Ивана Ивановича шокировал такой цинизм врача. — Кстати, при нем не было никаких документов. Вы можете установить его личность? Надо сообщить родственникам... Терпеть не могу этих слов: «Ваш муж умер». Акушерам куда легче: «Ваша жена»... или «ваша дочь родила». Он вызвал медсестру и попросил ее проводить сотрудника милиции в морг. — Покажите ему того красавца. — Считайте, что вы родственникам уже сообщили, — ответил врачу Орач. — Жену я сам извещу. Он сожалел, что так и не познакомился с матерью Александра Васильевича — не было необходимости. Да и с самим Тюльпановым их свел случай. Сколько проходит мимо нас таких щедрых, милосердных людей, а мы их не замечаем. И беднеем от этого душой. В морге Иван Иванович пробыл недолго. Засвидетельствовал: да, это был он, Александр Васильевич Тюльпанов. Закончив все формальности, он вышел из морга и побрел снова в санпропускник. Зачем он шел туда, не знал и сам. Открывая тяжелую дверь, вдруг понял: ему необходимо позвонить. Кому? Конечно же, Сане, Аннушке, Марине... В приемном покое на стуле сидела Матрена Ивановна. Голова ее была по-вдовьи повязана черным платком. По ком траур? Екатерина Ильинична пока еще жива. Может, по Тюльпанову? И лишь от такого предположения эта женщина вдруг стала Ивану Ивановичу родной и близкой. — Здравствуйте, Матрена Ивановна! Увидев его, она прослезилась: — Беда-то какая, Иван Иванович! Говорила я ей: поумерь прыть, иначе все кончится бедой. Но она всегда все делала по-своему... Каюсь, это я накликала беду. — Да по́лно вам, Матрена Ивановна! — успокоил ее Иван Иванович. Он хотел сказать: судьба, но вспомнил, что каждый из нас выбирает себе судьбу сам, лепит ее, согласно своему пониманию добра, зла и меры совести. Екатерина Ильинична хотела быть не такой, как все, а в действительности оказалась такой же, как и другие. Несчастная, гордая женщина. — Нет, Иван Иванович, это я накаркала, старая дура, — сокрушалась Матрена Ивановна. — При чем тут вы! — удивился Орач. — Там что-то с рулевым управлением. А скорость она всегда любила. — Да что вы, Иван Иванович, машина была в порядке. Утром приходил Кузьма Иванович и все проверил. — Кузьмаков? — не поверил Иван Иванович своим ушам. — Простите, оговорился, — Прудков? — Ну да, Кузьма Иванович. Фамилию не знаю, он не первый год ухаживает за нашей машиной. Вот это новость! Кузьмаков в Донецке. Трактор, угнанный в Тельмановском колхозе, найден на узловой станции Иловайске, и все в розыске были убеждены, что похитители его сели на поезд и подались в бега. А Кузьмаков, оказывается, вернулся в Донецк. Ну и дела! И не просто вернулся, а даже побывал у Генераловой, рискуя попасть в руки милиции. — Матрена Ивановна, выйдемте-ка во двор. Посидим на лавочке. И вы мне поподробнее расскажете о визите Кузьмы Ивановича. О состоянии здоровья Екатерины Ильиничны я вас проинформирую. Крепко ей досталось, теперь все зависит от мастерства хирургов. — А как Александр Васильевич? — Нет больше Александра Васильевича, — признался он. — Не хотел вас окончательно расстраивать... Извините. Матрена Ивановна перекрестилась: — Господи, прости грехи великомученику Александру! Она по-народному мудро восприняла весть о смерти Тюльпанова. Не стенала, не голосила, лишь глубоко сожалела о случившемся. Двор травматологической больницы утопал в зелени. Они выбрали ближнюю лавочку и присели. — Матрена Ивановна, когда вас посетил Кузьма Иванович? — спросил Иван Иванович. — Катюша ушла на работу, как всегда, к восьми. У них там неприятность, исчезли учетные карточки четырнадцатого участка, милиция приехала. К девяти ушел наш академик. Вскоре позвонил Кузьма Иванович. Говорит, Екатерина Ильинична просила осмотреть машину, мол, давно не проверял. Говорю: приходи. Пришел. Я его посадила за стол, угостила. Поговорили о неприятностях у Катюши на работе. Потом он, как всегда, взял ключи от гаража и пошел к машине. Я занялась по хозяйству. Через часик он вернул мне ключи и сказал: «До самой смерти служить будет». — Так и сказал: «До самой смерти»? — удивился Иван Иванович, пораженный его цинизмом. — Так и сказал, — подтвердила женщина. — Я его еще отругала: «Типун тебе на язык за такие слова». А он рассмеялся. — Матрена Ивановна, вы даже не представляете себе, какие важные сведения мне сообщили, — сказал Иван Иванович. — Придется вам съездить со мной в милицию. Там вы повторите свой рассказ, а мы его запишем. «Чем же была опасна для «троицы» Генералова?» — не выходило из головы у Ивана Ивановича. Она знала нечто такое, что заставило