— Я выписался. — Вам не кажется, что это была не лучшая идея? Выглядите вы… — Ужасно? — Я не хотела этого говорить. Заходите. — Вообще-то, чувствую я себя намного паршивей, чем выгляжу. — Почему? В чем дело? — Потому что все было зря. Это заявление вызвало на лице Инохос озадаченное выражение. — Что вы имеете в виду? Я прочитала статью. Вы раскрыли убийства, включая убийство вашей матери. Я думала… — Доктор, не стоит верить всему, что пишут в газетах. Позвольте мне кое-что вам объяснить. Моя так называемая миссия привела к тому, что два человека были убиты, а еще один погиб от моих рук. Я раскрыл… так, дайте-ка посчитаем… одно, два, три убийства, что неплохо. Но то убийство, которое я намеревался раскрыть, я так и не раскрыл. Иными словами, я бегаю по кругу, а в это время вокруг меня гибнут люди. И как, по-вашему, я должен себя чувствовать? — Вы что, пили? — Выпил пару банок пива за обедом, но обед был длинный, и, думаю, две бутылки пива — это минимум, которым можно было обойтись, учитывая все то, что я вам только что рассказал. Но я не пьян, если это то, что вас интересует. И я не на работе, так что какая разница? — Я думала, мы с вами договорились снизить количество… — Ой, да в гробу я все это видел. Мы с вами живем в реальном мире. Так, кажется, вы это называли? Реальный мир? С момента нашего последнего разговора я убил человека, док. А вы хотите поговорить о том, сколько я выпил. Как будто это теперь имеет вообще какое-то значение. Босх вытащил сигареты и закурил. Пачку и зажигалку он оставил на подлокотнике кресла. Кармен Инохос долго смотрела на него, прежде чем снова заговорить. — Вы правы. Простите. Давайте перейдем к тому, что кажется мне сутью проблемы. Вы сказали, что так и не раскрыли убийство, которое намеревались раскрыть. Это, вне всякого сомнения, убийство вашей матери. Я, конечно, могу ориентироваться только на то, что я прочитала в прессе, однако в сегодняшней статье в «Таймс» говорится, что ее убийство — дело рук Гордона Миттела. Вы хотите сказать, теперь у вас есть твердая уверенность в том, что это совершенно неверно? — Да. Теперь у меня есть твердая уверенность в том, что это совершенно неверно. — Откуда? — Все просто. Отпечатки пальцев. Я съездил в морг, взял там отпечатки пальцев Миттела и сравнил их с отпечатками на орудии убийства. На ремне. Они не совпали. Это не он ее убил. Он ни при чем. Только не поймите меня неправильно, я вовсе не терзаюсь угрызениями совести по поводу Миттела. Он стоял за убийствами как минимум нескольких человек. Мне известно по меньшей мере о двух таких случаях, кроме того, он собирался убить и меня тоже. Так что и хрен с ним. Он получил по заслугам. А вот гибель Паундза и Конклина — на моей совести, и мне жить с этим всю жизнь. Так или иначе мне придется за это расплачиваться. Просто мне было бы немного легче, если бы их гибели было какое-то оправдание. Хотя бы какое-нибудь. Понимаете, что я имею в виду? Но никакого оправдания нет. Больше нет. — Я понимаю. Только я не… я не очень знаю, как нам с вами быть дальше. Хотите поговорить о ваших чувствах относительно Паундза и Конклина? — Не особенно. Я и так в последнее время только об этом и думал. Ни один из них не был невинным агнцем. За каждым числилось немало грешков. Но ни один из них не заслужил такой смерти. Особенно Паундз. Господи… Я не могу об этом говорить. Я даже думать об этом не могу. — И как тогда вы будете жить дальше? — Не знаю. Как я сказал, мне придется за это расплачиваться. — А в управлении что-нибудь собираются делать по этому поводу? — Я не знаю. Честно говоря, мне плевать. Не управлению это решать. Это мне решать, какого наказания я заслуживаю. — Гарри, что это значит? Вы меня беспокоите. — Не переживайте, я в ящик не пойду. Это не в моем духе. — В какой ящик? — Я не собираюсь пускать пулю себе в лоб. — Из того, что вы мне сегодня рассказали, я вижу, что вы уже приняли на себя ответственность за то, что произошло с этими двумя. Вы не пытаетесь ее отрицать. По сути говоря, вы отрицаете отрицание. Это фундамент, на котором можно что-то выстроить. Но меня беспокоят эти разговоры про наказание. Вы должны жить дальше, Гарри. Что бы вы с собой ни сделали, их это не вернет. Так что самое лучшее, что вы можете сделать, это просто жить дальше. Босх ничего не сказал. Он внезапно почувствовал, что устал от всех этих консультаций, от ее постоянного вмешательства в его жизнь. Его переполняли бессилие и горечь. — Вы не против, если мы на сегодня закончим? — спросил он. — Я что-то неважно себя чувствую. — Я все понимаю. Конечно. Но я хочу, чтобы вы кое-что мне пообещали. Пообещайте, что, прежде чем вы примете какое-то решение, мы с вами еще раз встретимся и поговорим. — Вы имеете в виду решение о моем наказании? — Да, Гарри. — Хорошо, мы с вами встретимся и поговорим. Он поднялся на ноги и попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась больше похожей на недовольную гримасу. И тут он кое-что вспомнил. — Да, кстати, простите, что не перезвонил вам тогда. Я ждал звонка и не мог занимать линию, а потом просто закрутился и забыл. Надеюсь, вы не хотели сообщить мне что-то важное, а просто звонили узнать о моем самочувствии? — Не