Он не смог удержаться от искушения. — У меня тоже мужчин было не то чтобы очень много. По правде говоря, вообще ни одного, насколько мне известно. Она шутливо ткнула его в плечо кулаком: — Ты же знаешь, что я имела в виду. — Нет. У меня было не очень много женщин. Даже, можно сказать, до обидного мало. — Ты знаешь, все мои мужчины, ну или большинство из них… такое чувство, что им было нужно от меня что-то такое, чего во мне не было. Я не знаю, что именно это было, но я не могла им этого дать. И из-за этого я или сразу уходила, или оставалась слишком надолго. Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. — Иногда мне кажется, что я могу сказать о посторонних людях гораздо больше, чем о ком угодно другом, чем даже о себе. С моей работой я узнаю о людях слишком много. Иногда мне даже кажется, что у меня вообще нет никакой своей жизни. Я живу исключительно их жизнью… Не знаю, понятно ли я говорю. — Мне кажется, очень даже понятно. Во всяком случае, я понимаю. Может, это у всех так. — Не знаю. Едва ли. После этого они долго молчали. Босх склонился над ней и, приникнув губами к ее соску, принялся щекотать его языком. Она обхватила его голову руками и притянула ближе. От нее пахло жасмином. — Гарри, а тебе когда-нибудь приходилось пускать в ход свой пистолет? Босх вскинул голову, удивленный этим неожиданным вопросом. Однако взгляд Жасмин в темноте был прикован к его лицу. Она напряженно ждала ответа. — Да, приходилось. — И убивать тоже приходилось. Это не был вопрос. — Да. Она больше ничего не сказала. — С чего вдруг такой вопрос, Джаз? — Ни с чего. Просто мне хотелось узнать, что при этом чувствуешь. И как потом с этим жить. — Ну, единственное, что я могу тебе сказать, — это больно. Даже когда ты понимаешь, что у тебя не было выбора, кроме как выстрелить, это все равно больно. И ты потом с этим живешь. Жасмин долго молчала. Босх надеялся, что она получила ответ, который хотела услышать, и тем не менее пребывал в замешательстве. Он не понимал, зачем ей понадобилось задавать ему такие вопросы. Быть может, она таким образом его испытывала? Он улегся на подушку и попытался уснуть, но не давали крутившиеся в голове мысли. Потом Жасмин повернулась к нему и обняла его. — Мне кажется, ты хороший человек, — прошептала она ему на ухо. — Ты так думаешь? — прошептал он в ответ. — И ты же вернешься, да? — Да. Я обязательно вернусь. Глава 29 В международном аэропорту Маккаран в Лас-Вегасе Босх по очереди обошел все пункты проката автомобилей, но свободных машин не оказалось ни в одном. Он мысленно выругал себя за то, что не сообразил заранее забронировать машину по телефону, и отправился ловить такси у выхода из терминала. За рулем оказалась женщина, и когда Босх назвал ей адрес на Лоуин-Маунтин-драйв, на ее лице в зеркале заднего вида явственно отразилось разочарование: это был не отель, так что рассчитывать на обратном пути подхватить пассажиров до аэропорта не приходилось. — Не переживайте, — сказал Босх, который прекрасно ее понимал. — Если вы согласитесь подождать, то сможете отвезти меня обратно в аэропорт. — А у вас там дела надолго? В этом Лоуин-Маунтин делать вообще нечего, там вокруг одни песчаные карьеры. — Может, на пять минут, может, даже меньше. А может, на полчаса. Полчаса — это максимум. — За ожидание платить будете по счетчику? — Да как скажете. Хотите — по счетчику, хотите — назовите сумму сами. Она немного подумала и тронулась с места. — Кстати, а где все прокатные машины? — Да у нас тут сейчас проходит большой конгресс. То ли на тему электроники, то ли еще чего. Ехать предстояло на северо-запад, минут тридцать по пустыне. За неоново-стеклянными высотками потянулись одноэтажные жилые дома, а потом и те тоже стали попадаться все реже и реже. На выжженной бурой земле там и сям виднелись чахлые кустарники. Босх знал, что каждый такой кустик обладает разветвленной корневой системой, призванной впитывать из иссушенной почвы каждую капельку влаги. Пейзаж казался унылым и безжизненным. Немногочисленные домики тоже были раскиданы вдалеке друг от друга, точно аванпосты на ничейной земле. Все эти улицы были проложены и заасфальтированы давным-давно, но стремительно растущий Лас-Вегас не успел пока сюда добраться. Впрочем, он