжила Полина. – Правда, о том, чтобы серьезно задуматься о профессии художника, речи не было. Родители бы не одобрили ее выбор. То же касалось диплома психолога… Родители хотели видеть ее исключительно юристом. Таково было их представление о том, чем должна заниматься их дочь. Они так видели ее будущую жизнь и карьеру. Она закончила юридический в соседнем городе. Совсем недалеко отсюда. – А почему не в Москве? Или в другом крупном городе? – Борцовы не хотели отпускать Веру одну. Они ведь над ней тряслись со страшной силой. Вера жила словно в золотой клетке. У них прекрасный дом-дворец на берегу озера Черный Ручей. Я всегда удивлялась: почему такое название – вода в нем кристально чистая, прозрачная… Там все как полагается: охрана, прислуга; была еще квартира в городе… Там тоже все под присмотром. Веру это тяготило. Ей хотелось нормальной человеческой жизни. Но ее отец, бывший мэр, был непреклонен. «Ты у меня одна, тебе все завидуют. Нужна осторожность во всем». Вере эти речи порядком осточертели. – А мать? Вступалась за дочь? – Галина Ивановна во всем слушалась мужа. Он был главой семьи, а она его тенью. Они прожили всю жизнь вместе. Единственный брак. Хотя изменял он ей всегда. Но аккуратно. Без скандалов, без вынесения на широкую публику. Старался сохранять определенный политес и секретность. Но народ-то о его пассиях знал. В нашем городе разве можно что-то утаить? Последняя его любовница была почти ровесница Веры. Кончила какие-то курсы дизайнеров, занималась чем-то еще. Потом продала шикарную квартиру, подаренную Борцовым, и рванула, говорят, в Москву… А может, куда-то еще. За границу… никто, короче, толком не знает. У нас ведь так. Свалил из города, и следы как будто песком заметает. Был человек – нет его. Все, память исчезает моментально… А знаете, почему я вам все это рассказываю? – Нет. – Да потому что если Вере помогли утонуть, то я очень хочу, чтобы этого подонка нашли, чтобы он горел синим пламенем. Чтобы он был наказан по всей строгости закона. Без снисхождения и смягчающих обстоятельств. Вера не заслуживала такой смерти. Она была хорошим безобидным человеком. Мне жаль ее… я не знаю – кто мог это сделать. У нее ведь даже врагов-то не было. – А как с личной жизнью? Полина вздохнула. – Ну какая там может быть личная жизнь при таком отце. Я думаю, что в конце концов кого-нибудь Вере отец бы нашел. Но уже трудно что-то говорить в прошедшем времени. Кто теперь знает – как бы что сложилось… Вера была рада по-женски практически любому знаку внимания. Ей это было приятно. Но, увы! Если она куда-то ходила на какие-то мероприятия, то ее чаще всего отпускали со мной… доверяли. Однако я прекрасно понимаю, что и проверяли. Где-то рядом незримо бродила охрана. – Почему же ее не было в тот момент, когда Вера утонула? – Сама не знаю… И это очень странно. – Она запнулась, а потом продолжала: – Я помню, как она радовалась, когда мы побывали на фестивале искусств, одной из площадок которого был и наш город. Это было на открытом стадионе, на окраине города. Музыка, стихи, несколько совершенно чокнутых авангардных поэтов… Мне это мероприятие показалось шумным и бестолковым. А Вере понравилось. Она так радовалась возможности пожить обычной жизнью. … Полина устремила куда-то свой невидящий взгляд. – Она, по-моему, потом даже с одним поэтом переписывалась. Стихи мне его присылала… – А что за поэт?.. – Не помню. Какое-то имя чудное было у него. Корнелий, или что-то в этом роде. Такой кудлатый. С длинными кудрями. Мне он не понравился. А Вера была в восторге. Наступила пауза. – А что все-таки случилось в тот вечер? Полина вздохнула. – Вера оставалась в городе. Она иногда ночевала там. – Одна? – Да, но дом был под охраной, она звонила родителям, что все в порядке. Просто она остается там. И она ложится спать. Но она обманула их и каким-то образом вышла из дома и очутилась на берегу реки. Но что там было? Кто знает? Зачем она пошла туда? И вот… Утонула… – Вера не умела плавать? – Плавала, но плохо… Видимо, поскользнулась, упала… Там есть крутые спуски, глина… На глине легко съехать вниз. – И что же она делала вечером на берегу реки? Полина мотнула головой. – Неизвестно. Теперь я уже не спрошу ее об этом. И она кому-то махнула рукой. Серафима обернулась и увидела, что к ним направляется высокий парень в черной футболке с рисунком. – Константин, – представила его Полина. – А это Серафима из Москвы. У нас была небольшая беседа. Мы когда-то