Официальные извинения правительства Британской империи будут приняты, если сопроводятся практическими шагами по выполнению союзнических договорённостей, а именно: — выдачей Специальной следственной комиссии подданных Британской короны, уличённых в участии в заговоре либо в оказании любого вида помощи заговорщикам; — отзывом из Ставки Верховного главнокомандования, а также штабов Северного, Западного, Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов представителей союзнических армий, вмешательство которых в работу штабов наносит ущерб управлению войсками; — неукоснительным выполнением в указанные ранее сроки поставок вооружений в полном объёме и надлежащего качества; — всемерной поддержкой прав Российской империи по обладанию проливами Босфор и Дарданеллы, которая должна быть оформлена в виде официального договора между странами — участниками „Сердечного согласия“. Учитывая, что противозаконные действия заговорщиков нанесли нашей державе огромный экономический, политический и военный ущерб, Российская империя вынуждена поставить правительство Британии в известность о том, что планы совместных военных действий на 1917 год должны быть изменены с учётом этих обстоятельств. Настроение войск на фронтах ненадёжно, участились случаи антивоенной пропаганды и братаний с солдатами противника. Армия имеет недостаточную боеспособность и в этом году проводить наступательные операции не сможет. Меры по наведению порядка принимаются, но для этого требуется время. Поэтому Российская империя вынуждена в летней кампании этого года ограничиться активной обороной…» — Покровский заканчивает читать и, закрыв бювар, передаёт его Бьюкенену. Тот несколько секунд молчит, выдерживая марку или подбирая подходящие слова. — Ваше императорское высочество! — переводчик снова начинает отрабатывать свой кусок хлеба с куском масла. — Содержание ноты будет доведено до правительства его величества короля Георга Пятого в кратчайшие сроки. Но прежде позвольте усомниться в действительном отношении подданных Британской короны к происшедшим беспорядкам. Вероятнее всего, эта мысль — результат деятельности каких-либо высокопоставленных чиновников, настроенных прогермански, которые хотят разрушить наши дружеские и союзнические отношения и затем склонить Российскую империю к сепаратному миру с Германией… — Ваше превосходительство! Российская империя не собирается нарушать союзнические обязательства и заключать сепаратный мир с любой из центральных держав! Но и ждать от нас наступлений при таком положении дел в армии не стоит! А сложилось это положение не без помощи союзников! И вы, британцы, и французы привыкли считать нас дикарями, заставлять нас бросать в неподготовленные наступления тысячи русских солдат, чтобы оттянуть войска кайзера с Западного фронта! Этого больше не будет!.. Что же касаемо прогермански настроенных чиновников и их козней… Александр Дмитриевич, будьте любезны передать господину Бьюкенену материалы, с которыми вы меня сегодня ознакомили… Протопопов подходит к послу и протягивает ему ещё одну кожаную папку. Тот открывает её, непонимающе смотрит и, наконец, вопрошает: — What is this?[8] — Это фотокопии допросов и чистосердечных признаний британских подданных, обвиняющихся в уголовных преступлениях и участии в заговоре. Я даже не буду говорить о бродягах, которых вербовали в портовых кабаках Лондона, Плимута, Саутгемптона и Дублина для «русского сафари на медведей»! Там, в папке, вы найдёте признания, подписанные лейтенантом Райнером, капитаном Аллеем, коммодором Хевилендом и другими британскими офицерами!.. Ой, а чтой-то нашему англицкому другу и союзнику так резко взбледнулось? Мордочка белее седой шевелюры стала. — Если у вас больше нет вопросов, аудиенция окончена. Бьюкенену ничего больше не остаётся, как откланяться, с трудом изображая на лице оскорблённую невинность пополам с полным личного достоинства