был уже на подходе. Город расползался в разные стороны, точно колючий кустарник. Дорога между тем пошла вверх, на гору цвета растворимого горячего шоколада. Навстречу тяжело прогромыхала вереница самосвалов, груженных песком из тех самых карьеров, о которых упомянула водительница. А вскоре заасфальтированная дорога сменилась гравием, и такси кое-как продолжило движение, поднимая за собой тучу пыли. Босх уже начал было подозревать, что адрес, который дала ему тучная начальница отдела в городской администрации, был выдуманным, но тут они приехали. Адрес, на который ежемесячно высылались пенсионные чеки Клода Эноу, принадлежал приземистому дому с розовыми оштукатуренными стенами и пыльной черепичной белой крышей. Прямо за ним даже вымощенная гравием дорога тоже заканчивалась совсем. Это был последний рубеж. Никто не жил дальше, чем Клод Эноу. — Я даже и не знаю, — с сомнением в голосе протянула водительница. — Вы точно хотите, чтобы я вас подождала? Такое впечатление, что мы оказались на луне. Она свернула на подъездную дорожку и остановилась рядом с «олдсмобилем» выпуска второй половины семидесятых годов. Рядом, под навесом из брезента, который некогда был голубым, но теперь практически добела выгорел на палящем солнце, стояла еще одна машина. Босх вытащил пачку банкнот и отсчитал водительнице тридцать пять долларов. Потом взял две купюры по двадцать долларов, разорвал их пополам и протянул ей по половинке от каждой. — Если дождетесь, получите вторую половину. — Плюс деньги за обратную дорогу. — Разумеется. Босх вышел из машины, думая о том, что это, возможно, будут самые стремительно спущенные в Лас-Вегасе сорок баксов, если сейчас никто ему не откроет. Но ему повезло. Не успел он даже постучать, как дверь распахнулась и на пороге появилась женщина лет семидесяти. Впрочем, удивляться нечему. В этом доме всех приезжающих видно за милю. Сквозь открытую дверь Босха обдало волной кондиционированной прохлады. — Миссис Эноу? — Нет. Босх достал блокнот и сверил черные цифры, выбитые на стене рядом с дверью, с адресом, который был у него записан. Они совпадали. — Олив Эноу здесь больше не проживает? — Об этом вы не спрашивали. Я не миссис Эноу. — А могу я с ней поговорить? — Раздраженный буквоедством женщины, Босх сунул ей под нос жетон, который Маккитрик вернул ему после той достопамятной лодочной прогулки. — Я из полиции. — Ну, попробовать-то можете. Только она уже три года как ни с кем не разговаривает. Во всяком случае, ни с кем, кроме голосов в собственной голове. Она сделала Босху знак проходить, и он вступил в благословенную прохладу дома. — Я ее сестра. Я за ней ухаживаю. Она на кухне. Мы обедали, когда я увидела на дороге пыль и услышала шум вашей машины. Босх двинулся за ней по вымощенному кафельной плиткой коридору в направлении кухни. Дом весь пропах старостью: смесью запахов пыли, плесени и мочи. В кухне в инвалидном кресле сидела крошечная, похожая на гнома, абсолютно седая женщина. Босху подумалось, что на сиденье с легкостью поместилась бы еще одна такая же. Перед ней стоял поднос, на котором покоились ее узловатые пергаментно-белые руки. Молочно-голубые катаракты затягивали оба глаза; казалось, весь мир за пределами ее тела для нее больше не существует. Рядом на столе стояла миска с яблочным пюре. Босху понадобилось всего несколько секунд, чтобы разобраться в ситуации. — В августе ей стукнет девяносто, — сообщила ее сестра. — Если она, конечно, доживет. — И давно она в таком состоянии? — Давно. Я ухаживаю за ней уже три года. — Она склонилась к самому гномьему лицу и громко произнесла: — Да, Олив? Этот громкий вопрос, похоже, сработал как переключатель, и челюсть Олив Эноу зашевелилась, но ни одного членораздельного звука ей издать не удалось. Старуха вновь уставилась перед собой бессмысленным взглядом, а ее сестра распрямилась. — Ничего, Олив. Я знаю, что ты меня любишь. Эти слова были произнесены уже не так громко. Возможно, в глубине души пожилая женщина опасалась, как бы Олив не нашла в себе силы опровергнуть это утверждение. — Как вас зовут? — спросил Босх. — Элизабет Шивон. Что вас сюда привело? На вашем жетоне было написано, что вы из Лос-Анджелеса, а не из Лас-Вегаса. Решили поработать на чужой территории?