— Раньше все время думала об этом. Отчасти это и привлекло меня в Томе. Мы выходили на лодке в море, мечтали о том, как отправимся в плаванье, доберемся до Багам или до Кубы, увидим мир. — И что потом? — А потом вмешалась жизнь. Вам нравится работать на строительстве шоссе? — спрашиваю я, желая уйти от темы моих несбывшихся желаний. — Да. Работа тяжелая, но под конец дня, когда голова касается подушки, почти никаких мыслей не остается. — Наверное, тяжело было идти на войну. — Идти на войну было легко — к этому готовят. Самое трудное было возвращаться. Когда мы уходили на фронт, в голове было полным-полно идей о том, как все будет, как ты себя проявишь, как пожертвуешь собой во имя чего-то более важного. Но что бы ты там себе ни придумал, война — совершенно другое. Однако в ней по крайней мере есть цель, задача. Ты стоишь плечом к плечу с людьми из самых разных слоев общества, и все вы связаны странной, но крепкой нитью. А потом все вдруг заканчивается. Я беру его за руку. От моего прикосновения он вздрагивает — трудно сказать, кого из нас двоих больше удивляет это движение, — потом он выдыхает, его тело ощутимо содрогается, затем замирает на мгновение. Не могу припомнить, когда в последний раз я прикасалась к другому мужчине, не к Тому, но боль, которую испытывает Джон, мне слишком хорошо знакома, и желание утешить было инстинктивным порывом. Но ведь больше всего нам нужно, чтобы нас воспринимали такими, какие мы есть, чувствовали, когда нам больно, и проявляли участие. Я быстро пожимаю его руку и отпускаю ее. Как давно я живу без друзей. — Как запястье — болит? — спрашивает он. — Как вы… — Вы старались не нагружать эту руку, когда носили поднос в ресторане. А по ранним синякам можно понять, что он жестоко обращается с вами. — Он не всегда такой. — Это вообще недопустимо. Я цепляюсь за эту мысль и представляю себя живущей в мире таких отрадных абсолютных истин. Но мгновение оказывается мимолетным — его сдувает порыв ветра, ворвавшегося в открытое окно автомобиля. * * * К парому мы прибываем вовремя. Джон паркует машину, обходит ее сзади и открывает дверь для меня. Я морщусь, пытаясь приподняться, — большой живот тянет меня назад. — Вы в порядке? — спрашивает Джон. — Сейчас, одну минуту. Я делаю глубокий вдох и рывком поднимаюсь с кресла. Джон берет меня под локоть — поддерживает, чтобы я могла встать на ноги, стараясь не касаться синяков, оставленных Томом на моей левой руке. — Вы на паром? — слышится голос. — Да, — отвечает Джон. — Очень вовремя. Шторм надвигается. Это последний рейс. Вам лучше поторопиться. Я спешу изо всех сил, насколько позволяет мое положение; Джон придерживает меня за поясницу — направляет и страхует. Когда мы поднимаемся на судно, где уже стоит автомобиль, меня начинает мутить — море очень неспокойное. Мы ждем, пока погрузятся остальные пассажиры — мужчины, работающие на строительстве шоссе. Некоторые кивком приветствуют Джона, но что именно это означает — дружбу, знакомство или просто тот факт, что он — один из них, трудно сказать. Джон неподвижно стоит рядом со мной и напряженно всматривается в каждого нового пассажира, и я, оказывается, делаю то же самое, правда, понимаю это далеко не сразу — ищу среди всех этих людей лицо Тома. Отплытие на пароме моему супругу не помеха. Если он поймет, куда я направляюсь, запросто доберется на лодке до Мэткемб. В нескольких шагах от того места, где стою я, на борт, склонив голову, взбирается крупный мужчина — у него широченные плечи и очень знакомое тело. Меня охватывает паника — я прячусь за Джона, изо всех сил вжимаясь в поручень и молясь, чтобы он меня не заметил. Как Тому удалось так быстро разыскать меня? Мужчина поднимает голову — у меня на мгновение замирает сердце и пресекается дыхание. — Хелен? — говорит Джон, хмуря брови. Я цепко держусь за поручень и всматриваюсь в воду. Какой-то жуткий момент я думаю о том, чтобы прыгнуть за борт, и пусть мою судьбу решает море. Но прежде чем я успеваю принять решение, мужчина поворачивается — в его чертах мелькает что-то очень хорошо знакомое, но тотчас исчезает, и я понимаю, что обозналась. Это незнакомый человек, внешне похожий, только и всего. Я испытываю такое облегчение, что чуть не плачу. Мужчины, крупные и щуплые, один за другим поднимаются на паром, но Тома среди них нет. Мы отчаливаем, отталкиваясь от причала, и вода начинает бить в корпус судна. От пережитых волнений мне вдруг становится плохо — я перегибаюсь через перила, не в силах сдержать тошноту. Когда она проходит, я вижу прямо перед собой квадратный лоскут — молча беру его, удивляясь качеству ткани и инициалам, затейливо вышитым в уголке. Интересно, это подарок его девушки? Невесты? Я тайком вытираюсь, а потом поднимаю глаза на Джона. — Спасибо. Надеюсь, я не сильно покраснела, потому что мне очень неловко. — Не за что. Вас часто тошнит во время беременности? — Поначалу да, но потом прошло. А не так давно снова началось, с удвоенной силой. И в море становится только хуже, — я хватаюсь за поручень, когда паром качает еще раз. — Говорят, если сосредоточиться на неподвижном предмете, помогает, — советует Джон. — От чего помогает? — От морской болезни. — И где здесь неподвижный предмет? За последние несколько часов погода разгулялась не на шутку — ветер завывает, волны бьются о судно, их гребни поднимаются все выше и выше. — Тогда упритесь ногами и надейтесь на лучшее. Паром швыряет из стороны в сторону. — Держитесь за поручень. Я вас подстрахую! — кричит Джон. Судно подбрасывает — я валюсь вперед, а Джон подхватывает меня. Внезапно мы сбрасываем ход и начинаем двигаться почти черепашьим шагом. Я еще крепче вцепляюсь в поручень — ужасно тянет живот, точно внутри свинцовый шар. — Почему мы замедляемся? — спрашиваю я Джона. Что, если нас преследует Том? — Сейчас узнаю, что происходит. Справитесь тут одна? Я киваю. Пассажиры поблизости тоже обращают внимание на то, что паром сбросил скорость, — звучат приглушенные голоса и крики. Мы в открытом море, я ищу глазами «Хелен» — вдруг паром остановился из-за Тома, но, куда ни посмотри, кругом бушующие волны, которые того гляди поглотят наше суденышко. Что я наделала? Сзади слышатся шаги и голос Джона… — Один винт полетел. Из-за этого ход замедлился. На том, что остался, добираться будем гораздо дольше, чем обычно. Я перегибаюсь через борт и избавляюсь от остатков завтрака.