высокомерием к дикарям, имеющим наглость говорить вслух неприятную правду. Следом за ним, получив в качестве отмашки одобрительный кивок регента, исчезаю из кабинета и я. Пока англичанина, не торопясь, будут вести парадным лабиринтом, быстренько бегу по служебным лестницам на Дворцовую. Так, успел!.. Возле посольского авто уже собралась хорошо организованная «толпа случайных зевак», там же крутится пара репортёров, а фотограф уже выбрал нужное место для съёмки… А вот и Бьюкенен!.. Выскакиваю вслед и пытаюсь вежливо обратить на себя внимание: — Джентльмены, минуточку!.. Первым оборачивается переводчик и, увидев спешащего к ним офицера, притормаживает посла, на лице которого появляется торжествующая улыбка. Ну, как же, «племенной вождь» испугался последствий и зовёт белого сахиба обратно. Придётся тебя разочаровать… — Простите за задержку, дело на пару секунд!.. — Протягиваю старику отстёгнутый крест Виктории. — Господин Бьюкенен, после того, что я сейчас узнал… Заберите!.. Очень вовремя щёлкает фотоаппарат, репортёры начинают быстро строчить в своих блокнотах, толпа начинает одобрительно гудеть. Бьюкенен, которому перевели мою фразу, приходит в себя и теперь уже багровеет от возмущения. Но всё же протягивает руку за орденом… Который за мгновение до этого «случайно» выпадает из моей руки на брусчатку… — Не смею больше задерживать! Честь имею, господа!.. Назавтра в нескольких газетах появились почти одинаковые заметки о том, что один из русских офицеров, пылая возмущением, прилюдно вернул английский орден послу Великобритании. Газеты задавались вопросом, «с чего бы вдруг такое явление имело место быть», и строили осторожные предположения. Фотограф, сделавший снимок, почти озолотился, продавая его многим редакциям… Через несколько дней уже другие репортёры в других газетах стали изобличать двуличную сущность союзников, до сих пор срывающих поставки оружия, патронов и снарядов без объяснения причин. А дальше пошло по накатанной, в прессе началась хорошо организованная антибританская кампания, авторами которой являлись некие академик, генерал от кавалерии и два подполковника из Отдельного корпуса. Скорее всего, при гипотетическом одобрении одного великого князя и регента. Единственное, что омрачило эти события — скоропостижная кончина посла Великобритании сэра Джорджа Бьюкенена от апоплексического удара. Приехал болезный в посольство после аудиенции, походил немного, да и преставился. Причём табакерок рядом так и не нашли… Глава 13 Вторая половина марта в Питере — не самое лучшее время года. Это по календарю весна, а так — леденящая утренняя мгла, низкое свинцово-серое небо, околонулевая температура и дующий везде и проникающий повсюду промозглый ветер с Невы напрочь развеивают расхожее мнение о «наконец-то очнувшейся от зимней спячки природе». И погода в полной мере соответствует происходящему сейчас во внутреннем дворе Головкина бастиона. У стены возвышается построенная вчера виселица, на перекладине болтаются пять петель. Позади видны стоящие на земле пять гробов, набитых стружкой. Перед эшафотом врыты в землю пять чёрных столбов с кандалами. Порывы ветра настолько резки, что цепи иногда звякают, касаясь друг друга. Звучит, как погребальный колокол. Сначала будет казнь гражданская, затем и физиологическая. Сегодня первая партия борцов с царским произволом, или, выражаясь правильней — мятежников, получат своё. В отличие от Англии никто им не будет говорить традиционную фразу о том, что они «будут повешены за шею и будут висеть так, пока не умрут, да сжалится Господь над их заблудшими душами». Просто подойдёт священник в чёрной рясе с крестом и Евангелием, о чём-то пошепчется с будущим трупом, и — всё… Только вот вешать никого не будут. Официально милосердно заменят виселицу расстрелом. Реально — при всём желании питерские жандармы не смогли сыскать даже следов Сашки Филипьева, последнего