— Вы показывали эту фотографию Конклину или Миттелу? — спросил в конце концов Босх. — Показывал. Когда потребовал должность главного пресс-секретаря. Я даже вручил Гордону копию. Чтобы он видел, что у меня в самом деле имеются доказательства знакомства его кандидата с Фоксом. А заодно Миттел должен был увидеть, что эта фотография доказывает еще и знакомство его кандидата с жертвой убийства, подумал Босх. Ким и не подозревал, что хранит у себя бомбу замедленного действия. Ничего удивительного, что он получил вожделенное место пресс-секретаря. Повезло тебе, что ты все еще жив, подумал он про себя, но вслух говорить этого не стал. — Миттел знал, что это копия? — Ну разумеется. Я совершенно недвусмысленно дал ему это понять. Я же не дурак. — А Конклин когда-нибудь затрагивал эту тему в разговоре с вами? — Со мной — нет. Но полагаю, Миттел сообщил ему о фотографии. Если помните, когда я потребовал должность пресс-секретаря, он сказал, что перезвонит мне. С кем он мог обсуждать этот вопрос? Он ведь был главой предвыборного штаба Конклина. Вот с ним наверняка и обсуждал, больше не с кем. — Я оставлю это у себя, — сказал Босх, забирая фотографию. — У меня есть еще одна. — Вы все это время поддерживали контакт с Конклином? — Нет. Я не разговаривал с ним уже, наверное, лет двадцать. — Я хочу, чтобы вы сейчас же позвонили ему и сказали… — Я представления не имею, где он и что с ним. — Зато я имею об этом представление. Я хочу, чтобы вы позвонили ему и сказали, что хотите встретиться с ним сегодня вечером. Скажите ему, что это срочно. И что речь пойдет о Джонни Фоксе и Марджори Лоуи. Только предупредите его, чтобы никому об этом не говорил. — Я не могу. — Еще как можете. Где у вас телефон? Я вам помогу. — Нет, я имею в виду, что не могу никуда ехать сегодня вечером. Вы не имеете никакого права меня застав… — Монти, вы никуда и не поедете. Вместо вас к Конклину поеду я. Так где у вас телефон? Глава 39 Подъехав к Ла-Бреа, Босх припарковался на стоянке для посетителей и вышел из машины. Дом престарелых был погружен в глубокую темноту, и лишь в нескольких окнах на верхних этажах горел свет. Босх взглянул на часы — было всего без десяти десять — и зашагал к стеклянной двери. Горло у него перехватывало от волнения. В глубине души, едва закончив читать уголовное дело, он уже понимал, что его цель — Конклин и что рано или поздно он переступит порог этого заведения. Сейчас он лицом к лицу встретится с человеком, который, как он считал, убил его мать, а потом воспользовался своим положением и связями, чтобы избежать правосудия. Для Босха Конклин был символом всего того, чего у него самого никогда не было. Власти, достатка, довольства. И пускай многие из тех, с кем он столкнулся на этом пути, говорили ему, что Конклин — хороший человек, Босх знал, что этот хороший человек скрывает грязный секрет. Ярость, клокотавшая в его груди, росла с каждым шагом. Охранник, сидевший за конторкой в вестибюле, разгадывал кроссворд, выдранный из воскресного «Таймс санди мэгэзин», — вполне возможно, что как раз с воскресенья. Он вскинул глаза на Босха с таким видом, как будто ожидал его увидеть. — Монте Ким, — представился Босх. — Я иду к одному вашему жильцу, Арно Конклину. Он меня ждет. — Да, он звонил. — Охранник заглянул в лежащий перед ним журнал, потом развернул его к Босху и протянул ручку. — У него давненько уже не было гостей. Подпишите здесь, пожалуйста. Комната девятьсот семь. Босх расписался в журнале и бросил поверх ручку. — Уже поздно, — заметил охранник. — Обычно к девяти все посетители уже расходятся. — Вы это к чему? Хотите, чтобы я ушел? Ради бога. — Он вскинул свой портфель. — Пусть мистер Конклин в своем инвалидном кресле сам завтра едет ко мне в офис за документами. Я специально сделал крюк, чтобы завезти их ему сюда. Нет, вы, конечно, можете меня не пустить. Мне от этого ни жарко ни холодно. А вот ему это создаст неудобства. — Эй, эй, приятель, охолоните. Я просто хотел сказать, что время уже позднее, но вы не дали мне договорить. Я вас пропущу. Никаких проблем. Мистер Конклин специально попросил об этом, и потом, здесь же не тюрьма. Я просто хотел сказать, что все посетители уже ушли. Люди спят. Просто постарайтесь не шуметь, вот и все. Незачем так кипятиться. — Вы сказали, он в девятьсот седьмом? — Совершенно верно. Я сейчас ему позвоню, предупрежу, что вы поднимаетесь. — Спасибо. Босх направился к лифтам, даже не извинившись перед охранником. По правде говоря, он уже и думать забыл об этом маленьком инциденте. Все его мысли были заняты сейчас исключительно одним человеком. Лифт оказался точно таким же неторопливым, как и здешние обитатели. Когда его двери наконец-то распахнулись на девятом этаже, Босх прошел мимо сестринского поста, но там никого не оказалось. По всей видимости, ночная медсестра отправилась проведать кого-то из своих подопечных. Сначала Босх двинулся по коридору не в ту сторону, потом, сообразив, что идет не туда, развернулся и зашагал обратно. Краска на стенах и линолеум на полу были свежими, но даже в дорогих заведениях вроде этого невозможно было полностью избавиться от неистребимого запаха мочи, дезинфекции и ощущения безнадежности. Отыскав комнату номер девятьсот семь, он коротко постучал. В ответ слабый голос пригласил его войти. Это был даже не шепот, а скорее