— Да. Я знаю его так недолго, но да. Будь Диана другим человеком, сейчас бы она заключила эту храбрую честную девушку в свои объятья. Был уже раз, когда они искренне, от всей души, разобнимались, — тогда все ждали, затаив дыхание, новостей от Капитана Гастингса с пляжей Нормандии во время Вторжения. Но сейчас Диана не сумела, с такой же легкостью, как тогда, еще раз побороть свою долгими годами сформированную привычку «вести себя пристойно». Поэтому он сказала: — Что ж, это возвращает нас к вопросу о ваших свадебных хлопотах. Вернется Капитан Гастингс цел и невредим, то, как я полагаю, вы захотите пожениться здесь, в Хайбери. Если вы ходите, я черкну словечко нашему викарию, а он сумеет помочь вам устроить так, чтобы дата венчания пришлась как раз на время увольнительной Капитана Гастингса. — Ох, и спасибо ж вам, миссис Саймондс. вы так добры, — сказала мисс Педли. — Каковы Ваши планы касаемо свадебного застолья? — Про свадебный завтрак я еще даже и не задумывалась. За это даже начинать браться страшно, особенно учитывая продуктовое нормирование, — сказала мисс Педли. — У вас должен быть свадебный завтрак. И он у вас будет, в Хайбери Хаус, — Выговорила Диана прежде, чем смогла второй раз обдумать это свое скоропалительное предложение или задуматься, а что скажет про это мисс Аддертон. — В Хайбери? — переспросила мисс Педли. — На веранде, если захотите, а если пойдет дождь, можно будет расположиться в моей утренней комнате. Хайбери Хаус может и дальше оставаться госпиталем для выздоравливающих, но, думается мне, успешно проведенные в нем танцы доказали, что он все еще способен справиться и сумеет управиться с еще одной вечеринкой, если его призовут на помощь. Мисс Аддертон, наверное, удар хватит, когда ей сообщат об этой затее и ей придется стать волшебницей и приготовить свадебный завтрак практически из воздуха и из скудных пайков, — Впрочем, скорее всего, она вовсе не будет против. Диана прекрасно помнила то, как мисс Педли ни на шаг не отходила от мисс Аддертон, когда та телеграмма пришла. Другое дело Синтия — тут могут возникнуть сложности. — Вы уверены, что это не станет помехой? — спросила мисс Педли. — Вовсе нет, — солгала Диана, не переставая улыбаться. Свадебный завтрак мисс Педли совершенно точно станет еще одним полем битвы, на котором сойдутся в поединке Диана и ее добродетельная золовка, — Что ж, оставлю вас наедине с вашими рисунками. Она дошла уже, наверное, до середины этой зеленой комнаты сада, когда мисс Педли крикнула: — Если я после войны соглашусь переехать в Колчестер, я откажусь от слишком многого, что мне так дорого здесь! Диана медленно обернулась, глянула через плечо: — Любовь может заставить женщин совершать нелепые поступки. Умных делает дурами. Они отказываются от того, что никогда не намеревались бросить… — она умолкла, — Просто знайте, что можете сказать ему то, что вы хотите. Можете требовать то, что вам нужно. — От чего отказались вы, миссис Саймондс? — спросила мисс Педли. Диана поправила свою корзинку, висевшую у нее на сгибе руки, подтянув повыше, и только затем ответила: — От всего. Позже в тот день, проделав все свои обычные обходы и навестив всех раненых в их палатах, Диана остановилась напротив двери в бывшую комнату для занятий музыкой, которая была отдана под кладовую, когда в особняк въехал госпиталь. Она разгладила юбку, выпрямила плечи. Это была всего лишь комната. Комната ни в чем не виновата. Тем не менее, отворив дверь, она ощутила сгустившуюся в воздухе печаль. Это было сродни чувству, которое испытываешь, сиживая за чаем с человеком, который нынче — не более чем дальний знакомец, а когда-то был добрым компаньоном. Она тихо затворила дверь за собой. Служанка Дороти должна была приходить проветривать эту комнату регулярно, хоть и понемногу; действительно, воздух здесь был не затхлый, а в солнечном луче, что