— Да. Но я помню, каким он был прежде. Это обрывки воспоминаний. Он был моим героем. У него был потрясающий смех. Он всегда приносил мне угощения, украдкой совал конфеты, чтобы мама не видела. — А чем он занялся потом? — спрашивает Сэм. — Он был врачом, когда ушел добровольцем на фронт. Он служил в госпитале. — Тогда он повидал много смертей. В той войне погибло почти сорок миллионов человек, и я часто думаю, сколько из них видели моего брата в свой последний час. — Должно быть. Но он никогда не говорил об этом. Когда война завершилась, мы долго ждали, что он вернется домой, но он не появился. Потом, гораздо позже, пришло письмо с лондонским штемпелем, в котором брат сообщал, что живой. Несколько лет спустя он объявился у нас на пороге. Я едва узнала его. Он пробыл с нами пару дней и ушел. Долгое время он неожиданно появлялся и снова исчезал, пока наконец не пропал совсем. — А вам известно, где он жил в это время? — Нет. — А потом вы получили письмо со штемпелем Ки-Уэст. — Да. — И вы решили, что самое разумное — сесть на поезд и самой притащить его домой? — Есть обстоятельства, не терпящие отлагательства. — А именно? — Хватит с вас моих секретов, — в ответ говорю я. — Почему вам так нужно разыскать брата? — Он — все, что у меня осталось. — У вас больше никого нет? — Мама нездорова, — тон, каким это сказано, ясно дает понять, что это личная тема. — А когда вы получили последнее известие от брата? — Месяц назад. Я умалчиваю о том, что письмо пришло в тот самый день, когда Фрэнк сделал предложение, и не рассказываю о том, какие чувства я испытала, когда открыла конверт и увидела знакомый почерк брата, и что письмо показалось мне ответом на все мои молитвы, точно мой старший брат почувствовал, что мне плохо, и протянул руку помощи, как это было в детстве. Я умалчиваю о том, что брат — единственное, что стоит между мной и браком, которого я отчаянно пытаюсь избежать. — Вон впереди лагерь, — говорит Сэм. На первый взгляд лагерь на Уиндли-Ки, лагерь № 1, — бездушное место, лишенное цвета, где правит безучастный суровый прямоугольный порядок и военная точность. При ближайшем рассмотрении оказывается, что в этом бездушном, лишенном цвета месте очень дурно пахнет. — Я слышал, житье здесь не сахар, — признается Сэм, — но такого не ожидал. Он паркует машину, а я молча смотрю на лагерь, и от этого зрелища к сердцу подкатывает тоска. Несколько палаток расставлены в ряд, возле них — скромного вида постройки с брезентовыми крышами, нимало не оживляющие пейзаж. Кругом мужчины в грязных, пропитанных по́том рубахах — дешевая ткань липнет к телу. В воздухе висит тихий звон — мужчина громко прихлопывает москита тыльной стороной руки. Каких только болезней не водится в подобном месте, кишмя кишащем всевозможными паразитами, где люди ютятся в тесных, антисанитарных условиях. Они все точно на одно лицо — выглядят жутко усталыми, измученными, словно находятся в одном шаге от неминуемой трагедии, когда лишаешься всего. Я жду, пока Сэм заглушит мотор и откроет мне дверь. Когда я выбираюсь из машины, каблуки сандалий проваливаются в землю — Сэм подхватывает меня, и я ощущаю кожей тепло его ладони. Я наклоняюсь к нему и задерживаю дыхание — над лагерем стоит тяжелая тошнотворная вонь. На нас бросают любопытствующие взгляды — Сэм придвигается ближе, кладет руку мне на пояс и тем самым придает мне уверенности. Среди множества лиц я ищу лицо брата — надеюсь на проблеск ответного узнавания, но безуспешно. — Сколько человек здесь работает? — шепотом спрашиваю я Сэма. — Несколько сотен. Островок довольно маленький, и кажется, что все тут друг друга знают, даже если между бывшими солдатами и местными есть какая-то напряженность. Но с момента нашей с братом последней встречи прошли годы, и фотография, которую я ношу с собой, безнадежно устарела — на ней запечатлен мальчик перед уходом на фронт. — Держитесь ближе, — обращается ко мне Сэм. — Попробую найти того, кто тут за главного. Я беру его под руку, и мы оказываемся вплотную друг к другу. Сэм почему-то напрягается, точно еще мгновение — и отпрянет назад, но этого не происходит. Дела в лагере обстоят гораздо хуже, чем мне представлялось: кругом слоняются пьяные, по их нескромным взглядам и тычкам можно заключить, что к женскому обществу многие из них не привыкли. Висящее в воздухе зловоние с трудом поддается описанию — тут и рыба, и море, и пот, и гниль, и тошнотворная сладость, столь часто сопутствующая многим болезням. Я украдкой зажимаю кулаком нос. Я разыскиваю брата, пытаюсь представить, как могли измениться его черты, как на него повлиял ход времени. Сэм рядом со мной тоже настораживается. — Это была плохая идея. Пару минут мы ходим по лагерю и наконец находим главного. Я попутно показываю старую фотографию, но никто ее не опознает, или люди слишком пьяны и ничего не соображают. — Мы пытаемся разыскать этого человека, — говорит Сэм, показывая фотографию начальнику. Он едва смотрит на снимок. — Шторм надвигается. Для посещений момент неподходящий. Мне надо о людях подумать. — Я разыскиваю брата, — встреваю я. — Вы его здесь видели? Есть и другие лагеря. Может, он там. Многие уехали по случаю праздника. Надираются в Ки-Уэст или в Майами. И потом, многие приезжают сюда, а потом сваливают. — Мой брат не такой. Мужчина смотрит на меня почти жалостливым взглядом. — Дорогуша, все они одинаковые. — Когда-то они были героями, — возражаю я. — Вы могли бы по меньшей мере относиться к ним с уважением. — Это верно. Они вам то же самое скажут, когда напьются. Это было давным-давно. Те, что сражались на фронте, и те, что работают здесь, — совсем разные люди. — Да что вы говорите? — возмущаюсь я, обводя рукой лагерь, но взмах получается слишком энергичным, так что еще чуть-чуть, и я ударила бы Сэма. — А разве в подобных условиях можно жить по-человечески? — Послушайте меня, у нас здесь отличный лагерь. — Кругом чистота и порядок, — саркастически говорю я. — Вам не хватает чистоты и порядка? По здешним условиям мы делаем все возможное. Тут у нас шторма и москиты, народ все время нарывается на неприятности, и сейчас у меня забот по горло. Они — взрослые мужики, и я им не нянька, хотя порой приходится ею быть. Вашего брата здесь нет, и, если я не ошибаюсь, раз вы его разыскиваете, значит, он не хочет, чтобы его нашли. Он уходит не прощаясь, а мы с Сэмом остаемся стоять посреди лагеря. — Может, поговорим с другими рабочими? — спрашиваю я Сэма. — Лагерь сравнительно небольшой, и если кто-нибудь его видел, мы узнали бы об этом. — Снимок старый. Возможно, он изменился. — И тем не менее его никто не опознал. — Тот человек сказал, что многие уехали на выходные. Может, мне следовало остаться в Ки-Уэст? Мне казалось, что больше шансов найти его здесь, а сейчас кажется, что он очень далеко. Возможно, его нет в живых. Я стараюсь не думать об этом, но теперь, когда я увидела, какие здесь условия, такую вероятность нельзя исключать. Жизнь тут тяжелая, и я не могу поручиться, что он был готов к чему-то подобному. — Мы можем вернуться в другой раз, — говорит Сэм, и в его голосе явственно слышится сочувствие. — Считаете, что это дурацкая затея, да? — Возможно. Мне тот тип тоже не понравился, но он вам не врал. Люди приезжают сюда и пропадают. Порой по собственной воле, а иногда и нет. Я не говорю, что ваш брат — из их числа, но вам нужно быть к этому готовой. — А вам откуда столько известно про здешнюю жизнь? — В основном благодаря работе. — И что там с вашей работой? С тем типом, за которым вы охотитесь? — Я разузнал кое-что в гостинице — он там объявится. Они всегда объявляются. А сейчас давайте займемся вашим братом.