– Все с того момента, когда вы впервые увидели Марию Анастасьевскую. Я веду расследование по ее делу. – Вот как! И кто вам платит? Ее родители, насколько я знаю, уже умерли. Сестра? – О нет, один давний поклонник. У меня мелькнула мысль, что Софья Станиславовна знает больше, чем говорит. Но мне следует вести себя с ней очень осторожно: то, что она воззвала к патриотизму, не более чем уловка. Уж мне ли не знать, как коварны наши прелестные соотечественницы. Я должен быть начеку. – У такой девушки всегда должны быть поклонники… – Совершенно верно. Но сейчас она уже зрелый человек. – Мария всегда останется ребенком – чистым и великодушным. Что-то подобное я уже слышал и уткнулся в свои записи, чтобы найти подтверждение собственным догадкам. Так и есть, графиня Вера Каразина примерно так же говорила о Мари. Ребенок, который всех поставил на уши… – Когда она впервые появилась? Графиня Киселева задумалась. – Когда я собиралась отплыть к Константинополю. Мы с ней случайно встретились, когда я пришла смотреть на корабль. Пометка: как я узнал позже, это была маленькая ложь Софьи Станиславовны. Мария явилась к ней по письму Аграфены Кузьминичны. Но это я узнал после. – Представьте себе, передо мной стоит сущее бесхитростное дитя. Я делаю пометку на полях. В моем деле слишком много младенцев. Моя рука начинает невольно рисовать пухлощекого купидона. До меня доносится голос Софьи Станиславовны: – Вы меня слышите, милейший Богуслав Адамович? – Да, – отвечаю я и с шумом захлопываю блокнот. Кажется, у меня прорезались задатки художника. Наверное, я пошел не по той стезе… А то сейчас был бы уважаемым художником, выставлялся, рисовал придворных и королей. – Вы немного рассеянны. А вот и ваш чай. Молодая особа в чепце принесла мне чай. Я принял чашку из ее рук. – Благодарю вас. – Это дитя смотрело то на меня, то на корабль. «Вы ведь моя соотечественница, не правда ли?» – раздался серебристый голос. Я был готов и сам пустить слезу, ей-богу. Моя рука снова потянулась к карандашу. Мне захотелось нарисовать второго купидона. – Я ответила, что да. – Софья Станиславовна смотрела не на меня, а в сторону, словно воскрешая картины былого. – Далее она спросила меня: «Вы поплывете на том корабле?» – Какая проницательность! – воскликнул я. Софья Станиславовна посмотрела на меня с некоторым подозрением. – Я поняла, что у этой девушки какая-то трагическая история. Мне захотелось ей помочь. Она смотрела на меня ангельскими темно-голубыми глазами. Я и не заметил, как моя рука открыла блокнот и через несколько секунд возникла голова еще одного купидона. Скоро у меня будет целое царство купидонов. – Она сказала, что хочет тоже уплыть в Константинополь. Но у нее нет денег, и она не знает, как туда попасть… Я сказала, что нуждаюсь в компаньонке и с радостью ее возьму. Тем более что у меня был уже опыт путешествия с одной весьма решительной русской девушкой. – Как ее звали, – насторожился я. – Эту решительную русскую девушку? – Я надеюсь на вашу порядочность истинного поляка и патриота… Я заверил ее, что все будет в полном порядке, на мое молчание и воспитанность она всегда может положиться. – Это имя прогремит в веках. Елена Блаватская. – Мой начальник, кажется, знал ее деда, Петра Фадеева, наместника на Кавказе. Так ведь? – Да, это так… мадемуазель Блаватская путешествовала со мной. Я обучила ее многому: она, с ее пылким воображением, очень благоприятно восприняла всю ученую мудрость египтян, сенжерменство. Все легло на душу Лели. Так я ее называла. Она еще удивит мир. Я верю в нее. А теперь у меня была Мари. Я взяла ее… и стала обучать тому, что знала сама. Она была совсем не похожа на Лелю Блаватскую – более мягкая, женственная. Характер твердый, но все же более гибкий. Прелестная девушка. Чем-то она напоминала мне меня в молодые годы. Бог не дал мне детей, был мальчик, но он рано умер. В два годика… – вдруг прямо и просто сказала графиня Киселева. – И я привязалась к этим девушкам. Сначала