Инохос кивнула. — Когда вы улетаете? — Сегодня вечером. Ночным рейсом до Тампы. — Гарри, вы на себя в зеркало когда в последний раз смотрели? Вид у вас — краше в гроб кладут. Может, лучше хорошенько выспаться, а утром лететь? — Нет, мне нужно попасть туда до прихода почты. — В каком смысле? — Долго объяснять. В общем, я хотел кое о чем вас попросить. Мне нужна ваша помощь. Она какое-то время думала, по всей видимости решая, насколько готова ввязываться, не зная точно всей сути. — Чего вы хотите? — Вам когда-нибудь приходилось проводить для управления экспертизы? — Несколько раз. — Она сощурилась, не очень понимая, к чему он клонит. — Время от времени меня просят оценить какие-то материалы или составить психологический портрет подозреваемого или что-нибудь в этом роде. Но в основном для этих целей нанимают специалистов со стороны. Судебных психиатров, у которых есть соответствующий опыт. — Но вам доводилось бывать на месте преступления? — Вообще-то, нет, ни разу. Я всегда работаю по фотографиям, которые мне приносят. — Отлично. Босх поставил на колени портфель, открыл его и, достав конверт с фотографиями с места преступления и фотопротоколом вскрытия, аккуратно положил его перед ней на столе. — Это материалы того дела. Я не хочу на них смотреть. Не могу. Но мне нужно, чтобы кто-нибудь на них взглянул и сказал, что там. Возможно, ничего, но мне необходимо второе мнение. Те два следователя, которые занимались этим делом… в общем, можно сказать, что они им практически не занимались. — Ох, Гарри, — покачала головой Инохос. — Не уверена, что это разумно. Почему вы обратились с этой просьбой именно ко мне? — Потому что вы в курсе того, что я затеял. И потому, что я вам доверяю. Не думаю, что я могу довериться кому-то, кроме вас. — А вы доверились бы мне, если бы меня не связывал этический кодекс, запрещающий мне разглашать то, о чем мы с вами тут говорим? Босх некоторое время внимательно смотрел на нее. — Не знаю, — произнес он наконец. — Я так и предполагала. Она отодвинула конверт в сторону. — Давайте пока что отложим этот вопрос и продолжим сессию. Мне нужно как следует подумать. — Хорошо, можете забрать их. Только не забудьте про них, ладно? Мне просто нужно ваше мнение о них. Как психиатра и как женщины. — Посмотрим. — Ладно, о чем вы хотите поговорить? — Как продвигается ваше расследование? — Это профессиональный вопрос, доктор Инохос? Или вам просто хочется побольше узнать про дело? — Нет, мне хочется побольше узнать про вас. И я беспокоюсь за вас. Я по-прежнему не уверена, что то, что вы затеяли, безопасно — как в психологическом, так и в физическом смысле. Вы пытаетесь влезть в жизнь влиятельных людей. А я оказалась невольно в это замешана. Я знаю, что вы затеяли, но практически бессильна вас остановить. Боюсь, вы заманили меня в ловушку. — Заманил вас в ловушку? — Вы втянули меня во все это. Я готова поспорить, что вы хотели показать мне эти фотографии с той самой минуты, как только рассказали мне, что затеяли. — Вы правы, хотел. Но я никуда вас не заманивал. Я думал, здесь я могу говорить о чем угодно. Разве не вы сами мне это сказали? — Ладно, не заманивали, просто привели в ту точку, где я сейчас нахожусь. Я должна была это предвидеть. Давайте пойдем дальше. Я хотела бы поподробнее поговорить об эмоциональных аспектах того, что вы затеяли. Почему вам так важно найти убийцу, несмотря на то что прошло уже столько лет? — Мне кажется, это очевидно. — И тем не менее я прошу вас пояснить для меня. — Не могу. Не могу облечь это в слова. Я знаю лишь, что после того, как ее не стало, для меня все переменилось раз и навсегда. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы она осталась жива, но… все переменилось. — Вы понимаете, что вы только что сказали и что это значит? Вы рассматриваете свою жизнь как две отдельные части. Первая часть — жизнь с ней, которая видится вам наполненной безоблачным счастьем, в то время как, я более чем уверена, это далеко не всегда было так. Вторая — это ваша жизнь после, которая, по вашим собственным словам, недотягивает до ваших ожиданий или в некоторой степени вас не удовлетворяет. Ваши недавние отношения, возможно, внесли в нее некоторое количество радости, но в общем и целом вы все равно чувствовали себя, да и всегда были несчастным человеком. Она сделала небольшую паузу, но Босх не стал ничего отвечать. Он понимал, что она еще не договорила. — А теперь все травмы нескольких последних лет, как ваши личные, так и всего вашего сообщества в целом, заставили вас начать пересматривать свою жизнь. И боюсь, вы пришли к выводу, сознательному или бессознательному, что, вернувшись в прошлое и восстановив в каком-то виде справедливость в отношении того, что случилось с вашей матерью, вы тем самым каким-то образом исправите свою жизнь. И в этом как раз заключается проблема. Чем бы ни закончилось это ваше частное расследование, оно никоим образом ничего не изменит. Это попросту невозможно. — Вы хотите сказать, что я не должен оправдывать то, кто я сейчас, тем, что случилось тогда? — Нет, Гарри, послушайте меня. Я всего лишь пытаюсь донести до вас, что человек — это сумма многих слагаемых, в нем нет ничего однозначного. Это как домино. Чтобы вы оказались там, где вы есть сейчас, должно совпасть несколько