— Господи, — повторил он снова. — Его убили вместо меня. Его снова начало колотить, словно, произнеся эти слова вслух, он запустил какой-то экзорцистский ритуал. Он швырнул пузырь со льдом в мусорное ведро и обхватил себя руками. Но дрожь не прекратилась. Ему казалось, что он никогда больше не сможет согреться, что эта дрожь — не временное явление, а отныне постоянная составляющая его жизни. Во рту стало солоно, и Босх понял, что плачет. Он отвернулся от Ирвинга и попытался попросить его уйти, но не смог выдавить из себя ни звука. Челюсти у него свело намертво. — Гарри? — услышал он обеспокоенный голос Ирвинга. — С тобой все в порядке? Босх с трудом кивнул, не понимая, как Ирвинг может не видеть, что его колотит. Он сунул руки в карманы куртки и запахнул ее на груди. Пальцы его левой руки наткнулись на что-то твердое, и он рассеянно вытащил это что-то наружу. — Послушай, — продолжал Ирвинг, — врач сказал, что на тебя иногда может находить. Травмы головы… даром не проходят. Не волнуй… Гарри, с тобой точно все в порядке? Господи, да ты весь посинел. Я пойду… Я сейчас приведу врача. Я… Ирвинг осекся, глядя на предмет, который Босх держал на ладони, сжимая в трясущихся пальцах. Это был черный бильярдный шар с восьмеркой на боку. Он был весь в крови. Ирвинг с трудом разжал сведенные судорогой пальцы Босха и вынул шар у него из руки. — Я пойду кого-нибудь приведу, — только и сказал он. И Босх остался в смотровой один, дожидаясь, когда кто-нибудь придет и изгонит демона, окопавшегося у него внутри. Глава 44 Из-за сотрясения мозга под глазами у Босха темнели страшные лиловые синяки, а зрачки были неравномерно расширены. У него адски болела голова и подскочила температура. Осматривавший его в приемном покое врач на всякий случай распорядился оставить его в больнице для наблюдения, так что спать ему не давали до четырех утра. Чтобы убить время, он попытался читать газету и смотреть какие-то передачи по телевизору, но от этого голова только разболелась еще сильнее. Наконец он сдался и стал просто смотреть в стену, пока в палату к нему не вошла медсестра и, в очередной раз проверив его, не сообщила, что теперь он может поспать. После этого медсестры заходили к нему в палату каждые два часа. Они будили его, заглядывали в глаза, чтобы проверить зрачки, мерили температуру и спрашивали, как он себя чувствует. От головной боли ему так ничего и не дали и лишь каждый раз рекомендовали поспать. Если в эти рваные промежутки забытья ему и снился койот или еще что-нибудь, он этого не запомнил. В полдень Босх наконец проснулся и решил, что пора вставать. Поначалу ноги держали его не очень твердо, но довольно скоро он почувствовал себя увереннее. Он доковылял до уборной и долго изучал свое отражение в зеркале. Собственный вид вызвал у него взрыв хохота, хотя смешного в этом было мало. Просто он, казалось, постоянно балансировал на грани то смеха, то слез, то одного и другого одновременно. Небольшой участок головы у него оказался выбрит, и на коже багровела рваная рана в форме буквы «Г», которую накануне зашили. Дотрагиваться до нее было больно, но это тоже вызвало у Босха приступ смеха. Он кое-как пятерней зачесал поверх нее волосы, так что, если не приглядываться, рана даже не бросалась в глаза. С глазами дело обстояло хуже. Мало того что зрачки по-прежнему оставались неравномерно расширенными, теперь к ним добавились еще и полопавшиеся капилляры. Выглядело все это великолепие так, как будто он только что вышел из двухнедельного запоя. Под глазами залегли темно-лиловые синяки. Босх не помнил, чтобы ему когда-нибудь раньше удавалось заработать в одной драке целых два фингала сразу. Вернувшись в палату, он увидел, что Ирвинг оставил его портфель у прикроватной тумбочки. Он нагнулся поднять его и едва не потерял равновесие, лишь в последний момент успев ухватиться за тумбочку. Устроившись с портфелем на кровати, он принялся изучать его содержимое. Никакой определенной цели у него не было, ему просто нужно было чем-то себя занять. Он пролистал свой блокнот, но обнаружил, что с трудом концентрируется на словах. Потом перечитал пятилетней давности открытку от Мередит Роман, ныне Кэтрин Регистер, и подумал, что нужно ей позвонить, рассказать о том, что произошло, до того, как она прочитает обо всем в газетах или услышит в новостях. Отыскав в блокноте ее номер, он взял с прикроватной тумбочки телефон и позвонил ей. Включился автоответчик, и Босху ничего не оставалось, кроме как оставить сообщение. — Мередит, то есть Кэтрин… это Гарри Босх. Мне нужно сегодня же с вами поговорить. Случилось кое-что важное, и, я думаю, лучше будет, если вы узнаете об этом от меня. Пожалуйста, перезвоните мне, как только сможете. Он оставил на автоответчике все свои телефонные номера, включая мобильный, гостиничный и больничный, и повесил трубку. Потом расстегнул внутренний кармашек в крышке портфеля, вытащил фотографию, которую дал ему Монти Ким, и долго вглядывался в лицо своей матери. Ему не давал покоя один вопрос. После разговора с Конклином он был совершенно убежден, что тот и в самом деле любил Марджори. Но вот любила ли она его? Ему вспомнилось, как она приезжала навестить его в интернат. Она тогда пообещала, что обязательно его