к Леле, потом к Мари. Они были мне не просто компаньонками, а почти моими воспитанницами… Наверное, она хотела сказать, что они в чем-то заменили ей дочерей, которых у нее не было, но остановилась, и эти слова так и не были произнесены. Но они угадывались… – Моя жизнь была такой бурной и беспокойной, – вдруг начала она. – Я ведь знала еще Пушкина. Купидоны были оставлены, теперь я рисовал нашего поэта. Я называл Пушкина нашим поэтом. Несмотря на свою польскую кровь, я считал себя русским. И Пушкина очень любил. – Мне кажется, что я только закрою глаза, и передо мной встает бал в Петербурге, где я увидела Александра. Он был таким живым, таким мечтательным, мгновенно воспламенялся. Его стихи… они как бы рождались ниоткуда, из воздуха, ветра, огня… Я ведь была первой, кто рассказал ему эту прелестную легенду о Бахчисарайском фонтане… Но вернемся в наши дни. Сейчас я не знаю, где Мария. – Что вы можете сказать о ней? – У нее своя дорога, – сказала Киселева с затаенной грустью. – У каждого из нас свой путь, и мешать ему земные люди не в состоянии. Только Божье провидение может изменить начертанное на небесах. – Я понимаю вас, – склонив набок голову, сказал я. – Но у меня задание, которое я должен выполнить. – Оставьте его. Займитесь другим, более приличествующим вам делом. – Я люблю свою работу. Я не мог сказать, что деньги, которые мне выплачивали, являлись существенным аргументом для продолжения поисков. – Вам хорошо платят? – проницательно спросила Софья Станиславовна. – Неплохо. – А если я заплачу вам больше? – Я не могу, графиня… дело чести. Не искушайте. Я человек слова и не собираюсь его нарушать. – Жаль! – Вздох слетел с уст графини. – Очень жаль. А что вы сделаете, если найдете Марию? – И она с любопытством посмотрела на меня. В ее глазах загорелись странные огоньки. – Расскажу ей, что и как, возьму письменное объяснение. И… все. Я не собираюсь ее силой возвращать куда-либо. Поймите, мадам. Я не насильник, а всего лишь частный сыщик и действую в интересах своего заказчика. С моей стороны Марии ничего не угрожает, будьте спокойны на этот счет. – Я понимаю… Значит, вы твердо намерены ее найти? – Да. Она посмотрела на часы. – Тогда вам следует поторопиться. – Что вы имеете в виду, графиня? – Через полчаса отходит поезд с вокзала до Марселя. Она едет туда, а потом в Индию… Мария решила открыть для себя новую страну и новые знания, обогатить свой ум и чувства тайнами, о которых европейцы не имеют ни малейшего понятия. – Боже мой! Матка боска! – воскликнул я более экспансивно, чем можно было от меня ожидать. – И вы все это время молчали! – Я схватил свою шляпу. – Мое почтение, графиня… Она протянула мне руку для поцелуя, я приложился к ней и выбежал. Я попросил кучера гнать что было сил. Попутно заскочил на свою квартиру, чтобы взять вещи и деньги, сказал слуге, куда я отправился, – и кучер погнал. Но, к сожалению, все усилия и надежды были напрасны. Когда мы прибыли на вокзал, то увидели дым уходящего поезда. Я стоял, сокрушенно покусывая ус, кляня графиню, которая не сказала мне об этом раньше. Я потерял драгоценное время! Я стоял словно оглушенный, ведь, если только подумать, я мог перехватить Марию и цель моего задания была бы достигнута. И здесь меня окликнули: – Сударь! Богуслав Адамович! Голос был знаком, и я повернул голову. – Сударь! – Этот срывающийся голос принадлежал Николаю Черновицыну. Но как он меня нашел? Я задал этот вопрос вслух и в ответ услышал: – Я приехал к вам домой, и ваш слуга сказал мне, куда вы направились. Я пожал протянутую мне руку. – Как видите, я потерпел неудачу. Мари только что отбыла на этом поезде в Марсель для того, чтобы отправиться в Индию. – Сударь! – Глаза молодого человека горели. – Мы не должны упускать ни минуты. Едем. Мне пришлось остудить его голову. – Нам нужно подготовиться для этого пути. Собрать провизию, запасы, взять деньги, такое путешествие не делается в одночасье. Вы думаете перехватить ее в Марселе?