шелест. Босх оказался совершенно не готов к тому, что увидел, когда открыл дверь. Комнату слабо освещала одна-единственная настольная лампа, установленная на прикроватной тумбочке сбоку от постели. Большая часть комнаты утопала во мраке. На кровати, подпертый под спину тремя подушками, сидел старик в бифокальных очках на носу и с книгой в костлявых руках. Больше всего в открывшемся ему зрелище Босха поразило то обстоятельство, что под одеялом, которым старик был укутан до подмышек, пониже бедер было пусто. Кровать была совершенно плоской. Ног не было. Усилило потрясение инвалидное кресло, стоявшее справа от кровати. На сиденье лежал плед, а из-под него торчали две обтянутые черными брюками ноги в мокасинах, покоившиеся на подножке внизу. Выглядело это так, как будто верхняя половина старика сидела в постели, в то время как нижнюю забыли в кресле. Все чувства Босха, должно быть, в этот момент были явственно отражены у него на лице. — Это протезы, — пояснил скрипучий старческий голос. — Ноги пришлось ампутировать… диабет. От меня уже практически ничего не осталось. Кроме стариковского тщеславия. Я заказал протезы, чтобы появляться в них на людях. Босх подошел ближе к свету. Изжелта-бледная кожа старика напоминала изнанку отклеившихся от стены старых обоев. Глубоко запавшие глаза на исхудавшем лице казались двумя темными провалами, череп окружал ореол полупрозрачного старческого пуха. Тощие руки, перевитые выступающими голубыми венами, были усеяны коричневыми пятнами. Босх словно очутился лицом к лицу с самой Смертью. Этот человек был куда более мертв, чем жив. Конклин отложил книгу на тумбочку рядом с лампой. Казалось, каждое движение дается ему с огромным трудом. Босх бросил взгляд на обложку. Книга называлась «Неоновый дождь». — Это детектив, — с квохчущим смешком пояснил Конклин. — Я в последнее время пристрастился к загадочным историям. Начал ценить литературу. Раньше не понимал. Да и времени на нее не было. Заходите, Монти. Можете меня не опасаться. Я давно уже безобидный старик. Босх вышел на свет. Водянистые глаза Конклина некоторое время изучали его, потом старик явно пришел к заключению, что перед ним не Монти Ким. Они, конечно, давно не виделись, но Конклин, похоже, не обознался. — Я пришел вместо Монти, — прошептал Босх. Конклин слегка повернул голову, и Босх увидел, что его взгляд устремлен на кнопку вызова медсестры рядом с прикроватной тумбочкой. Но, видимо, он понял, что сил дотянуться до тумбочки во второй раз у него не хватит, и снова повернул голову к Босху. — Кто же вы тогда? — Я тоже пытаюсь распутать одну загадочную историю. — Вы детектив? — Да. Меня зовут Гарри Босх, и я хотел спросить вас о… Он осекся. Выражение лица Конклина изменилось. Босх не понимал, что это — страх или узнавание, но что-то определенно изменилось. Конклин вскинул глаза на Босха, и тот увидел, что старик улыбается. — Иероним Босх, — прошелестел он. — В честь художника. Босх медленно кивнул. Он осознал, что потрясен ничуть не меньше, чем бывший прокурор. — Откуда вы это знаете? — Потому что я знаю про вас. — Откуда? — От вашей матери. Она рассказывала мне про вас и ваше имя. Я любил вашу мать. Это было как неожиданный удар под дых. Босх задохнулся и вынужден был положить руку на кровать, чтобы не пошатнуться. — Сядьте. Прошу вас, сядьте. Конклин протянул дрожащую руку, пытаясь усадить Босха на кровать, и кивнул, когда тот подчинился. — Нет! — воскликнул Босх, практически немедленно снова вскакивая на ноги. — Вы использовали ее, а потом убили. И заплатили прикормленным людям, чтобы дело замяли. Поэтому я и здесь. Я хочу узнать правду. Я хочу услышать ее от вас. И я не куплюсь на ваши россказни про то, что вы ее любили. Это вранье! — Я не знаю правды, — тихий голос старика походил на шелест сухого листа, гонимого ветром по тротуару. — Но я в ответе за то, что случилось, и, следовательно, да, можно сказать, что я убил ее. Но единственная правда, которая мне известна, это что я любил ее. Можете считать это враньем, но я говорю вам чистую правду. И если вы в это поверите, я умру счастливым. Босх совершенно перестал понимать, что происходит, что Конклин пытается ему сказать. — В ту ночь она была с вами. В Хэнкок-Парке. — Да. — Что произошло? Что вы с ней сделали? — Я убил ее… своими словами, своими действиями. Мне понадобилось много лет, чтобы осознать это. Босх придвигался к кровати, пока не навис над стариком. Ему хотелось стиснуть эти костлявые плечи и трясти до тех пор, пока не вытрясет из него что-нибудь вразумительное. Но Арно Конклин выглядел таким тщедушным, что, казалось, вот-вот рассыплется. — О чем вы говорите? Посмотрите на меня! О чем вы говорите? Конклин повернул к нему голову. Его шея казалась не толще руки. Он устремил на Босха взгляд и с серьезным видом кивнул: — Вы знаете, мы с Марджори в тот вечер строили планы. Я влюбился в нее вопреки всякому здравому смыслу. Мы собирались пожениться. Решение было уже принято. Мы собирались забрать вас из интерната. Строили планы на будущее. В ту злосчастную ночь. Мы оба были счастливы до слез. На следующий день была суббота. Я хотел поехать в Лас-Вегас. Взять машину и махнуть туда той же ночью, пока ни один из нас не передумал и никто другой не разрушил наших планов. Она согласилась и поехала домой за вещами… Больше я ее не видел.