пробивался в щель между темно-синими шторами, танцевало лишь совсем немного пыли. А в углу, точно там, где она ее и оставила, ее ждала ее арфа. Она шла к ней так, как мог бы наездник приближаться к пугливой лошади. Пальцами слегка коснулась чехла из фетра. Когда ей было 15 лет, всеми фибрами души она жаждала и мечтала об этом инструменте. Тогда она была талантлива. Ее учитель тогда даже поощрял в ней идею о том, чтобы поступать в консерваторию. Помнится, она спросила на это разрешения у своих родителей. Умоляла об этом. Вместо этого, вскоре после этого, ее услали в Швейцарию, чтобы «покончить» с этим. Диана благоговейно открыла тканевый клапан фетрового чехла. Фалды его разошлись, упали на пол, явив ее взору деку арфы из орехового дерева глубокого оттенка и медные педали. Подтащив поближе к себе стоявший неподалеку стул, она прислонила инструмент к своему плечу, поддернула чуть повыше свою юбку, села. Сделала глубокий вдох, поставила большой палец руки на струну, и щипком дернула. Раздавшийся звук был настолько диссонансным, что Диану аж подпрыгнула. — Инструмент расстроен, конечно, — пробормотала она. Она уже, было, приготовилась снова поставить арфу вертикально, укрыть чехлом и уйти прочь из этой комнаты, но заметила лежавший на пианино нотный блокнот своего сына. Если Робину можно заниматься музыкой, отчего нельзя ей? Из книжного шкафа она извлекла свой камертон и свой ключ для настройки арфы, а затем принялась методично работать, медленно возвращая свою арфу к жизни. Когда, наконец, последняя струна была натянута и настроена на верный тон, Диана поставила руки на струны и взяла первый аккорд одной пьески для арфы издательства Leduc[50]. — В те времена, когда она серьезно и каждодневно занималась музыкой, то могла бы сыграть пьеску эту даже во сне. Однако, хотя ноты она помнила до сих пор, руки ее утратили во многом свою ловкость. Она довершила пьеску, клянясь себе, что обязательно смажет педали арфы, а затем принялась за партию для арфы из партитуры Шуберта, которую некогда любила. Дойдя до середины произведения, остановилась, чтобы встряхнуть заболевшие руки. Пальцы ее теперь двигались едва ли в половину так проворно, несли когда она играла в последний раз, а было это много лет назад. Когда час спустя она зачехлила свой инструмент и вышла из комнаты для занятий музыкой, то знала твердо, что больше не намерена ждать так долго. Винсента Среда, 24 июля, 1907 год Хайбери Хаус Жарко и сухо. Будет ли когда-нибудь снова дождь? Я пренебрегала своим дневником и последние несколько недель ничего не сюда записывала, но разве может кто-нибудь винить меня за это? Ожидая ребенка, я узнала, что это — сплошное страдание. С той поры, как Доктором Ирвингом был поставлен этот диагноз, меня постоянно валили с ног то тошнота, то обморок, как если бы теперь мое тело дало обещание предавать меня каждый день. Сегодня утром я обнаружила себя стоящей на коленях позади куста буддлеи в Садике для детей и пытающейся не дать извергнуться съеденному еще утром скудному завтраку— лишь чай да хлебный тост. Понимаю всю иронию: мне надо сажать этот сад, который, как предполагалось, должен доставлять удовольствие детям, находясь в столь жалком состоянии из-за своего положения, но по этой-то причине мне надо делать все быстрее. Моя беременность станет заметной прежде, чем я докончу мою работу в Хайбери Хаус. При одной мысли о том, что никогда мне не увидать этот сад завершенным, сердце мое сжималось от боли, но разбитое сердце при незапятнанной репутации лучше, несли разбитое сердце и позор. У меня есть план. Начиная с сентября я примусь изображать недомогание — какое именно, я покамест еще не решила. Заболевание это должно быть серьезным, но не смертельным, а таким, при которым требуется лишь длительный период ничем не нарушаемого отдыха и, если мне повезет, рекомендация какого-нибудь другого