— И я не люблю лаймовый пирог. Он наклоняется, целует Люси в макушку, ласково проводит рукой по ее светлым волосам, а затем переводит взгляд на меня, и в его глазах стоят слезы. Интуиция подсказывает мне протянуть руку, но я ей не верю. Я себе не верю. Слишком многое разделяет нас, в моей жизни столько сложностей, и прежде всего — мой страх. Тогда он уходит. Глава 35 Элизабет. Понедельник, 9 сентября 1935 года На следующее утро я просыпаюсь — постель рядом пустует, на ночном столике пара железнодорожных билетов, а Сэма нигде нет. До отправления поезда несколько часов, и сумки с нашими скудными пожитками стоят у двери. После того, что мы пережили, мне не улыбается мысль ни проторчать еще какое-то время в здешней тесноте, ни долго-долго ехать на поезде, но пора браться за ум и возвращаться домой. Когда я почти оделась, приходит Сэм. — Фрэнк Морган убит, — объявляет он. У меня отваливается челюсть. — С чего ты взял? Сэм протягивает мне сложенную газету. «Гангстер Фрэнк Морган застрелен на пороге собственного дома». — Как? Когда? — Прошлой ночью. Убийцу никто не видел, а если и видел, то все молчат. Я позвонил в Бюро, чтобы узнать, что к чему, но пока им толком ничего не известно. — Значит, его убили. Это точно? — Да. Я опускаюсь на край кровати — сердце отчаянно бьется. — Он больше ничего тебе не сделает, — говорит Сэм. И мне не придется выходить замуж за человека, которого я не люблю. — А что будет с долгами моего отца? — спрашиваю я. — Они упокоятся вместе с Фрэнком? Или их станет трясти с нас тот, кто займет его место? — Кто бы ни занял место Фрэнка, пока у него найдутся дела поважнее. Сейчас среди преступных элементов Нью-Йорка идет борьба за власть, и это еще только начало. — Думаешь, поэтому его убили? — Скорее всего. Ходят слухи, что Энтони Кордеро возвращается в Нью-Йорк. Насколько я понимаю, за этим стоит он. — Энтони Кордеро? — прищуриваюсь я. — Да. Он — один из самых главных врагов Фрэнка. — Мне известно, кто он. Он сейчас не в Нью-Йорке. У него медовый месяц. Я встречалась с его женой. — С которой он познакомился в Гаване? — Да. — И где это вы с ней встретились? Какая она, по-твоему? — спрашивает Сэм. — Мы о ней толком ничего не знаем. — Мы встретились на пляже в Айламораде. Она мне понравилась. Чем-то напоминает меня до того, как все полетело в тартарары. Она пригласила меня навестить ее, но из-за урагана я так и не успела воспользоваться ее приглашением. — Тебя пригласили в дом Энтони Кордеро? — Ну да, — я пожимаю плечами. — Что тебя удивляет? Я умею производить на людей хорошее впечатление. — Дорого я дал бы за то, чтобы увидеть физиономию Кордеро при виде невесты Фрэнка Моргана на пороге своего дома. — Думаешь, он знает, кто я? — Он, несомненно, разузнал, что затевает Фрэнк и в чем его слабости. — И что это означает в нашем случае? — спрашиваю я. — Фрэнка больше нет. Поначалу я была для тебя чем? Способом подобраться к нему поближе. Сейчас необходимость в этом отпала. Значит, здесь наши пути расходятся? — Ты этого хочешь? — спрашивает Сэм. — Чтобы наши пути разошлись? Я не совсем понимаю, чего мне хочется. Как ни ужасно это звучит, но смерть Фрэнка Моргана для меня своего рода подарок, решение проблемы. — Тогда чего ты хочешь? Сейчас ты можешь вернуться в Нью-Йорк, не переживая из-за отцовского долга и из-за того, что тебе придется выйти замуж за человека, которого ты не любишь. Чего еще тебе хочется от жизни? — Мне нужно хорошенько все обдумать. Хотелось бы иметь работу по душе, чтобы хватало денег на себя и на уход за мамой. Такую, где я могла бы проявить себя. Хотелось бы иметь друзей. Не тех, которые для виду, а настоящих. Интересных людей. И мне хотелось бы, чтобы в моей жизни был ты. — Я? — он сглатывает. — Да, ты. * * * В поезде, следующем из Майами в Нью-Йорк, мы сидим рядом, держась за руки, и моя голова лежит на плече у Сэма. Мы ничего друг другу не обещаем, и тем он нравится мне еще больше — невысказанным пониманием того, что пока я не хочу связывать себя новыми узами. В дороге я то и дело прикладываюсь к бокалу — мерное покачивание вагона навевает воспоминания о той ночи. Сэм напряжен, от выпивки отказался и сидит, привалившись спиной к стене, разглядывая пассажиров. Он возвращается на службу в Бюро — громить организованную преступность Нью-Йорка, а я надеюсь, что теперь, когда я по-настоящему свободна, у меня начнется новая жизнь. Времена сейчас тяжелые, и утраты мы понесли большие, но то, что мы выжили и стойко прошли через все это, придает мне сил. — У меня появилась одна идея, — говорю я. — Расследования, которыми ты занимаешься… — Нет. Абсолютно исключено. — Ты даже не дал мне закончить, — возражаю я. — Что бы ты ни придумала, это плохая идея. Ужасная. — Ты не можешь утверждать наверняка, пока не дашь мне высказаться. — Ладно. И что это за гениальный план? — Преступники, которых ты ловишь, — они ведь мало чем отличаются от других мужчин. Готова поручиться, что они охотнее откроются женщине. Мужчины обожают хвастаться своими победами и все такое. — Я не буду использовать тебя в качестве приманки для ловли преступников. Ты не федеральный агент. — Я пока не федеральный агент. — Охотиться за преступниками — не для тебя, если ты об этом. Никогда не поверю, что у них нет женщин-детективов и частных сыщиков. Почему бы мне не попробовать себя в этом качестве? Денег за помолвочное кольцо, которое я отнесла в ломбард в Майами, хватит надолго, но ведь не на всю жизнь. Я улыбаюсь — препираться с ним бессмысленно. Когда-нибудь он поймет, что проще уступить мне, чем стоять на своем. Чего-чего, а упрямства мне не занимать. В конце концов, я в одиночку проделала весь путь до архипелага. — Скажи честно, ты обратил бы на меня внимание в поезде, если бы не искал меня по поручению Фрэнка? — спрашиваю я Сэма, переводя разговор на другую тему. — Ты стал бы разговаривать со мной? — Честно? Я заметил тебя, как только сел на поезд. Я мог бы занять любое место, но сел напротив тебя, потому что ничего прекраснее тебя я никогда не видел. И ничего интереснее. И я решил держаться поблизости на тот случай, если из-за твоего кокетства бедного парнишку хватит удар. — Я пыталась привлечь твое внимание, — признаюсь я. — Ты сидел, уткнувшись в папку, с таким видом, что это самая увлекательная вещь на свете.