* * * – Сейчас. Сейчас. – Она разговаривала с умершей дочерью так, словно та была жива. – Сейчас. Сейчас! Она торопилась выйти к усадьбе, словно ее там ждали. Аленка так радовалась, что они тогда – она и ее группа реконструкторов – первое место получили на этом конкурсе. Если бы знать, чем все обернется в конце концов, она бы не позволила ей ни в чем участвовать. И вообще бы отбила всю охоту проявлять интерес к той старой усадьбе и к истории. Постаралась бы увлечь ее математикой или биологией. Сейчас биотехнологии очень востребованы. Сделала бы Алена хорошую карьеру. Голова у нее светлая. Пошла бы наперекор дочери, но не позволила бы заниматься ни историческими исследованиями, ни той усадьбой. – Сейчас. Сейчас… Людмила Розова никому не признавалась, что она ходит на руины Воронихино, потому что на какую-то долю секунды казалось, что сейчас она выйдет к усадьбе и увидит там Алену. Один раз ей даже показалось, что дочка стояла в лучах заходящего солнца и ждала ее. Но как только она подошла ближе, Алена исчезла. От этого Людмила даже застонала: видение было таким ярким, таким живым… Она полюбила ходить в лесу, потому что ей чудилось, что лес еще хранит голос, звуки шагов, дыхание Алены. Она где-то здесь, и если хорошенько поискать, то можно ее найти… Ее следы были тут… она ходила в этих краях незадолго до гибели. Но что заставило ее пойти ночью в лес и почему мать не слышала, как Алена уходила? Обычно она спала чутко, часто просыпалась. А в ту ночь как отрубилась. Ну почему, почему… Можно было без конца прокручивать события того дня, вечера, ночи… но это все без толку, никого уже не вернешь. Надо жить дальше… только вот как? Этого никто объяснить не мог… Она остановилась. И тут раздался голос кукушки. Горькая улыбка тронула ее губы. Вот зачем ей теперь эта кукушка? Раньше она бы загадала и стала считать, сколько раз прокукует птица. Понятное дело, что все это блажь. Но раньше она с замиранием сердца ждала и считала. Хотелось жить долго. Сейчас она задала бы вопрос: зачем? Каждая жизнь имеет свой смысл. А иная не имеет и вовсе. После смерти Алены что бы ни случилось в жизни ее матери, главное уже произошло, и это не изменишь… Кукование становилось все громче. – Кукушка, кукушка, сколько мне осталось, – прошептала она пересохшими губами. Кукушка замолкла. Вот тебе и раз… Хотелось сесть, отдохнуть, она ощутила, как усталость навалилась на нее. В последнее время она стала часто уставать. Пошаливало сердце. Но ведь ей осталось совсем немного. Там, среди этих руин, она отдохнет. Там можно будет полюбоваться закатом. Наверное, Алена сюда ходила и смотрела на заходящее солнце. Хотя она запретила ей бывать здесь. Но дочь не послушалась. И вот… результат. А если бы она вняла голосу матери, ее предостережению, то осталась бы жива… И все было бы совсем по-другому. Мать бы радовалась, что дочь собирается поступать в институт, и готовила бы на ужин ее любимые сырники и творожный пудинг… а теперь… Она и не заметила, как сошла с дороги и теперь продиралась через чащу. Кусты здесь переплелись друг с другом и больно царапали руки, но она ничего не замечала. А вдруг она сбилась с дороги? Хотя этот путь знала почти наизусть… Орешник переплелся с малиной, боярышником и бузиной… Внизу копошились мошки, что-то шмыгнуло в папоротник. Лягушки? Сейчас будет Воронихино. Эта усадьба, отнявшая у нее дочь… – Мама, – послышалось ей совсем рядом. Неужели уже слуховые галлюцинации начались… Солнце цеплялось за верхушки деревьев. Ветка больно стегнула по лицу, она отвела ее рукой в сторону. Раздвинув руками куст, она вышла к усадьбе. Краснокирпичное здание, холм. А на нем что-то лежит. Господи Иисусе! Она приложила ладонь козырьком к глазам. Что это? Похоже, человек. В странной позе эмбриона. Не взрослый, но и не младенец. Алена? Она заторопилась. На минуту