костяшек. Нельзя просто перескочить с первой костяшки на последнюю. — Значит, по-вашему, мне нужно сдаться? Просто взять и все бросить? — Я этого не говорю. Но мне сложно представить, какую эмоциональную выгоду вы можете от этого получить. На самом деле, боюсь, существует вероятность, что вы можете причинить себе этим больше вреда, чем пользы. Какой тогда смысл этим заниматься? Босх поднялся и подошел к окну. Его взгляд был устремлен наружу, но он не отдавал себе отчета в том, что видит. Теплые солнечные лучи ласкали его лицо сквозь стекло. — Я не знаю, что имеет смысл, а что нет, — заговорил он, не глядя на Инохос. — Я знаю лишь, что для меня то, что я это делаю, очень даже имеет смысл. На самом деле, я… Не знаю даже, как правильно это сформулировать… Наверное, мне стыдно. Мне стыдно, что я не сделал этого уже давным-давно. Все эти годы тот, кто это совершил, гулял на свободе. У меня такое чувство, что я каким-то образом тем самым ее предал… что я предал самого себя. — Это очень понятное чув… — Помните, что я сказал вам тогда, в первый день? Или все имеют значение, или никто. Так вот, она долго не имела никакого значения. Ни для полицейского управления, ни для общества в целом, ни даже для меня. Я должен это признать. Ни даже для меня. А потом я открыл уголовное дело и увидел, что ее смерть просто спустили на тормозах. Про нее просто забыли. И я тоже забыл. Кто-то решил, что ее убийство может остаться безнаказанным, потому что она не имела никакого значения. Они сделали это, потому что могли. И теперь, когда я думаю о том, как долго я с этим всем мирился, мне хочется… не знаю, сгореть со стыда. Он умолк, не в состоянии выразить словами то, что ему хотелось до нее донести. Потом снова посмотрел в окно и увидел, что копченые утиные тушки, висевшие в витрине мясницкой лавки, исчезли. — Знаете, — произнес он, — может, она и была тем, кем была, но иногда мне кажется, что я все равно был ее недостоин… Наверное, я сам заслужил все то, что со мной произошло в жизни. Он умолк, по-прежнему не глядя на нее. Прошло некоторое время, прежде чем Инохос заговорила. — Наверное, я сейчас должна вам сказать, что вы к себе несправедливы, но, боюсь, это ничем не поможет. — Нет, не поможет. — Вы не могли бы сесть в кресло? Пожалуйста. Босх повиновался. Наконец, после того как он опустился в кресло, их глаза встретились. Инохос заговорила первой: — Я пытаюсь донести до вас, что вы смешиваете все в кучу. Ставите телегу впереди лошади. Вы не можете считать себя ответственным, потому что не исключено, что дело и в самом деле замяли по указке сверху. Во-первых, вы не имели к этому никакого отношения, во-вторых, вы об этом даже не подозревали, пока не ознакомились с делом на этой неделе. — Да неужели вы не понимаете?! Почему я не ознакомился с ним раньше? Я же не первый день в управлении работаю. Я двадцать лет как полицейский. Давным-давно надо было это сделать. Ну, то есть какая разница, знал я подробности или нет. Я знал, что ее убили и никого так и не привлекли за это к ответственности. Этого было достаточно. — Послушайте, Гарри, просто обдумайте все это, ладно? Сегодня, пока будете лететь, подумайте на эту тему. Вами движут благородные побуждения, но вы должны позаботиться о том, чтобы не сделать себе еще хуже. В конечном итоге оно того не стоит. Оно не стоит той цены, которую, возможно, вам придется заплатить. — Не стоит? Убийца гуляет на свободе. Считая, что ему все сошло с рук. Он много лет так считал. Три десятилетия. И я намерен положить этому конец. — Вы не понимаете, что я пытаюсь вам объяснить. Я вовсе не хочу, чтобы виновный ушел от ответственности. Тем более виновный в убийстве. Но я сейчас говорю о вас. Вы — единственное, что меня волнует во всем этом деле. Ни одно живое существо без нужды не приносит себя в жертву и не причиняет себе вред. Это основополагающий закон природы. Инстинкт выживания, если хотите. И боюсь, обстоятельства вашей жизни могли притупить ваши навыки выживания. Вы действуете без оглядки на то, чего это будет стоить вам эмоционально, физически, в любом другом отношении. Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Инохос остановилась, чтобы перевести дух. Босх ничего не сказал. — Должна сказать, — продолжила она негромко, — что мне все это очень не нравится. Такой ситуации в моей практике никогда не было, а через меня за девять лет работы прошло очень много полицейских. — Что ж, у меня для вас плохая новость, — улыбнулся он. — Вчера ночью я вломился на вечеринку, которую Миттел устроил в своем доме. Думаю, я изрядно его напугал. Во всяком случае, сам я испугался. — Вашу ж мать! — Это какой-то новый психиатрический термин? Боюсь, он мне незнаком. — Не смешно. Зачем вам это понадобилось? Босх на некоторое время задумался. — Не знаю. Это был в некотором роде экспромт. Я проезжал мимо его дома и увидел, что там идет вечеринка. Ну и, в общем… Меня это почему-то разозлило. Он вечеринки закатывает, а моя мать… — Вы говорили с ним об этом деле? — Нет. Я ему даже не представился. Мы несколько минут мило поболтали о том о сем, а потом я на прощание кое-что ему оставил. Помните газетную вырезку, которую я показывал вам в среду? Вот ее и оставил. Я видел, как он ее читал. Думаю, это доставило ему несколько неприятных минут.