Босх снова кивнул. Ничего другого ему в голову просто не пришло. — Где вы с ней познакомились? — О… я познакомился с ней на танцах. Нас представили друг другу, и, разумеется, она была моложе меня, так что я решил, что не заинтересую ее. Но я ошибался… Мы протанцевали друг с другом весь вечер. И начали встречаться. А потом я влюбился. — Вы не знали о ее прошлом? — Изначально не знал. Но потом она мне рассказала. К тому времени мне было уже все равно. — А какую роль в этом сыграл Фокс? — Это он нас свел. Я тогда и про него тоже не знал. Он представлялся бизнесменом. Для него это был такой хитрый ход. Познакомить одну свою девушку с прокурором, а потом сидеть и смотреть, что из этого выйдет. Я никогда ей не платил, а она никогда не просила у меня денег. А Фокс, судя по всему, смотрел на то, как мы с ней все крепче привязываемся друг к другу, и потирал ручки, прикидывая, какую выгоду сможет из этого извлечь. Босх хотел было достать фотографию, которую позаимствовал у Монти Кима, и показать ее Конклину, но потом решил не подвергать память старика испытанию. Пока Босх обо всем этом думал, Конклин снова заговорил: — Я очень устал, а вы так и не ответили на мой вопрос. Вы пришли убить меня? Босх взглянул на его обтянутое пергаментной кожей лицо, на бессильные руки и вдруг с удивлением осознал, что внутри у него всколыхнулось что-то вроде сочувствия. — Я не знал, что собираюсь делать. Мне просто нужно было сюда прийти. — Вы хотите узнать что-нибудь о ней? — О моей матери? — Да. Босх задумался. Его воспоминания о матери были совсем смутными и чем дальше, тем больше изглаживались из памяти. А уж с чужих слов он не знал о ней практически ничего. — Какая она была? — спросил он. — Мне трудно ее описать. — Конклин на миг задумался. — Я совершенно потерял из-за нее голову… Одна ее кривоватая улыбка чего стоила… Я знал, что у нее есть секреты. Наверное, они есть у каждого из нас. Но она свои тщательно от всех охраняла. И, несмотря на все это, она была полна жизни. В отличие от меня в тот момент, когда мы встретились. Она научила меня радоваться жизни. Он допил воду. Босх предложил принести еще, но Конклин отмахнулся. — У меня были другие женщины, но все они относились ко мне как к трофею, которым можно похвастаться, — продолжил он. — А ваша мать была не такой. Она предпочитала остаться дома или отправиться на прогулку в Гриффит-парк с корзиной для пикника, чем ходить по клубам на Сансет-Стрип. — Как вы узнали о том, что она… о том, чем она занималась? — Она сама мне призналась. В ту ночь, когда рассказала мне про вас. Она сказала, что хочет, чтобы я узнал правду, потому что ей нужна моя помощь. Должен признаться, это стало для меня шоком… первая моя мысль была о себе. Ну, о том, чтобы защитить себя. Но ее смелость вызвала у меня восхищение, к тому же я был влюблен. Я не мог пойти на попятный. — А Миттел откуда об этом узнал? — Это я ему рассказал. И по сей день об этом жалею. — Если она… если она была такой, как вы ее описываете, почему она выбрала для себя это занятие? Я никогда этого… не понимал. — И я тоже не понимал. Я же вам говорю, у нее были свои секреты. И она не спешила раскрывать их передо мной. Босх взглянул в окно. Оно выходило на север. В тумане, поднимавшемся из каньонов, переливались огнями Голливудские холмы. — Она всегда говорила мне, что вы крепкий орешек, — послышался у него за спиной голос Конклина. Он казался практически сорванным. Видимо, ему уже давно не приходилось так много разговаривать. — Как-то раз она мне сказала, что ей не страшно умереть, потому что вы и без нее не пропадете. Босх продолжал молча смотреть в окно. — Ну и как, она была права? — спросил старик. Босх скользнул взглядом по вершинам холмов на севере. Где-то там, в вышине, сиял огнями похожий на космический корабль особняк Миттела. Особняк, в котором тот поджидал Босха. Он перевел взгляд на Конклина, который все еще ждал ответа. — Выводы делать пока рано. Глава 40 Спускаясь в лифте на первый этаж, Босх привалился к железной стенке кабины. Он думал о том, насколько изменились его чувства по сравнению с теми, которые он испытывал, когда лифт вез его вверх. Тогда в его груди клокотала ярость, хотя он даже не был знаком с человеком, к которому ее испытывал. Теперь же он не чувствовал ничего, кроме жалости к этому человеческому обрубку, который лежал в постели, обездвиженный, бессильно стискивая кулаки в ожидании, когда смерть положит конец его персональному аду. И даже, возможно, призывая ее. Босх верил Конклину. В его полном боли рассказе было что-то настолько искреннее, что невозможно было заподозрить притворство. Конклину незачем было пытаться себя обелить. Старик уже одной своей несуществующей ногой стоял в могиле. Он сам назвал себя трусом и марионеткой, и Босх едва ли способен был придумать более безжалостную характеристику, которую человек мог высечь на своем надгробном камне в качестве эпитафии. Но, если Конклин сказал правду, это означало, что Босху уже довелось вступить в противоборство с настоящим врагом. С Гордоном Миттелом — политическим интриганом, решалой, убийцей. С человеком, который дергал других людей за ниточки. Они еще встретятся снова. Только на этот раз Босх позаботится о том, чтобы встреча прошла на его условиях. Он еще раз ткнул кнопку первого этажа, как будто это способно было заставить лифт двигаться быстрее. Он понимал, что это бесполезно, но