Часть 37 из 56 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сэм обнимает меня и привлекает к себе, защищая от толкотни и давки на пути к поезду. Царящий здесь хаос и отчаяние на лицах вызывают в памяти знакомые сцены после великого краха, когда люди, разгневанные и перепуганные, толпились перед банками…
— Я держу вас, — шепчет мне Сэм. Я прижимаюсь к нему, испытывая благодарность за то, что он такой сильный и не бросил меня в этом кошмаре. Я не доверяю ему, но в данный момент лучше быть с ним, чем самой по себе.
Откуда-то, перекрывая завывания шторма, доносится грохот, который начинает становиться все слышнее.
И вот вдали, подобно могучему чудовищу, возникает спешащий по рельсам поезд.
— У нас получилось! — кричу я, бросаясь Сэму на шею. Потом я подхватываю стоящую на земле сумку и, смешиваясь с пришедшей в волнение толпой, устремляюсь к поезду.
Но он не останавливается…
Он продолжает движение по рельсам и проезжает мимо.
К югу от нас расположен лагерь № 3. Поезд направляется туда? За ветеранами из того лагеря? Вернется ли он за нами? Но тогда будет слишком поздно. Шторм слишком сильный, он слишком близко.
За моей спиной слышатся крики и вопли — страх, царящий в толпе, достигает критической точки, когда поезд проходит мимо; вместе с ним мы лишаемся последней надежды.
Мы обречены.
Станционное здание уже существенно пострадало от разгула стихии — всем в нем не укрыться. Сколько людей погибнет?
Сотни.
— Он останавливается! — слышится крик.
Ну конечно, поезд затормозил впереди.
Люди бросаются к нему — матери с детьми на руках, пары, держащиеся за руки. Мы движемся в тумане, тела карабкаются вверх, отчаяние толкает нас вперед вопреки парализующей панике.
Меня задевает женщина, к юбке которой льнет крохотная девчушка. У женщины мрачный вид, шум толпы почти заглушает плач девчушки.
С другой стороны я слышу, как молится мужчина — он повторяет одни и те же слова, и его розовые губы составляют разительный контраст с мертвенной бледностью лица.
Люди подсаживают в вагоны детей, помогают взобраться пожилым, уплотняются, теснясь друг к другу. Сэм крепко держит меня за талию, увлекая к открытым дверям. Сверху тянутся руки и втаскивают меня внутрь. Я стою на краю и смотрю вниз, ожидая, когда поднимется Сэм.
Он обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, сразу позабыв свои прежние опасения.
Мы спасены, и только это имеет значение.
— Говорят, поезд заберет ветеранов из лагеря № 3, а после мы уберемся отсюда! — кричит стоящий рядом мужчина.
Нам не удалось побывать в лагере № 3, и я надеюсь, что брат ожидает там поезда, и скоро мы с ним встретимся, и он тоже будет в безопасности.
По составу пробегает дрожь — поезд готовится прийти в движение.
— Держитесь! — кричит мне Сэм, когда происходит невозможное. Вагон, который мгновение назад казался таким прочным и большим, вдруг становится неустойчивым, как консервная банка.
Не знаю, как долго он раскачивается и трясется на рельсах, — кажется, что целую вечность.
Люди вокруг меня кричат, дети плачут.
И так же быстро, как началась, тряска прекращается — и воцаряется тишина.
Вагон смолкает.
Я наклоняюсь к маленькому окошку, всматриваясь в мокрое стекло.
Небо на удивление чистое.
Картина перед моими глазами меняется так внезапно, что я почти не замечаю, когда это происходит. Стоило мне моргнуть, и вот уже противоестественно пасторального пейзажа нет. Вместо земли и неба передо мной голубизна.
Голубая стена.
Точно драгоценный камень совершенной чистоты, она переливается всевозможными оттенками голубого — тут и аквамарин, и бирюза, и лазурь.
Мозг пытается осознать возникший перед глазами образ, и я понимаю — это вода, подобно деснице божьей, вздымается все выше и выше, перекрывая собой все, — и обрушивается на нас всей своей бесконечной мощью…
И достигает меня. Ясно как день.
Слишком рано. Я не готова. Я не хочу умирать.
Ветер завывает в праведном гневе, я точно во сне — мимо летят обломки, в голове возникает резкая боль, я пошатываюсь и падаю, вода подхватывает меня, и наступает тьма.
Глава 21
Мирта
Волны бьются о берег, дождь молотит по жестяной кровле. Ветер оглушает — в его завываниях слышен нескончаемый свист.
Я вглядываюсь в окно, пытаясь понять, что происходит.
Я отдергиваю шторы…
Там, где был песок, теперь, подступая к белой веранде, плещется море.
Сердце бешено бьется.
— Вода поднимается. Надо переместиться выше, на второй этаж.
Я цепляюсь за протянутую руку Энтони и следую за ним вверх по лестнице.
Нога оступается — Энтони подхватывает меня на руки, несет наверх, и, только когда мы оказывается в спальне, он меня опускает.
— Сильно поднялась вода? — спрашивает он.
— Метра три, пожалуй. Дом стоит не так высоко над океаном.
— Возможно, не стоило подниматься наверх, — говорит он. — Что будем делать, если вода продолжит прибывать?
— Внизу оставаться тоже не вариант. Течение слишком сильное. Нас просто отнесет в море.
Откуда-то доносится звон разбитого стекла, и я вздрагиваю.
— Вероятно, окно. — Энтони гладит меня по спине, но в его голосе сквозит тревога.
Окружающий нас мир вдруг становится источником угрозы, мать-природа ополчилась на нас. И дело не только в опасностях, которые таятся в самом шторме, — а в том, что он сметает на своем пути и может обратить во зло.
— Думаю, ванная — самое безопасное место, — говорю я.
Внизу, по крайней мере, большая часть окон заколочена. Единственное, что нас сейчас отделяет от смерти, — это крыша, но ее прочность, судя по металлическому скрежету, внушает большие опасения. И если вода поднимается…
Хороших вариантов не остается.
Мы бежим в ванную и, закрыв дверь, вместе втискиваемся в ванну — Энтони крепко обнимает меня, жарко дыша мне в шею.
— Черт знает что, — бормочет он почти мне в ухо. — Ненавижу быть беспомощным. Надо было попытаться выбраться отсюда. Я должен был позаботиться о твоей безопасности.
— Разве ты знал, что все обернется настолько плохо? Такого шторма мне видеть не приходилось.
Энтони стискивает меня еще крепче.
— Если мы его не переживем…
— Не говори так.
— Если мы его не переживем, — продолжает он, — я хочу, чтобы ты знала, что эти последние дни были самыми счастливыми в моей жизни.
Я сглатываю комок в горле, сплетаю свои пальцы с его, подношу наши руки к губам и целую костяшки его пальцев.
Мы молчим, а вокруг лютует шторм.