– Она как раз сейчас в Париже… Вот так! – Аграфена Кузьминична путешествует между Парижем, Лондоном и Варшавой. Была также в Константинополе… – Сколько ей лет? – К чему этот вопрос. Кажется, семьдесят пять. – А Наталья Борисовна? – Мы с ней регулярно общаемся. Могу дать адрес. – Премного благодарен. Я сделал пометку и понял, что следующий визит будет к ней. – Она правда себя в последнее время плохо чувствует, бедная Наталья… Старший сын умер в сражении, муж давно оставил сей бренный мир. – А Аграфена Кузьминична? – Что Аграфена Кузьминична? – Ее муж тоже погиб? На секунду мне показалось, что графиня Вера сейчас фыркнет, но она сдержалась. Потрясающая женщина… Какая выдержка, какое самообладание. – Аграфена Кузьминична никогда не была замужем. – Женщина, чьи щеки никогда не целовал купидон, – пробормотал я про себя. Графиня Вера с подозрением посмотрела на меня, но ничего не сказала. Расстались мы, недовольные друг другом, но внешне вполне любезные. Следующий визит был к ювелиру Ламалю. Тот вопреки ожиданию принял меня сухо, но старался своего недовольства не показывать. Только глаза блеснули, когда я спросил его о брате. – Мой брат! Он вскорости умер. – Умер от чего? – поднял брови я. – От этого ужасного климата, простите. Я люблю вашу страну, привык к ее обычаям и традициям. К ее народу. А добрый государь и придворные, я молюсь за их здравие каждый день. Но это варварский климат. Он уложит любого… Брат мой умер от чахотки. Через полгода после всей этой истории. – Вы так ее хорошо помните? В глазах ювелира промелькнуло странное выражение. – Он приходил ко мне со своим другом Вощинским. – До или после убийства Марии Анастасьевской? Брови сдвинулись. – Приходили и до, и после… – Говорили ли они о той истории? – Да, убитая девушка… Прекрасная девушка из хорошей семьи. Юность всегда возбуждает сочувствие. Она могла бы жить и цвести. Но суровый рок оборвал ее жизнь в самом расцвете… – Как часто вы общались с Вощинским? – Раз пять-шесть. – Приходил ли он после смерти вашего брата? – Не помню… – Почему ваш брат подружился с Вощинским? – Мой брат любил все необычное. Таинственное. Месье Вощинский увлекался… всем таинственным, спиритуалистическим. Он жил в Париже… Для моего брата, который приехал в Россию недавно, лучшего друга, чем месье Вощинский, было трудно представить. Кто знал, что все так обернется, – последовал тяжелый вздох. – Вы давно были в Париже! – Бог мой. Не был на своей родине сто лет. Закрою глаза: мне снятся Пале-Рояль, бульвары… И все так живо… – Анастасьевские были вашими клиентами? – задал я наугад вопрос. – Были… Я делал для них одно ожерелье. Очень красивое. И дорогое. – Образец есть? – Только рисунок. – Можно взглянуть? Ювелир после некоторых поисков протянул мне рисунок. – Красивая вещь. Можно я возьму этот рисунок? – Это вещь редкая. – Я ее никому не покажу. Это мне для памяти, – успокоил его я. Ювелир неохотно расстался с этим листком. Оставалась Наталья Борисовна. То, что эта женщина не жилец, было видно сразу – лицо имело желтый оттенок, щеки ввалились… на щеках горел лихорадочный румянец. Она благосклонно приняла приветствие и поклоны графини Веры Каразиной; ее голова в чепце затряслась сильнее. – Благослови Бог Веру и ее детей. Так что вы хотите от меня? Наталья Борисовна плохо помнила события того вечера. По ее словам, она жалела, что согласилась на эту глупость. Но была такая мода, и она зря искушала Господа нашего Иисуса, при этих словах она перекрестилась и обратила взор вверх. Я выдержал приличествующую паузу и продолжил. Но Наталья Борисовна и сама охотно предалась воспоминаниям. Лето, по ее словам, было прекрасным. У Анастасьевских очень милая усадьба, с хорошими плодовыми деревьями. Теперь – Вощинский и Аграфена Кузьминична. Местонахождение первого никто не знал. По словам графини Веры, Аграфена Кузьминична была в Париже, там же, где и Мари. Все, что я мог, я сделал. Оставался Париж… Глава шестнадцатая. Парижские тайны и встречи Одна из привилегий славного города Парижа в том, что здесь можно родиться, жить и умереть, не привлекая ничьего внимания. Оноре де Бальзак Как мне описать Париж, который пробудил во мне давно забытые воспоминания… Я был в нем молодым. Сейчас налет зрелости охладил жар юности, но сердце еще способно биться при виде молодых красивых девушек и всей той строгости и грациозности в архитектуре, которую я могу наблюдать… Есть, конечно, и другой Париж… Более скромный, бедный… В окнах в этих районах можно наблюдать разные части гардероба людей, а также платья и штаны… Сие зрелище не услаждает глаз, но жизнь есть жизнь, и нужно просто принять это как данность… Меня интересовали также методы, которые применяются полицией. Как наши коллеги по борьбе с преступностью решают проблемы, возникающие перед ними… Здесь активно используют тех, кого называют секретными агентами, чья цель собирать информацию и делиться ею с начальством. Агенты проникают во все сферы деятельности – их можно встретить среди шарманщиков, старьевщиков, зеленщиков и подобной публики. Если у нас дело будет так же поставлено, смутьянство и волнения нам не грозят, их смогут пресекать в зародыше. Для большей секретности агенты прибегают к маскировке и весьма успешно преображают свой вид до неузнаваемости с помощью фальшивых усов, париков, изменения походки и так далее… В Париже народу больше, чем в Петербурге, или он просто меньше, и складывается впечатление кучности. Кроме того, население активно переселяется в пригороды, образуя своеобразный пояс вокруг столицы. Меня поразили крупные магазины, которые открылись в Париже и зазывают окунуться в мир роскоши и экзотических товаров. Магазины эти устроены ни на что не похожим образом. Здание в несколько этажей, в нем торгуют тканями, шьют дамское платье, изготовляют перья, веера, разные украшения… Я подумал грешным делом, что сюда бы матушку и сестру, вот бы они поглазели на это великолепие. Сестрице уже двадцать седьмой год. Пора бы и замуж. Знаю, что для матушки и сестрицы эта тема болезненная… Но вот и пригласить бы их сюда, провести по Парижу. Повеселить немного, доставить радость. Вот окончу это дело и привезу их сюда… Эх, эх, одернул я самого себя. О чем я думаю… нужно разобраться с тем, что мне поручено. А я… Но тут же возразил сам себе, что можно немного и расслабиться, перед тем как приступить к заданию. А подумать об участи ближних и вовсе благородное дело.