заберет. В то время судебная машина работала крайне медленно, к тому же она не верила, что суд окажется на ее стороне. Когда она давала ему обещание, он понимал, что она рассчитывает не на законное решение, а на способ обойти закон, словчить. И наверняка нашла бы такой способ, если бы ее жизнь не оборвалась раньше срока. И сейчас, глядя на снимок, он вдруг подумал, что Конклин, возможно, был частью этого обещания. Их план пожениться был для нее способом вызволить его, Гарри, из интерната. Законной жене влиятельного человека сделать это было бы куда проще, чем матери-одиночке с сомнительным прошлым. Да и Конклин со своей стороны мог бы посодействовать ей в этом, добиться, чтобы Марджори Лоуи восстановили в родительских правах. Вполне возможно, что с ее стороны никакой особой любви и не было, что для нее их отношения были всего лишь средством добиться нужной цели. За время всех своих визитов в интернат она ни разу не обмолвилась ни про Конклина, ни про любого другого конкретного мужчину. Если бы она и впрямь была влюблена, разве она не рассказала бы об этом сыну? И тут Босха пронзило осознание, что стремление матери вернуть его, возможно, в конечном итоге и привело ее к гибели. — Мистер Босх, вам нехорошо? В палату быстро вошла медсестра и поставила на прикроватный столик поднос с обедом. Босх ничего не ответил. Он едва ее заметил. Она взяла с подноса салфетку и вытерла слезы, струившиеся по его щекам. — Все нормально, — принялась успокаивающе приговаривать она. — Все нормально. — Правда? — Это все травма. Тут нечего стесняться. Травмы головы влияют на эмоциональный фон. Сейчас ты смеешься, а в следующую минуту уже плачешь. Давайте-ка я открою шторы. Может, вам станет немного повеселее. — Думаю, меня сейчас лучше всего просто оставить в покое. Не обращая на его слова никакого внимания, она подошла к окну и раздвинула шторы. В двадцати ярдах за ними высилось другое многоэтажное здание. Впрочем, это действительно развеселило Босха. Вид был настолько ужасен, что он не смог удержаться от смеха. Кроме того, он понял, что находится в больнице «Седарс-Синай». Он узнал соседний корпус. Медсестра закрыла портфель и поставила на пол, чтобы можно было подкатить прикроватный столик поближе. На подносе стояла тарелка с куском тушеного мяса с гарниром из картофеля и моркови. Рядом лежала булочка, на вид такая же твердая, как и бильярдный шар с восьмеркой на боку, который Босх обнаружил у себя в кармане накануне вечером, и какой-то десерт красного цвета в целлофановой упаковке. От вида и запаха еды Босха немедленно замутило. — Я это есть не буду. У вас кукурузных хлопьев не найдется? — Вы должны съесть полноценный обед. — Я только что проснулся. Мне ваши коллеги всю ночь спать не давали. В меня сейчас ничего из этого не полезет. Меня от одного только вида тошнить начинает. Она поспешно забрала поднос и понесла к двери. — Я посмотрю, что можно сделать. Может, и найдутся ваши кукурузные хлопья. Уже стоя на пороге, она оглянулась и улыбнулась ему: — Выше нос! — Да, именно это мне и прописали. Босх не знал, куда себя деть и чем заняться. Время тянулось ужасно медленно. От нечего делать он в очередной раз вернулся мыслями к вчерашнему поединку с Миттелом, снова и снова прокручивая в мозгу каждую реплику и пытаясь понять возможный скрытый смысл. Что-то во всем этом не давало ему покоя. Где-то на боковой панели кровати что-то пронзительно запищало. Босх покрутил головой и понял, что это телефон. — Алло? — Гарри? — Да. — Это Джаз. Ты живой? Повисло долгое молчание. Босх не был уверен, что готов к этому разговору, но теперь выбора у него не было. — Гарри? — Со мной все нормально. Как ты меня нашла? — Тот человек, который звонил мне вчера. Ирвинг… Не помню, как там дальше. Он… — Замначальника управления Ирвинг. — Ну да. Он позвонил мне и сказал, что ты ранен. И дал мне этот номер. Это вызвало у Босха раздражение, но он попытался его не выказывать. — Ну, я более-менее в порядке, но разговаривать сейчас не могу. — Что случилось? — Это долгая история. Не хочу сейчас углубляться. Она замолчала. Это был один из тех моментов, когда оба собеседника пытаются разгадать, что кроется за этим молчанием, понять, что осталось невысказанным. — Ты все знаешь, да? — Почему ты мне не сказала, Жасмин? — Я… И снова повисло молчание. — Хочешь, я расскажу тебе все сейчас? — Даже не знаю… — Что он тебе сказал? — Кто? — Ирвинг. — Я узнал не от него. Он не в курсе. Это кое-кто другой постарался. Хотел сделать мне больно. — Гарри, это было очень давно. Я хочу тебе рассказать, что произошло… только не по телефону. Босх прикрыл глаза и с минуту лежал в задумчивости. Одного звука ее голоса в трубке оказалось достаточно, чтобы разделявшее их расстояние исчезло. Но ему нужно было понять, хочет он ввязываться во все это или нет. — Я не знаю, Джаз. Мне нужно подумать… — Послушай, что я, по-твоему, должна была сделать? Нацепить на лоб знак, чтобы ты не вздумал ко мне подходить? Скажи, когда, по-твоему, я должна была тебе во всем признаться? После первого стакана лимонада? Просто взять и сказать: «Да, кстати, я тут шесть лет назад убила мужчину, с которым жила, потому что он попытался изнасиловать меня дважды за одну ночь?» Тебя бы это устроило?