Кузьмакова пойти на риск. Казалось бы, «святой троице» удалось скрыться. Но нет, Кузьмаков возвращается. И вряд ли по собственной инициативе, ему дали такое задание. Может, Генералова знала, где его искать? Или как-то могла вывести розыск на его след, назвать людей, которые могли указать место пребывания матерого преступника? Уже по дороге в управление Ивану Ивановичу вдруг пришла в голову мысль: «А может, самым опасным свидетелем для «троицы» был Тюльпанов? Он кого-то из них отвез на северный автовокзал... Если это был не Шурин, а кто-то из «троицы», тогда начисто летят все алиби Алевтины Кузьминичны». Иван Иванович связался по рации со Строкуном и объяснил ему ситуацию. — Не могли бы вы, Евгений Павлович, срочно подъехать в управление? — Буду, — коротко ответил тот. Они выслушали Матрену Ивановну и записали ее рассказ на магнитофонную пленку. После этого она заспешила в больницу, веря, что Катюше станет легче на операционном столе, если она, Матрена Ивановна, будет находиться где-то рядом. Когда Матрена Ивановна ушла, Иван Иванович высказал предположение: — Надо немедленно прочесать весь Донецк. — Это совершенно бесполезно. Сотворив подлость, Кузьмаков тут же ушел из города. Теперь нам даже неизвестно, в какую сторону и на каком транспорте. Не исключено, что на самолете. Мы же с тобой его нынешней фамилии не знаем. — Зато у нас есть его фотографии, — горячился Иван Иванович. — Двадцатилетней давности, — парировал Строкун. Помолчав, заговорил о другом: — ОБХСС изучил приказы по тресту, которые имели отношение к шахте «Три-Новая». Могу тебе уже сказать, где Пряников с Нахлебниковым брали деньги для высокой зарплаты на участке: только по официальным документам шахта давала ежегодно полтора-два миллиона сверхпланового убытка и перерасходовала триста пятьдесят — четыреста тысяч рублей по фонду заработной платы. «Зарплата» — прямиком попадала в руки Пряникова и Нахлебникова. — Каким образом? — удивился Иван Иванович. — До этого не додумался бы даже Остап Бендер. Лава длиной в сто девяносто метров, а в маркшейдерском плане пишут сто семьдесят. Это за неделю давало две-три тысячи «сверхпланового» угля. На проходке, наоборот, завышали планы. В наряде штрек двенадцать квадратов, а Лазня со своей бригадой «сговорчивых» гонит девять квадратов. Через два года составляется акт: «штрек задавило горным давлением», и его перекрепляют на девять квадратов. Это значит: поменяли сломанные верхняки, ошкурили кое-где стойки и получили денежку за работу, которой не делали. К тому же какая экономия материалов! По результатам работы — хоть представляй этих «молодцев» к наградам! — И представляли! — воскликнул Иван Иванович, вспоминая, как легко достался Сане знак Шахтерской славы, полученный благодаря стараниям Пряникова. — Но какой круг лиц причастен к афере! Нормировщики, маркшейдеры, бухгалтерия, ревизоры... — Бери выше: комбинат и министерство! — уточнил Строкун. — Ну уж вы скажете: министерство! — усомнился Иван Иванович. — Конечно, не все министерство в целом, но кто-то же списывал эти миллионные убытки и сотни тысяч перерасхода по фонду зарплаты, — стоял на своем Строкун. — В этом еще разберутся и назовут виновных. — Как ведет себя Пряников? — поинтересовался Орач. — Пока никак. С ним еще не беседовали. Готовят сюрприз. Так что ежели у тебя есть к нему какие-то вопросы, выясняй побыстрее, а то за него примется ОБХСС. — В таком случае я пойду к Тюльпановой, — сказал Иван Иванович. — Мир да любовь вам с ней. Только помни: Крутояров все еще в санчасти. Тюльпанова держалась скромно и стеснительно. Появлению Орача обрадовалась. — Что-то давно вас не было. — Скучали? — Если скажу «да», все равно не поверите. В здешних условиях хорошо думается. — Ну и до чего же вы додумались? — Он не скрывал своей иронии. Она внимательно посмотрела на него. — Давайте отложим наш разговор года на три. — Это вы себе такой срок определили? — Вы сегодня несправедливый. Куда-то исчезла та доброта, которая роднила вас с Сашей. Что-то произошло? — Многое, Алевтина Кузьминична, гораздо больше, чем вы себе можете представить. Начнем с того, что я побывал в гостях у Лукерьи Карповны. Спешил, думал, дай предупрежу больную старушку, чтобы не дожидалась любимой доченьки, помирала без нее. Тюльпанову передернуло от этих слов. Иван Иванович был готов к любому ее выбрыку. Но она лишь сказала: — Есть святые вещи и понятия. Зачем кощунствовать? Вам, Иван Иванович, это не к лицу. — Мне, милиционеру, возмущаться «не к лицу», а вот вам — все дозволено.