были знакомы… А сейчас случайно встретились. Серафима поняла, что не ей одной приходится врать. Но Полину понять можно; она не собиралась распространяться о том, о чем они только что разговаривали. Август месяц в России по-настоящему благодатный. Дело даже не в том, что на этот месяц выпадает дивный праздник Преображения, яблочный Спас, когда все пропитано сладковато-сочным запахом спелых фруктов. Август – нежный. Август – месяц бархатный, когда солнце уже не такое жаркое, как в июне или июле, тепло тихое, ровное… Серафима стояла перед воротами, не решаясь нажать на копку звонка. Справа от двери были массивные ворота. Она понимала, что шансы на то, что бывший мэр Виктор Николаевич Борцов ее примет, ничтожно малы. Она даже не знала, зачем приехала сюда… Все же… все же… Она стояла и нажимала на кнопку звонка… Позади блестело красивое озеро, ветер лохматил серую гладь. Серафима подумала, что хорошо бы при других обстоятельствах поплавать в этом водоеме. Никто ей не открывал, вообще не было никаких признаков, что ее заметили. Хотя она видела глазок камеры, но, может, тот, кто просматривает их – отошел. А может, просто ее решили проигнорировать. Раз нет ответа, то получается, что она потерпела фиаско. Вдруг Серафиме пришла в голову одна мысль. Она достала из сумки лист бумаги и написала крупными буквами: «Я знаю, что случилось с вашей дочерью…» Она приложила лист к груди, словно стояла в одиночном пикете, и замерла. Она стояла так минут десять, наконец что-то щелкнуло, и дверь медленно отъехала вправо. Девушка шагнула вперед. Дверь захлопнулась. – А теперь руки за голову, – скомандовал ей кто-то. Серафима оглянулась. Немолодой мужчина в костюме защитного цвета стоял с ружьем в руках и смотрел на нее в упор. – Я только поговорить с Виктором Николаевичем. – Вот пойдем… поговорим… – с издевкой сказал ей незнакомец. – Только не вздумай брыкаться. Сразу пулю схлопочешь. Обвинят тебя в том, что ты воровка, вторглась в частное владение. Все поняла? – Поняла, – выдавила Серафима. Перед ней был газон, за ним дом с двумя башенками. Просторная веранда, на ней сидел человек. Издалека было не разглядеть, кто это. Но Серафима почему-то подумала, что это Виктор Николаевич. Сидит и ждет ее для разговора. Она шла с руками на затылке, сумка болталась на боку. Когда подошла ближе, сидящий на веранде человек скомандовал: – Руки можешь опустить… Садись, – кивнул он на стул. – Можно попить? – Стакан воды, – бросил он сопровождающему. Он смотрел на нее бесстрастно, с каменным лицом. Только в глубине глаз таилась невыцветшая боль. Принесли воду. Серафима сделала несколько глотков. – Ну, рассказывай… – Ваша дочь Вера погибла не случайно. В этот момент Борцов сделал какой-то едва уловимый знак, и тут из-под Серафимы выбили стул. Падение было болезненным. Она сидела на полу и смотрела на Виктора Николаевича снизу вверх. Ощущение было не из приятных. – Это только начало, – сказал он. – Если ты думаешь вилять, лгать или тебя послал кто-то из моих врагов, то пеняй на себя. Расправа будет короткой, мне уже в жизни терять нечего. Усекла? А теперь вставай, говори дальше. Я слушаю. Внимательно… Каждое твое слово будет как под микроскопом. Серафима села на стул и сглотнула. Во рту горело. – У меня есть предположение, что Вере помогли утонуть. Ее смерть произошла в результате того, что кому-то понадобилось ваше место. А уйти вы не желали никак. К вам пытались подобрать ключик. Скандал с молодой любовницей, обвинения в коррупции. С этим вы справились. Враг понял, что так просто вас не сковырнуть. И тогда пошли на крайние меры… Мужчина молчал. Только чуть подрагивали пальцы рук. Он смотрел не на Серафиму. А куда-то сквозь нее. – Возможно, вас бы оставили на своем месте, если бы вы подписали один документ. О том, что земля, на которой стоит усадьба Воронихино, переходит в собственность Сергея Мосолова. Тогда бы вас, возможно, оставили в покое. Но не факт. Мосолову нужно было строить там предприятие. И нужна была эта земля. – Я хотел возродить усадьбу. Привлечь туристов… Борцов наконец сфокусировал свой взгляд на Серафиме. И она решилась. – Как так получилось, что Вера оказалась на берегу реки одна? Он нахмурился, потом выдавил: – Не знаю. – Ваша охрана не следила за ней? – Она поставила квартиру на сигнализацию. И я успокоился. Отпустил охрану. – И как же она выбралась? – Получается, что через окно. Там сигнализации не было. Что ж! Теперь картина прояснялась.