палача империи. В свое время бывший кубанский казак за убийство семерых человек был приговорён к бессрочной каторге, но за каждого повешенного сокращали срок. А после тысяча девятьсот пятого вообще отпустили. Да вот незадача — спустя одиннадцать лет не смогли найти. Скорее всего, или из-за специфики профессии приласкали ката чем-нибудь твёрдым по темечку, или сам упился вусмерть в каком-нибудь кабаке. Искать нового подходящего уголовника не стали. А с расстрелом кое-что придумали. Фёдор Артурович вкратце посвятил в сценарий… Ровной коробкой в оцеплении бывших однополчан стоят арестованные «революционные» солдаты запасных батальонов. Без ремней, без кокард, без погон. Кирпичникова и остальных заводил среди них нет, не по ним честь. Зато есть недавно ещё прапорщик, а ныне рядовой Ткачура, устроивший на улицах стрельбу для развлечения. Командирам лейб-гвардии Волынского, Литовского и Преображенского полков регент отправил телеграмму — либо полки за участие в бунте лишаются гвардейского «титула» и, возможно, даже расформировываются, либо от каждого полка прибывает в Питер для участия в мероприятии полурота добровольцев. О чём и как будут говорить фронтовики с молодыми «тялёнками» догадаться нетрудно… Отдельно кучкуются два десятка барабанщиков, собранных «с бору по сосенке» для соблюдения ритуала. Ну, и мы тут, внешне неотличимые от других. Полувзвод диверсов. «Пожарная команда» командующего Особым Петроградским округом. Так, на всякий случай и во избежание… Наконец-то действо начинается. Из подъехавших автомобилей вылезают генерал от кавалерии Келлер, новоиспечённый комендант Петропавловки генерал-майор Кутепов, небольшая свита, пара прокурорских, полицмейстер, судебный секретарь, врач, священник, фотограф и другие члены специальной комиссии по приведению приговора в исполнение. За ними с задержкой в полминуты появляются две телеги, на которых везут приговорённых. Пустые лица, бессмысленные глаза… С Керенским понятно, ему ночью вкатили хорошую дозу обезболивающего, чтобы снять почечную колику. Остальным тоже чего-то в чаёк накапали?.. ВрИО палача с двумя подручными, скинув тулупы и оставшись в красных рубахах и шароварах с плетями за поясами, поднимаются на помост и проверяют крепость верёвок, давая время своим «клиентам» увидеть всё в подробностях. Затем конвой подводит их к позорным столбам и заставляет опуститься на колени. Секретарь суда громко, чтобы слышали все, зачитывает длинный и многословный приговор. Тишина вокруг поистине гробовая… — …По рассмотрении дела, произведённого Высочайше утверждённой Военно-судной комиссией, признать Александра Керенского, Николая Некрасова, Павла Милюкова, Александра Коновалова и Михаила Терещенко виновными в умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка, в подготовке и организации мятежа… Терещенко поднимает голову и смотрит в безучастное серое небо, Керенский по-прежнему индифферентен, Некрасов закрывает лицо руками, Коновалова начинает бить крупная дрожь… М-да, незабвенный Гучков здесь очень неплохо смотрелся бы! Может, и зря я подарил ему милостивую быструю смерть?.. Нет, не зря! Если бы он был жив, всё было бы на порядок хуже и кровавей!.. — …и приговорить к лишению всех прав состояния, конфискации имущества, и казнить смертью через повешение!.. Звучит «На-кра-ул!», тишина разрывается барабанной дробью. От генеральской свиты отделяется один из офицеров и, подойдя к Милюкову, ломает над его головой подпиленную шпагу. Сумрак на мгновение разрезается магниевой вспышкой фотоаппарата. Палач с подручными подхватывают первого приговорённого под руки, заставляя подняться, и, содрав с него пиджак и рубашку, надевают через голову бесформенный белый саван. Ещё секунда, и руки в длинных рукавах задраны вверх и продеты в кандалы на столбе. На шею вешается чёрная табличка «Государев преступник»… Потом наступает очередь второго… Третьего… Четвёртого… Последним