просто не смог удержаться. Когда двери кабины наконец-то разошлись, в вестибюле никого не было. Один только охранник по-прежнему сидел за своей конторкой, разгадывая кроссворд. Даже телевизор был выключен, и в вестибюле царила мертвая тишина, какая, наверное, бывает только в тех местах, где собраны одни старики. Босх спросил у охранника, нужно ли ему расписаться в журнале, но тот махнул ему рукой, чтобы проходил так. — Послушайте, простите, что я тогда повел себя как скотина, — сказал Босх. — Ничего страшного, дружище, — отозвался тот. — Здесь кто угодно начнет на людей бросаться. Босха очень подмывало спросить у него, что именно он подразумевает под этим «здесь», но он промолчал, лишь с серьезным видом кивнул, как будто большую часть жизненных уроков ему преподносили охранники. Потом, толкнув стеклянную дверь, сбежал по ступеням и зашагал в направлении парковки. В ясном небе висел тоненький серпик луны. Начинало холодать, и Босх на ходу поднял воротник куртки. Багажник машины, стоявшей рядом с его «мустангом», был открыт, и какой-то человек ковырялся в нем, прилаживая под задний бампер домкрат. Босх ускорил шаг, надеясь, что тот не попросит его помочь. Было холодно, к тому же за вечер он многократно перевыполнил свою норму разговоров с незнакомыми людьми. Он подошел к дверце «мустанга» и замешкался, с непривычки к арендованной машине ему не сразу удалось вставить ключ в замок. Когда ключ наконец вошел в скважину, за спиной у него послышались шаркающие шаги, и мужской голос произнес: — Прошу прощения, приятель. Босх обернулся, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь отговорку, чтобы не помогать этому человеку, но успел лишь заметить несущийся ему в лицо кулак. В следующую секунду мир у него перед глазами разлетелся в разные стороны миллионом кроваво-красных осколков. А потом все померкло. Глава 41 Босх снова пытался догнать койота. Только на сей раз зверь вывел его не на тропу, вьющуюся между горными кустарниками. Койот покинул свою стихию и мчался по заасфальтированному дорожному полотну, круто уходящему вверх. Босх огляделся по сторонам и понял, что находится на высоком мосту над бескрайней водной гладью, которая раскинулась во все стороны от горизонта до горизонта. Койот маячил где-то далеко впереди, и Босх запаниковал. Он побежал за зверем, но тот перевалил через гребень моста и скрылся из виду. Теперь на мосту не было ни одной живой души, за исключением Босха. Он добрался до гребня и снова огляделся по сторонам. Небо над головой было кроваво-красным и пульсировало в такт его собственному сердцу, грохотавшему в ушах. Босх посмотрел во все стороны, но койота нигде не было. Он остался один. А потом вдруг его одиночество закончилось. Чьи-то невидимые руки схватили его сзади и потащили к ограждению. Босх стал сопротивляться. Он растопырил локти и попытался упереться пятками в асфальт, чтобы замедлить свое продвижение к краю моста. Он пытался подать голос, силился позвать на помощь, но из горла не выходило ни звука. Внизу, словно рыбья чешуя, глянцево блестела вода. А потом, так же внезапно, как и схватили, незримые руки отпустили его, и он вновь очутился в одиночестве. Он стремительно обернулся, но за спиной никого не было. Лишь громко хлопнула дверь. Он снова обернулся, но никого не увидел. И дверь тоже исчезла. Глава 42 Очнулся Босх в темноте от боли и чьих-то приглушенных криков. Он лежал на чем-то жестком и твердом, и поначалу даже малейшее движение давалось ему с огромным трудом. Потом ему все-таки удалось провести рукой вокруг себя и на ощупь определить, что это ковер. Он лежал в каком-то помещении на полу. На приличном расстоянии от него в темноте серела узкая полоска тусклого света. Босх некоторое время смотрел на него, пытаясь сфокусироваться, и лишь потом сообразил, что свет пробивается в щель под какой-то дверью. Он с трудом уселся, и в ответ на это движение внутри у него все оплыло и растеклось, точно на картине Дали. Он закрыл глаза, пережидая накатившую волну тошноты. Через несколько секунд внутреннее равновесие вернулось. Он вскинул руку к виску, откуда толчками расходилась боль, и обнаружил, что волосы склеились от крови. Осторожно распутав слипшийся колтун, он обнаружил под ним рваную рану примерно в пару дюймов длиной и не без опаски ощупал ее. Кровь, похоже, уже успела свернуться и больше не текла. Решив, что подняться на ноги будет ему не под силу, он пополз на свет. Койот из сна на мгновение промелькнул у него перед глазами и исчез в алой вспышке боли. Дверь оказалась заперта. Это не стало для него неожиданностью, но силы его были на исходе. Он привалился к стене и снова закрыл глаза. Инстинктивное стремление найти способ выбраться боролось в его душе с желанием лечь и отдохнуть. Это сражение было прервано голосами, вновь донесшимися откуда-то из-за двери. На этот раз они были где-то дальше, но слова все равно можно было разобрать. — Придурок тупой! — Слушай, ты ни про какой портфель мне ничего не говорил. Ты… — Он должен был там быть. Нужно же голову хоть иногда включать! — Ты велел мне привезти мужика — я привез тебе мужика. Если хочешь, я вернусь к машине и поищу портфель. Но ты ничего ни про какой… — Куда ты собрался возвращаться, придурок? Там сейчас все наверняка кишмя кишит легавыми. Они уже точно вскрыли его машину и забрали портфель. — Я не видел никакого портфеля. Может, его и не было.