— Я пошутила, когда говорила о полицейских из Лос-Анджелеса. Но у меня были раньше знакомые полицейские… и, знаешь, ты совсем не такой. Не знаю, как это выразить, но кажется, как будто в тебе осталось слишком много от тебя самого. Понимаешь? — Наверное, — кивнул он. — Спасибо. Пожалуй, я буду считать это комплиментом. Они дружно рассмеялись, а потом она вдруг нерешительно склонилась к нему и быстро поцеловала в губы. Это было мило, и он улыбнулся. От нее пахло чесноком. — Повезло тебе, что ты успел подгореть на солнце, а не то опять покраснел бы. — Нет, не покраснел бы. В смысле, мне приятно было это слышать. — Босх, хочешь, поедем ко мне? А вот теперь настала его очередь колебаться. Не потому, что он не знал, хочется ли ему этого или нет. Он пытался дать ей шанс отступить, если она вдруг поймет, что слишком поспешила. Однако Жасмин молчала, и он с улыбкой кивнул: — Да, я бы этого хотел. Они вышли из ресторана и, сев каждый в свою машину, выехали на платное шоссе. Следуя за голубым «фольксвагеном», Босх задавался вопросом, не передумает ли она за время дороги. Ответ он неожиданно получил на мосту Скайвей. Когда он подъехал к пункту приема оплаты, держа в руке заранее приготовленный доллар, кассир покачал головой и сделал ему знак, что денег не нужно. — Проезжайте. Та леди в «жучке» за вас уже заплатила. — Правда? — Правда. Вы ее знаете? — Пока нет. — Думаю, у вас все еще впереди. Удачи. — Спасибо. Глава 27 Теперь Босх не потерял бы ее из виду даже в самый страшный буран. С каждой минутой в нем все больше и больше росло нетерпение, как будто он был пубертатным юнцом. Его пленила прямота этой женщины, и он не мог не думать о том, каким образом и во что она трансформируется, когда они станут заниматься любовью. Так, следуя за ней, он доехал до Тампы, до района под названием Гайд-Парк. Расположенный у залива, район был застроен старыми викторианскими домами с прелестными террасами. Она жила в квартире над гаражом на три машины, втиснутым позади серого викторианского дома с кружевной зеленой резьбой по фасаду. Они уже поднялись на лестничную площадку, и она вставила ключ в замочную скважину, и тут Босх кое о чем подумал и заколебался, не понимая, как ему быть. Жасмин открыла дверь и бросила на него вопросительный взгляд: — В чем дело? — Ни в чем. Просто я подумал… Может, я поеду поищу аптеку или еще что-нибудь, а потом вернусь? — Не волнуйся, у меня есть все, что нужно. Хотя… Можешь секундочку подождать здесь? Мне нужно быстренько кое-что убрать. Он посмотрел на нее: — Мне все равно, даже если у тебя там полный разгром. — Пожалуйста? — Ну ладно. Можешь не торопиться. Он ждал перед дверью минуты три, после чего Жасмин вновь распахнула ее и втянула его внутрь. Если она и потратила эти три минуты на уборку, то делала это в темноте. Единственный источник света находился где-то на кухне. Жасмин взяла его за руку и повела по темному коридору в противоположную сторону, в спальню. Когда она зажгла свет, взгляду Босха предстала скромно обставленная комната. Самым внушительным предметом мебели в ней была кованая железная кровать с пологом. Рядом стояла тумбочка из некрашеного дерева, такое же бюро и старинный столик из-под ножной зингеровской швейной машинки, на котором красовалась ваза с увядшими цветами. Ни на одной стене ничего не висело, хотя Босх заметил, что из штукатурки над столиком с вазой торчит гвоздь. Жасмин заметила цветы и, поспешно подхватив вазу, устремилась к двери. — Нужно их выкинуть. Меня неделю не было, я забыла поменять воду в вазе. На Босха пахнуло кисловатым запахом гниения. Пока Жасмин отсутствовала, он снова посмотрел на гвоздь и подумал, что может различить на стене более темный прямоугольник невыгоревшей краски. По всей видимости, там что-то висело. Жасмин заходила в квартиру вовсе не для того, чтобы прибраться, в противном случае она вынесла бы и цветы тоже. Она заходила, чтобы снять какую-то картину. Жасмин между тем вернулась в комнату с пустой вазой и водрузила ее обратно на столик. — Хочешь еще пива? Или, может, вина? У меня есть. Босх подошел к ней вплотную, еще более заинтригованный всеми ее тайнами. — Не надо, спасибо. Ни слова больше не говоря, он ее обнял. От ее губ, когда они стали целоваться, пахло пивом, чесноком и табачным дымом, но ему было все равно. Он знал, что от него самого пахнет точно так же. Он скользнул щекой по ее щеке и уткнулся носом в ямочку у нее на шее, ту самую, куда она нанесла духи. На него пахнуло жасмином. Они переместились на кровать, лихорадочно стаскивая с себя одежду между