врача сменить климат, для чего переехать в более теплую страну. Я оставлю мистеру Хиллоку все чертежи, детальные описания, список растений для посадок, чтобы он смог завершить создавать этот сад. Затем на 6 или 7 месяцев я уеду в какое-нибудь место, где никто меня не знает и я не знаю никого, найму какую-нибудь благоразумную женщину, которая умеют хранить молчание, чтоб она помогла мне в родах. После того, как дитя будет устроено в какую-нибудь семью, в которой ее будут любить, я возвращусь в Англию. Это единственный выход. Везде, куда ни повернись, мне приходилось приносить все больше жертв. Я бросила Мэттью. Не объясняя причин. Не разыгрывая великую трагедию. Вместо этого я стала держаться поблизости от Хайбери Хаус. Больше я не позволяла себе совершать никаких рискованных вылазок к той живой изгороди, а если мне и приходилось идти той дорогой мимо нее, то я решительно глядела в землю прямо перед собой. Я отерла рот носовым платком, встала, покинув свое цветочное убежище, отряхнула свои юбки. И это пройдет, сказала я себе, также как повторяла себе это каждый день. — Мисс Смит, — раздался вдали чей-то девчачий голос. Я откашлялась, прочищая горло: — Я здесь. Одна из служанок, которая именно, я не признала, просунула голову в дыру в живой изгороди между Садиком для детей и Свадебным садом: — Мисс Смит, вас хочет видеть мистер Мелькорт, он ожидает вас в гостиной. Мой желудок скрутило. Он все знает. Я натянуто кивнула, отбросила свои садовые перчатки и инструменты в плетеную корзину, где им полагалось храниться, и подобрала свои юбки, готовая проследовать за служанкой к моему работодателю за расплатой. Служанка провела меня в двойную гостиную. Словно намеренно, мое увольнение должно произойти в той же самой комнате, где меня наняли на эту работу. Когда я поглядела по сторонам, то увидела, что мистер Мелькорт был не один. Рядом с ним стоял мужчина очень маленького росточка с необычайно загорелой кожей, что резко контрастировало с сияющей белизной его рубахи. — Мисс Смит. Простите, что оторвал вас от ваших трудов, — сказал мистер Мелькорт любезно веселым тоном — Вовсе не тоном человека, намеренного рассчитать своего садового дизайнера. — Отнюдь, — сказала я осторожно. — Позвольте мне представить вам — Мистер Мартин Шоот, директор Королевского общества ботанического наследия, — Мистер Мелькорт улыбнулся своему гостю, — Он выразил желание познакомиться с вами. Королевское общество ботанического наследия — престижная и напыщенная организация, которая отказывалась допускать в свои ряды женщин. Стараясь не хмуриться, я сказала: — Мистер Шоот, вам придется простить меня за невозможность пожать руку. Я только что была в саду. Его рука осталась протянутой ко мне: — Немного грязи не сможет мне навредить, мисс Смит. Совсем наоборот. Могу представить, вы более счастливы, когда находитесь в саду, на природе, несли чем когда замкнуты в помещениях. Неохотно я приняла его руку. С тех самых пор как мне пришла эта идея дать новую жизнь садам в Хайбери Хаус, я непрестанно вел переписку с мистером Шоотом. — Мне очень захотелось воочию познакомиться с той женщиной, которая стоит за этим грандиозным проектом, — сказал он. — И вы неприятно удивлены тем, что вся ответственность за сад, подобный саду Хайбери, может быть возложена на женщину, мистер Шоот? Я ожидала, что он отреагирует так же, как реагируют столь многие мужчины, когда сталкиваются лицом к лицу с тонко завуалированным женским презрением — негативно отреагирует — но вместо этого мистер Шоот начал смеяться: — Хорошо же вы меня встречаете, мисс Смит. По тому, как плотно, естественно выполнены Ваши структурные посадки растений, я с большим уважением вижу, что в своем ландшафтном дизайне вы придерживаетесь стиля Уильяма Робинсона. — И Гертруды Джекилл. Мой отец, незадолго до своей смерти, дал мне ее книгу Лес и сад, — сказала я.