Он кивнул. Она отперла дверь и посторонилась, чтоб он мог войти в прихожую, выложенную пёстрым кафелем. По обе стороны их встречали две окованные железом двери, а прямо перед ними был лестничный пролёт, ведший наверх, где находилось несколько спален. — Граф рассказал мне, что некоторые из подобных коттеджей лет десять назад были модернизированы, поскольку его земельный управляющий отказывался жить в Брэмбридж Манор, если в нем не будет горячей воды, центрального отопления и исправных ванных комнат, — рассказала она. Грэми поцеловал, примяв её густые пушистые волосы: — Ты уже видела этот дом раньше? — Нет, лорд Уолфорд хотел, чтобы тут сначала прибрались, а я подумала, что лучше нам осмотреть дом вместе. Она вошла в одну из дверей и очутилась в приличных размеров гостиной. Обернулась к окну со стеклами в свинцовом переплёте, через которое широким потоком лился свет. Хотя здесь не было ничего из мебели, она могла представить, какой могла бы быть эта комната в обставленном виде — с железным очагом, над которым шла широкая каминная полка. — Зимой тут уютно, говорит лорд Уолфорд, а столовая с кухней расположены в задней части дома. Наверху три спальни и маленькая комнатка, в которой можно устроить кабинет, — сказала она. Она повернулась и обнаружила, что он прислонившись к дверному косяку, всё это время неотрывно глядел на неё. — Или детскую, — сказал он. — Она улыбнулась: — Или детскую. — Я хочу осмотреть остальную часть дома, но сперва мне следует рассказать тебе кое-что, — он погладил её шею там, где под волосами на шее ямочка, — Я написал письмо матери. Спросил, можно ли тебе будет пожить у моих родителей, если ты забеременеешь до того, как кончится война или если меня перебросят за границу до того, как война закончится. Она резко и прямо указала мне на то, что она с новой невесткой незнакома и что ты тоже можешь не пожелать жить со свекровью в чужом доме, где никогда раньше никогда не бывала. Мать также спросила меня, а задумывался ли я хоть когда-нибудь о том, насколько одиноко тебе может быть в Колчестере, где ты никого не знаешь. Она сказала, что я эгоист. — Твоя мать выражается как женщина, имеющая твёрдые убеждения, — Бэт произнесла это настолько безразлично, насколько могла. — Она ясно представляет, что правильно, а что ошибочно. В этом случае неправ оказался я. — Я могла бы сказать тебе всё то же самое. По сути, я это тебе говорила. — Прости, я не слушал. Уверен, мне предстоит извиняться за это перед тобой ещё долгие годы, — проговорил он застенчиво. — Ну, не годы, а вот несколько дней, может, и придётся, — сказала она. — Обещаю, я исправлюсь. — Всё, чего я хочу, так это чтоб мы принимали решения вместе, — она пересекла комнату и поцеловала его в щёку, — Пообещай, что не злишься за то, что я поговорила с лордом Уолфордом? — Как могу я злиться на столь находчивую женушку? Они переходили из комнаты в комнату, Бэт каждый раз ахала, обнаруживая маленькие милые детали. Несмотря на то, что дом был скромный, но над его конструкцией кто-то изрядно потрудился. К тому времени как они обошли весь дом, изучив чуть ли не каждый его дюйм, — залезали даже в прохладный сухой погреб — она была очарована. — Ты только представь, как мы тут заживём! Дом, конечно, не в самом Хайбери расположен, но мы сможем ездить туда на велосипедах, — сказала она. — Когда отменят нормирование расхода бензина, мы сможем начать копить на машину, — сказал он. — Ты так уверен, что война скоро закончится, — сказала она. — После «Дня Ди» многое изменилось, — он замялся, — Я собирался подождать до сегодняшнего вечера, и только тогда сказать тебе об этом, но скажу сейчас. Я подал рапорт, чтоб занимаемая мною сейчас офицерская должность в Пионерском Корпусе была изменена с временной на постоянный контракт. Задохнувшись, она глотала ртом воздух: — Так ты что, больше не пытаешься вернуться в свой полк? Он отрицательно помотал головой: — Я подал рапорт о переводе на должность интенданта в Лондон, и мой командир, кажется, думает, что меня утвердят. Мне всё ещё нужно будет оставаться в окопах, но я смогу уезжать с передовой сразу, как только мне будут давать увольнительную. Есть вероятность, что и после войны эта должность останется за мной. — Ты уверен? — спросила она, — Ты ведь был так настроен вернуться к своим бойцам. Он улыбнулся: — Чем скорее всё срастётся с этим моим переводом в Корпус, тем скорее мы сможем начать жить вместе. Она провела, скользя, своими руками вниз по его рукам так, что их пальцы переплелись: — Я хочу этот дом и я хочу жить в нём с тобой. — Хорошо. Скажем о нашем решении лорду Уолфорду? — спросил он. — Да, но сперва… — она запрокинула голову и поцеловала своего мужа, стоя посредине их будущего дома. Винсента Воскресенье, 3 ноября, 1907 год Хайбери Хаус Свежий морозный воздух, солнечно Нынче утром я проснулась, а в окно моей спальни лились лучи бледного осеннего солнца. С вечера я забыла задёрнуть