Он кивает. Сердце начинает биться чаще. — Вот уж не думала, что мужчины вроде вас способны на такие поступки. У вас всегда такой серьезный вид. — Искупаться с хорошенькой девушкой? Еще как способны. У меня нет времени на всякие фривольности — чувства, желания и их последствия, — но искушение велико. Дрожащими пальцами я расстегиваю пуговицы на платье, стягиваю его с плеч, и оно падает на песок. Я не жду, пока Сэм последует моему примеру — разворачиваюсь и иду к воде. Я захожу глубже, вода уже доходит мне до живота, поднимается выше и скрывает грудь. Я ощущаю ногами рельеф океанского дна и жду того момента, когда подо мной останется только вода. Если бы Сэм знал, с кем я обручилась, он бежал бы от меня со всех ног. Фрэнк Морган — не из тех, кто станет подставлять другую щеку, если у его невесты случится роман на стороне. Легкий флирт, тщательно скрытый от посторонних глаз, — это одно, а поцелуи и так далее — совсем другое дело. Меня купили и рассчитались подчистую, мое тело уже не принадлежит мне — по условиям сделки я согласилась стать женой Фрэнка в обмен на его финансовую помощь. И тут меня пронзает гнев, он заполняет легкие, сочится из пор — мне хочется раскинуть руки, поднять голову к небу и закричать. Ничего такого я, разумеется, не делаю, это просто немыслимо, но желание очень сильное. Я злюсь на отца, на братьев, на маму, на Билли Уортингтона, который «любил» меня настолько, что смог затащить в кровать, и выбросил, точно ненужный хлам, когда моя семья разорилась, на все, что обусловило мое нынешнее положение, на людей, которые загнали меня туда, где я быть не хочу. Я не хочу ложиться в супружескую постель, которую создала собственными руками. Я хочу бороться и найти выход. И в данный момент, ради пары свободных вдохов, я хочу смыть чувство отчаяния и утраты, навеянное лагерями, хочу избавиться от ощущения поражения и поступить так, как мне хочется, а не так, как хотят другие. Когда я бросаю взгляд через плечо, Сэм уже стоит в воде, на нем белая майка, а ниже пояса его тело скрыто волнами. Без костюма он выглядит куда более крепким — мускулистый, с широкой грудью. — На берегу эта идея казалась более заманчивой, — ворчит он, и я смеюсь во весь голос. — Видели бы вы свое лицо. — Тут холоднее, чем казалось. — Бросьте, здесь тепло, как в ванной. — И рыбы плавают, — брюзжит он. — Скользят возле лодыжек. — Вам напомнить, что это была ваша идея? — снова хохочу я. — И притом дурацкая. Я подхожу к нему чуть ближе. — Это вам на пользу, — говорю я, заглядывая под маску угрюмости, которой он прикрывается. — Так и есть, — признает он. — Эти лагеря — я не был готов к тому, что там увидел. Возможно, с кем-то из этих людей я был на фронте. Я знаю, что они там видели и как это может повлиять на человека. Я мог быть здесь, рядом с ними — спать в богом забытой палатке и заливать свои проблемы алкоголем. — Ваше спасение — в работе. Она придает смысл вашей жизни. Я не знаю, откуда мне это известно, просто знаю, и все. — Ваша правда. На их несчастье, случилась Депрессия. Они и так боролись за жизнь, а тут произошла другая трагедия. Сколько неудач может снести человек? — Не знаю. — Там казалось, что я не могу дышать, — признается Сэм. — Я хочу помочь им, но за что хвататься, когда все настолько плохо? — Я полагаю, что эти лагеря были организованы правительством с целью помочь, даже если эта затея с треском провалилась. — Думаете, они помогали? Или избавлялись от проблемы? Может, им не хотелось, чтобы сограждане видели, как тяжело живется ветеранам, как скверно обращаются с людьми, которых когда-то превозносили как героев? Гораздо проще было бы выплатить им их ветеранские пособия. Я… Мне инстинктивно хочется его утешить, и это удивительно — я преодолеваю разделяющее нас расстояние, кладу руки ему на плечи и стою так, как бы не обнимая его, а просто удерживая на месте. — Простите. — Я толком не знаю, почему или за что я прошу прощения — меня приучили так говорить, когда кому-нибудь больно или грустно. Слова и жесты — это доступные мне способы облегчить чужую печаль. Сэм сглатывает, его кадык реагирует на движение. Когда он начинает говорить, его голос звучит более хрипло, чем обычно. — Мне не следовало заводить этот разговор. Вы, наверное, переживаете из-за брата. * * * Я испытываю прилив стыда, потому что в данный момент мои мысли заняты отнюдь не братом. Я прижимаюсь к Сэму теснее — потребность утешать трансформируется в потребность быть утешенной. Я скольжу руками по его телу, его сердце стучит у меня под ладонями. До сих пор мои отношения с Фрэнком были исключительно платоническими. Возможно, он считает меня невинной и не хочет переступать черту. Еще вероятнее, учитывая его репутацию, что для этих дел у него есть более опытные женщины, и для удовлетворения потребностей я ему не нужна. Я — кукла, которую выставляют на полке и редко берут в руки, с которой никогда не играют — она дорогая и красивая, а самое главное — вызывает зависть. Но стоит мне коснуться Сэма, и желание, спящее внутри меня, свернувшись кольцами, поднимает голову и охватывает меня с такой силой, что я едва могу дышать. Сэм втягивает носом воздух, глубоко и прерывисто, выражение его лица непроницаемо. Он убирает волосы с моего плеча, проводит пальцем по подбородку — его рука слегка подрагивает. — Элизабет. Мое имя, произнесенное им, звучит как самая прекрасная музыка. Меня пронзает чувство торжества — я склоняю голову ему в ладонь, ощущая щекой нежную трепетность его пальцев. Я уже давно веду всех за собой и забыла, что можно прикасаться вот так — точно я что-то хрупкое и меня надо холить и лелеять. Билли это было невдомек. В наших с ним отношениях мы были точно Далила с Самсоном, и я вела. Но сейчас Сэм перехватывает у меня инициативу с уверенностью мужчины, знающего, чего он хочет, и от сознания того, что из загонщика я превращаюсь в объект охоты, по телу пробегает дрожь. Сэм клонится вперед, ниже, ниже, его рот уже совсем близко, его дыхание обдает теплом мой подбородок, он тянет меня к себе, по коже разливается жар, наши губы вот-вот соприкоснутся… Над нашими головами раздается громкий гудящий звук. Я вздрагиваю в его объятиях. — Что это? Сэм быстро делает шаг вперед — наши руки расцеплены, и я снова вижу перед собой бывшего солдата, а ныне — федерального агента. Он напряжен. — Это самолет. Мгновение спустя в поле зрения появляется небольшой объект — он ныряет между облаками, а за ним что-то полощется в воздухе. Когда самолет пролетает над нами, мы поднимаем головы и читаем напечатанные на полотнище и теперь ясно различимые слова: «Предупреждение об урагане». — Это, наверное, самолет службы береговой охраны, — говорит Сэм. — Есть основания для беспокойства? Он отвечает далеко не сразу, и это затянувшееся молчание заглушает момент возникшей между нами близости. — Я не знаю. Я вижу, что его тяготит состояние нерешительности и незнание ответа. У него на лице то же самое выражение, как несколько минут назад, когда он чуть не поцеловал меня. Возможно, к большому сожалению. Мне становится холодно, в воде уже некомфортно, все разом изменилось. И после зловещих слов, мелькнувших в небе над нашими головами, эта крохотная полоска пляжа больше не кажется раем.