Вряд ли. Я следую за ним к воде. * * * Мы идем вдоль пляжа, возле нас разбиваются волны. С воды задувает ветер, слегка смягчая жару, но воздух непривычно липкий, насыщенный влагой. Энтони подходит вплотную к воде, и в этом его движении есть что-то ободряющее — доброжелательность, учтивость, стремление избавить меня от неловкости. Он грубее мужчин, точнее — юношей, к которым я привыкла. Хотя в его манерах нет ничего явно предосудительного, по тому, как он держит себя, невозможно не заметить, что он принадлежит к иному миру, чем тот, в котором я жила на Кубе. Кто он, мужчина, за которого я вышла замуж? — Здесь красиво, — тихо произносит Энтони, вглядываясь в океанскую даль. Здесь действительно красиво — дикой, суровой красотой, хотя, по правде говоря, до Кубы этим местам далеко. Наш бледно-розовый, окруженный деревьями дом в районе Мирамар в Гаване занимает почти весь квартал. Наша семья проживает в нем на протяжении нескольких поколений, и когда-нибудь он перейдет к моему брату Эмилио — в нем он будет растить своих детей. Я часами плескалась в бассейне на заднем дворе, так что кожа сморщивалась от воды. Всякий раз, думая о доме, я представляю себе его прочные стены и яркое кубинское небо. — Ты, наверное, повидала немало красивых пляжей, — добавляет Энтони. — Да. Куба, при всех ее изъянах и недостатках, невероятно прекрасна. Может, в этом-то все дело: красота лишь одно из лезвий обоюдоострого меча, она притягивает к себе как хорошее, так и плохое. — Будешь скучать по дому? — Конечно. А в Нью-Йорке мало пляжей, да? — спрашиваю я, меняя тему. — В городе их почти нет. Но в штате есть другие, очень симпатичные, места. — А где ты вырос? — Мне очень хочется узнать о нем больше. — В Бруклине. — Там тебе было хорошо? — В детстве? Ну, я бы не сказал, что хорошо. Но там я стал тем, кто есть. — А сейчас? Как сложилась твоя жизнь? Должно быть, теперь все по-другому. — На деньги все не купишь. Так говорят те, у кого их навалом. — В самом деле? — Честное имя не купишь. — Зато купишь светскую жену. Блеск в его глазах — скорее признак влечения, чем жадности. — Это верно. — Правда, со слегка подмоченной репутацией, — шучу я. — По мне, так с твоей репутацией все в порядке. Меня удивляет серьезность его голоса. — Видишь ли, в нашей семье это своего рода традиция, — говорю я, пытаясь поднять ему настроение. — Вот как? — Мой дальний предок, Перес Первый, стремясь возвысить свое имя, завоевал себе титул и жену. — Промышлял чем-то недостойным? — По слухам, да. — И какие же грехи за ним числились? — Торговля женщинами. Пиратство. — Ну, тогда мы с ним поладили бы, — улыбается Энтони. Я смеюсь. Люди редко признают свои недостатки, но, опять же, это привилегия большой власти. — А кем была его жена? — спрашивает Энтони. — Девушка из родовитой семьи, оказавшейся в трудном положении. Верная супружескому долгу, она плавала на корабле вместе с мужем и так повидала почти полмира. — Значит, у них все держалось на долге? — По легенде, они любили друг друга, а как было на самом деле — это другой вопрос. И кто, кроме самих супругов, на самом деле знает, как обстоят дела в браке? — Наверное, ей было страшно, — размышляет он, и я начинаю подозревать, что разговор идет не только о корсаре и его жене. — Думаю, да, но она все равно исполняла свой долг. Мы, женщины, сделаны из прочного материала. Я указываю на свой кулон, семейную реликвию, которую папа преподнес мне на свадьбу. — Это ей подарил тот корсар. На счастье, — сказал мне отец. — Можно? — спрашивает Энтони. Я киваю. Он берет в руки кулон, потирает пальцами золотую оправу в форме сердца и красный камень. Потом, не говоря ни слова, выпускает из рук — кулон слегка царапает мне кожу. Энтони не отходит. Я так волнуюсь, что едва могу дышать. Первый раз мы поцеловались на свадьбе — просто и поспешно, на публику, — а сейчас, кажется, намечается второй. Энтони наклоняется, стирая расстояние между нами, его губы касаются моих, мягко, нежно и почти невесомо. Меня пробирает дрожь. Я делаю глубокий вдох, сердце гулко стучит в груди, а его поцелуй становится настойчивее. Океан плещет вокруг, ветер раздувает мои волосы. Он целует дерзко, уверенно, соблазнительно. Очень в его духе. Из разговоров с двоюродными сестрами и подругами я знаю, что ему надо от меня, ощущаю желание в его напряженном теле, в том, как его руки касаются моей одежды, тянут бретельки купального костюма, как он прижимает меня к себе, точно я ему отчаянно нужна. Раньше меня никто так не целовал. Энтони отпускает меня — его глаза блестят от радости. Я подношу руку ко рту, чувствуя, как губы все еще пульсируют от прикосновения. — У нас все будет хорошо, — улыбается он. Мне бы его уверенность. * * *