показалось, что Алена легла и уснула. Но вскоре она поняла, что ошиблась. Что это – обман зрения. На пригорке лежал мальчишка. Волосы упали ему на лицо. Казалось, что он спит. Она подошла ближе и тронула его за плечо. И тут увидела: грудная клетка пробита, и натекла лужица крови. Господи Иисусе! Где ее мобильный? Женщина набрала номер полиции. * * * Аристарх Петрович слушал кого-то внимательно. Он хмурился все больше и больше. Серафима заерзала. – Сейчас я вас высажу и поеду на вызов. – Убийство? – Вас это не касается. – Конечно, конечно, – пробормотала Серафима. – Хотя, впрочем, это может быть… Он не закончил фразу… – Я возьму вас, если будете молчать. И не станете задавать глупых вопросов. Умных, впрочем, тоже, – прибавил Лабезников. – Умение молчать очень важно для женщины. – Аристарх, ты совсем запугал девчонку, – тихо сказала Сипягина, и Серафима метнула на нее благодарный взгляд. Следователь гнал машину на максимальной скорости, Серафима сидела, вцепившись в дверцу, подпрыгивая на поворотах. Они приехали к лесу. – Дальше пешком, – сказал Лабезников. Они двинулись чуть ли не бегом. Надежда Константиновна шла размашистым шагом. Серафима едва успевала за ней и Лабезниковым. Она сообразила, что они идут к Воронихино. Но зачем? Она терялась в догадках. Однако спрашивать Аристарха не хотела – он же предупредил насчет вопросов. И нарушать это правило Серафима не хотела. Они вышли к усадьбе. Там уже была полиция. Поодаль с отрешенным видом стояла Людмила Розова. А на холме… Серафима рванула туда, но Аристарх Петрович попридержал ее за локоть. – Стоять на месте. И молчать. Я же предупредил. Она часто-часто закивала головой. Спустя несколько минут он вернулся к ней. – Это Матвей Козлов, – сказал он каким-то сухим, безжизненным голосом. Матвей был мертв. Матвей, которого она искала. Кто мог его убить? Зачем? Надежда Константиновна направилась к холмику. Вокруг сновали полицейские. Серафима смотрела на Людмилу Розову. А та куда-то поверх людей – странным отрешенным взглядом. Она одновременно видела и не видела окружающих. Через полчаса Матвея увезли. Аристарх с Надеждой подошли к Серафиме, когда уже было почти темно. – Идите за мной. Только не отставайте. Если потеряетесь… – Искать не будете, – подхватила Серафима. – Я понимаю. – Жаль на вас оперативные силы отвлекать. Сами видите, у нас есть дела поважнее. Аристарх освещал дорогу фонариком, Серафима изо всех сил старалась не отставать. Где-то ухнуло. – Сыч, – сказала Сипягина. – Звучит зловеще. В машине Лабезников молчал, сидел, не заводя мотора. – Козлов убит. – Кто это сделал? – Еще не выяснили. Как выясним, вам непременно доложим. «С полным отчетом», – с некоторым раздражением сказал он. – Зря вы так, – протянула Серафима. – Я искала его. Никто не знал, что он уже был убит… У меня даже предчувствий плохих не было… – Ваши предчувствия к делу не подошьешь. Убили его сегодня. Несколько часов назад. – Розова его нашла? – Розова. Она шла туда и увидела… – Зачем? – Что зачем? – не понял Лабезников. – Розова шла к усадьбе? – Судя по ее словам, это сделалось у нее чем-то вроде ритуала. Так было и на этот раз. Но кто же думал, что она найдет очередную жертву… Опять эта усадьба. – Лабезников поморщился, словно у него болел зуб. – Лучше бы ее правда срыли с землей. – Это Мосолов предлагал? – поинтересовалась Серафима. – Он самый. Теперь я думаю, что в этом какой-то резон есть. А то трупы множатся. Один за другим. Какая-то мысль мелькнула в голове Серафимы, но тут же пропала. Машина тронулась с места, и Серафима откинулась назад. – Сейчас вас отвезу… – Я могу завтра позвонить вам? – По какому поводу? – Вдруг что-то откроется по убийству Матвея. – Тайна следствия. Так что на мою откровенность не рассчитывайте. Если когда-нибудь после. Но явно не сейчас. Вы еще тут долго пробудете?