поцелуями. У нее было красивое загорелое тело с отчетливыми белыми следами от купальника. Он по очереди поцеловал ее по-девически маленькие груди и осторожно уложил на спину. Она высвободилась и, велев ему подождать, перекатилась на бок, достала из ящика прикроватной тумбочки упаковку из трех запаянных в серебристую пленку презервативов и протянула ему. — Я правильно понимаю, что у тебя на эту ночь грандиозные планы? — поинтересовался он. Оба расхохотались, и от этого все сразу стало еще лучше. — Пока не знаю, — отозвалась она. — Там поглядим. Для Босха сексуальное взаимодействие всегда было вопросом совпадения во времени. Желания двух отдельных индивидуумов вспыхивали и угасали в своем режиме. Кроме того, существовали еще и отдельные, не обязательно синхронизированные с физическими, эмоциональные потребности. Иногда все это совпадало внутри одного человека и одновременно сходилось с такими же потребностями другого человека. С Жасмин Корьен Босх совпал по всем этим параметрам целиком и полностью. Они словно оказались вдвоем в целом мире — в мире, в который больше не было доступа никому иному. И в этом мире им было так хорошо друг с другом, что это могло длиться всего несколько минут, а могло час, а он не заметил бы никакой разницы. Уже под конец, когда он был наверху, глядя в ее широко распахнутые глаза, а она сжимала его за плечи так крепко, как будто оторваться от него значило для нее расстаться с жизнью, их тела в унисон сотряс спазм, и он без сил рухнул на нее и замер, уткнувшись носом в ложбинку между ее шеей и плечом и пытаясь отдышаться. Ему было так хорошо, что хотелось рассмеяться в голос, но он подумал, что она не поймет. Он усилием воли удержал рвущийся наружу смех, так что вышло нечто более похожее на полузадушенный кашель. — С тобой все в порядке? — забеспокоилась она. — Никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Наконец он отстранился от нее и, снова поцеловав по очереди ее груди, уселся на краю постели. Потом снял презерватив, повернувшись так, чтобы она не могла видеть процесс. Он встал и пошел к двери, за которой, как он надеялся, находилась ванная, но обнаружил, что это стенной шкаф. Следующая дверь, в которую он толкнулся, к счастью, оказалась ванной, и он смыл презерватив в унитаз. А забавно будет, если это резиновое изделие в конце концов всплывет где-нибудь в заливе Тампа, промелькнула у него мимолетная мысль. Когда он вернулся, она сидела на постели, завернувшись в простыню. Босх подобрал с пола куртку и вытащил сигареты. Протянув одну Жасмин, он дал ей прикурить, потом наклонился и снова принялся целовать ее груди. Она так заразительно засмеялась, что он тоже не смог удержаться от улыбки. — А знаешь, мне нравится, что ты оказался не подготовлен. — Не подготовлен? В каком смысле? — Ну, ты же предложил съездить в аптеку. Это показывает, что ты за человек. — Я не понимаю. — Если бы ты прилетел из Лос-Анджелеса с презервативом в кошельке, все это выглядело бы таким… не знаю… продуманным. Ну, знаешь, как будто ты заранее рассчитывал найти здесь приключение на одну ночь. Никакой спонтанности. Мне нравится, что ты оказался не таким, Гарри Босх, вот и все. Он кивнул, пытаясь уловить ход ее мысли, но, пожалуй, не особенно в этом преуспел. Она-то, кстати, в отличие от него оказалась вполне подготовлена… Босх задался вопросом, как к этому относиться, но потом решил выбросить эти мысли из головы и тоже закурил. — Что у тебя с рукой? Она заметила красные пятна у него на пальцах. В самолете Босх снял пластырь. Ожоги успели затянуться до такой степени, что выглядели как красные полосы поперек двух пальцев. — Ожог. Уснул с сигаретой в руке. Он чувствовал, что может рассказать ей о себе всю правду. — Господи, ужас какой. — Да. Думаю, такое никогда больше не повторится. — Хочешь остаться у меня до утра? Босх склонился к ней и поцеловал в шею. — Да, — прошептал он. Она протянула руку и провела пальцами по рваному шраму на его левом плече. Женщины, с которыми ему доводилось оказаться в постели, почему-то всегда это делали. Шрам выглядел страшновато, и Босх никогда не понимал, почему их всех так тянуло его потрогать. — Это след от пули? — Да. — Это еще ужаснее. Он пожал плечами. Ранение давным-давно стало для него делом прошлым, и он практически никогда об этом даже не вспоминал. — Знаешь, я уже пыталась тебе сказать, что ты не похож на большинство полицейских, с которыми мне приходилось иметь дело. В тебе осталось слишком много человеческого. Как это тебе удалось? Он снова пожал плечами, не зная, что ей ответить.