переживайте. У меня и у самой это из головы вылетело. Я звонила узнать, как вы тогда пережили разговор с Ирвингом. И еще хотела спросить, нет ли у вас желания поговорить про фотографии. Сейчас это все уже не имеет значения. — Вы их посмотрели? — Да. У меня возникла пара соображений, но… — Я хотел бы их выслушать. Босх снова опустился в кресло. Инохос некоторое время смотрела на него, обдумывая его предложение, потом все-таки решила продолжить: — Они у меня в столе. Она наклонилась, чтобы достать конверт с фотографиями из нижнего ящика стола, и на мгновение практически исчезла из виду. Потом выпрямилась и положила конверт на стол. — Думаю, лучше будет, если вы их заберете. — Ирвинг забрал у меня дело и коробку с вещдоками. Теперь у него в руках все материалы дела, за исключением этих фотографий. — Кажется, вы то ли этому не слишком рады, то ли не очень ему доверяете. Это что-то новое. — Так вы же сами говорили, что я никому не доверяю. — Почему вы не доверяете Ирвингу? — Не знаю. Я только что лишился подозреваемого. Гордон Миттел не убивал, так что я вынужден начать все с нуля. Я тут подумал о статистике… — И?.. — Ну, я не помню точных цифр, но в довольно большом проценте случаев об убийстве в полицию заявляет тот, кто его совершил. Ну, к примеру, муж звонит в слезах и говорит, что у него пропала жена. И чаще всего оказывается, что он всего лишь плохой актер. Он сам ее убил и считает, что если он сам позвонит в полицию, то все сразу поверят, что он ни при чем. Возьмите для примера хоть дело братьев Мендес. Один из них звонит весь в слезах и соплях и говорит, что обнаружил маму и папу мертвыми. А потом выясняется, что это они с братцем их застрелили. Или вот еще был пару лет назад случай. Пропала маленькая девочка. Дело было в районе Лорел-Каньон. Разумеется, информация сразу же попала в прессу. Люди немедленно собрались и организовали поиски, и через несколько дней один из поисковиков, мальчик-подросток, живший по соседству, обнаружил ее тело под стволом упавшего дерева неподалеку от горы Лукаут. Оказалось, что он сам же ее и убил. Я за пятнадцать минут его расколол. С самого начала поисков ждал, кто же найдет тело. Против статистики не попрешь. Так что у меня был подозреваемый еще даже до того, как выяснилось, кто он. — Тело вашей матери нашел Ирвинг. — Вот именно. И он был знаком с ней до этого. Он как-то мне об этом рассказал. — Эта теория кажется мне слегка притянутой за уши. — Угу. Про Миттела тоже почти все так думали. Ровно до того момента, как выудили его из бассейна. — Неужели у вас нет никакой альтернативной версии? Может, те двое, которые вели следствие с самого начала, были правы и ваша мать погибла от рук сексуального маньяка, искать которого оказалось бесполезно? — Альтернативные версии есть всегда. — Но вам всегда хочется первым делом обвинить кого-то влиятельного, человека из высших кругов. Возможно, в данном случае это не так. Возможно, это всего лишь подсознательное выражение вашего желания обвинить общество в том, что случилось с вашей матерью… и с вами. Босх покачал головой. Он не желал этого слушать. — Знаете, я сейчас не в состоянии выслушивать этот птичий язык, на котором вы, психологи, разговариваете. Я не… Давайте лучше поговорим о фотографиях, а? — Простите. Инохос посмотрела на конверт с таким выражением, словно могла разглядеть лежащие внутри снимки. — Ну, в общем, я с трудом заставила себя на них посмотреть. Особой ценности для судебной экспертизы они не представляют. На них запечатлено так называемое декларативное убийство. То обстоятельство, что ремень был оставлен на ее шее, по всей видимости, говорит о том, что убийца хотел, чтобы полицейские знали, как именно он ее убил, что он обдуманно это сделал, что жертва была в полной его власти. Кроме того, я думаю, что выбор места тоже имеет значение. Мусорный бак был без крышки. Он был открыт. Это наводит на мысль, что убийца хотел не скрыть тело, а… — Он тем самым хотел сказать, что она мусор. — Совершенно верно. Опять-таки декларация. Если бы он пытался просто избавиться от тела, он мог бы бросить ее где угодно в том переулке, но он выбрал открытый мусорный бак. Сознательно или подсознательно, но это была декларация, заявление. Но для того, чтобы сделать о каком-то человеке подобное заявление, необходимо до какой-то степени его знать. Следовательно, он ее знал. Знал, что она была проституткой. Знал достаточно, чтобы считать себя вправе судить ее. Босх снова подумал про Ирвинга, но вслух этого не сказал. — Ну, — произнес он вместо этого, — это же могло быть и заявлением в адрес всех женщин в целом? Например, это мог быть какой-нибудь ненормальный говнюк — прошу прощения, — какой-нибудь псих, который ненавидел всех женщин и считал их мусором? В таком случае ему не обязательно было ее знать. Или, возможно, это был кто-то, кто просто хотел убить проститутку, не важно, какую именно, чтобы сделать заявление о них. — Да, такое тоже не исключено, но, как и вы, я тоже знаю статистику. Ненормальные говнюки такого склада, о котором вы говорите, — мы, психологи, на своем птичьем языке называем их социопатами — встречаются куда реже, чем те, кто выбирает конкретные цели, конкретных женщин.