шторы — теперь мне был виден угол одной из теплиц и желтеющая листва деревьев вдоль променада. Внезапно я поняла, как же сильно соскучилась по насыщенному запаху свежего утреннего воздуха с лёгким морозцем. Быстро одевшись, я схватила, словно метлой смела, со столешницы мой альбом для зарисовок и карандаш. Я знала, что Мелькорты сейчас в церкви и все служанки ушли туда с ними вместе. Тем временем я выверю мои финальные наброски, которые делала для Зимнего сада по памяти, там на месте. А затем упакую вещи. Выйдя на улицу, я запрокинула голову, поставив лицо едва гревшему солнцу, стараясь уловить его слабое тепло. Щебетал какой-то поздний щегол да шептались слетавшие на землю листья. Под землёй — я знала это — начинали сейчас свой жизненный цикл сотни луковиц, за высаживанием которых я с мистером Хиллоком и его помощниками-садовниками проводила долгие часы: луковица выходит из состояния покоя, а затем сквозь почву пробивается первый зелёный росток, вопреки зиме. Шагая по Саду скульптур, с его фигурно постриженными и оттого растущими столь медленно деревьями-топиариями, я не торопилась — наслаждалась безлюдностью, уединённостью, одиночеством. Свернула за угол, дабы обогнуть живую изгородь между Водным садом и Садом поэта, и вышла прямиком к воротам Зимнего сада. Ключ торчал из замочной скважины, поэтому я беспрепятственно зашла в сад. Я глубоко вздохнула. От ворот направо я двинулась в обход — шла неспешно и мечтала. Задумав его таким образом, чтобы лучше всего он выглядел в самое суровое время года, тем не менее, я хотела, чтобы он был красив и весной, и осенью, и летом тоже. Мнения мистера Хиллока и моё сошлись — у стены мы решили посадить плетистую розу — отдав этим своеобразную дань Мэттью — она заплетёт всю стену. По весне ежовник развернёт свои серебристые колосовидные листья, летом будет красоваться своими бледно-пурпурными цветами, которые осенью отомрут, а зимой он будет кивать своими семенными головками — по форме ну в точности помпоны! — и щедро разбрасывать по ветру семена. Я сделала карандашом пометку в моём альбоме для набросков — попросить мистера Хиллока непременно оставлять семена для птиц, столь долго, сколько он сможет. Как долго я там пробыла, не знаю. Я затерялась в этом саду, всецело поглощённая моей задачей, завершить которую было необходимо как можно скорее. Доделать всё в Хайбери и уехать. Покончить с прошлым для того, чтобы попытаться двигаться дальше. Моя сосредоточенность была нарушена — я услышала, как заскрипели ворота и выпрямилась. Это был Мэттью. Он замер, правой рукой держась за железную створку ворот, не сводя глаз с меня: — Винсента. Осенний ветер донёс ко мне звук его голоса, произнёсшего моё имя. Нерешительно я поднялась: — Зачем ты здесь? — Надеялся застать тебя одну, — он сделал шаг вперёд, — Мне нужно было увидеть тебя. Я вскинула руку: — Стой! Не подходи ближе. Прошу. Он остановился на полушаге. Лицо было искажено страданием. Как и мое. Я бы сумела бросить и забыть это место. Боль от потери вероятно, полностью не покинет меня никогда, однако поутихнет. Но у меня не получится сделать это, если Мэттью станет продолжать эту рану вскрывать. — Но Винсента, … — Что бы ты ни намеревался сказать, мне это не нужно. Я этого не хочу, — голос мой сорвался, и я опустив взгляд, увидела, как дрожат мои руки, — Почему ты должен был явиться именно сейчас, теперь, когда я, наконец, готова уехать? — Я хотел прийти раньше, — сказал он. — Тогда отчего не пришёл? — я швырнула эти слова в него с целью ранить. — Хелен сказала мне, что ты не желаешь меня видеть, — ответил он. — Твоя сестра сказала это? А ты поверил ей? Его плечи поникли: — Почему мне не следовало ей верить? Ты же не ответила ни на одно моё письмо, не вернула ни одно из моих писем непрочитанным. — Так ты писал мне? Единственные письма, которые я получала, были от Адама. Он схватился за голову, за волосы, с силой дёрнул: — Они нас разлучали. — И мы им поверили, — прошептала я. — А как нам было им не поверить? Если у нас больше нет ребёнка, ты освобождена от своих обязательств передо мной. От моих обязательств перед ним? Но ведь это меня изгнали. — Мэттью, я признательна тебе за то, что ты пытался поступить как благородный человек, когда просил моей руки. Он молча глядел на меня так долго, что я начала переминаться с ноги на ногу под этим его испытующим взглядом. — Так ты думаешь, я поступил так лишь оттого, что так полагается человеку благородного происхождения? — спросил он в конце концов. — Нет ребёнка — нет скандала. Если тебя заботит, не продолжу ли я цепляться за твоё предложение руки и сердца, то ты не бойся. Я сниму с тебя всю ответственность. — То есть ты не хочешь за меня замуж? — спросил он. Я отвернулась: — Я смирилась с тем, что то, что я хочу и то, что мне дозволено иметь, это две разные вещи. Сегодня я уезжаю из Хайбери. Не могу больше оставаться здесь, зная, что здесь умерла наша дочь.