к позорному столбу приковывается «Первая любовь революции» и «Солнце свободы России» Керенский… Снова вспышка магния… Тягуче скользят секунды, медленно и неотвратимо складываясь в минуты… Две… Пять… Барабаны всё это время выдают своё рокочущее «трам-та-та-там»… Солдаты-арестанты съёжились и замерли, как кролики перед удавом… Наверное, каждый из них поневоле представляет себя на месте белых фигур в смертном одеянии у столбов… Десять минут… Всё!.. Снова наступает тишина, но ненадолго. Теперь дело за священником… Батюшка подходит к каждому, тихо читает отходную и даёт поцеловать крест… Ещё живых покойников «труженики эшафота» заставляют поочерёдно подняться на помост и, накинув каждому на голову колпак савана, надевают петлю на шею. Вот теперь самый критический момент! Если кто-нибудь не удержит равновесия или потеряет сознание — вздёрнется по-настоящему. Скрип тормозов, из подъехавшего авто выпрыгивает фельдъегерь, несётся к Келлеру, козыряет и вручает запечатанный пакет. Фёдор Артурович вскрывает конверт, пробегает глазами по строчкам и передаёт бумаги секретарю. Тот снова выходит вперёд… — Его императорское высочество регент империи великий князь Михаил Александрович по прочтении доклада Комиссии изволил смягчить наказание приговорённым и заменить повешение расстрелянием!.. А тако же, учитывая чистосердечное раскаяние и готовность делом искупить вину, повелел заменить осужденным Павлу Милюкову и Михаилу Терещенко смертную казнь бессрочной каторгой!.. Ну да, Артурыч говорил, что с ними есть смысл ещё повозиться. Одного, учитывая авторитет у кадетов, склонить к работе под контролем, второй должен будет минимизировать эротически характеризуемые займы господина Рафаловича во Франции. Через месяц-другой каторгу заменят ссылкой, поживут полгодика-годик в каком-нибудь Мухосранске, потом — высочайшее дозволение вернуться и работать на благо империи. А нет — кедровые орешки до смерти собирать будут. Прецедент в истории имеется, Бессонов рассказывал про некоего поручика, который годиков пятьдесят назад за вредные идеи получил расстрел, который заменили каторгой, а через несколько лет был восстановлен в правах, вернулся в Питер, а под старость, в девятьсот шестом, даже был избран в Государственный Совет!.. Эшафот уже пуст, все вернулись к своим столбам. С Милюкова и Терещенко сдирают саваны и накидывают на плечи арестантские халаты с бубновым тузом на спине. Четверо конвойных тащат их под руки к «позорной» телеге, похоже, Милюков невменяем, ноги бессильно волочатся сзади, он только изредка пытается ими перебирать. А Терещенко шустро бежит, наверное, считает, что опять под счастливой звездой из мамки вылез… А теперь — фокус номер два! Только бы он удался!.. Фёдор Артурович в сопровождении Кутепова подходит к арестантской роте, но обращается к конвою, только приехавшему с фронта… — Ну что, солдатушки — бравы ребятушки?.. Опозорили свои знамёна?.. Не вы!.. Они! — Генерал показывает рукой на арестантов. — То, как вы на фронте сражаетесь, я знаю! Германцы вон Волынский полк уже по жёлтой тесьме узнают, «Железным Региментом» прозвали!.. А теперь из-за вот этих… знамя — в цейхгауз и на расформирование?.. Чего молчите?.. — Ваше высокопревосходительство, дозвольте! — подаёт голос из строя, насколько я вижу, фельдфебель с полным набором Гергиевских крестов. — Нет на них наших погонов, не наши они!.. И не были никогда, тараканы запечные!.. Пущай их вот так же, как энтих!.. Преображенцы! Литовцы! Почто молчите? Так же решаете, братцы, али как?.. Выслушав одобрительный гул, Келлер поворачивается теперь к «солдатам революции»: — Слыхали? Вы — никто! Не хотели стать героями, будете дохнуть на каторге! Хотя!.. Нужен полувзвод добровольцев в расстрельную команду! Кто хочет жить — два шага вперёд! О как быстро сообразили! Очень неймётся им купить свою жизнь ценой смерти других. М-дя, удался эксперимент. Из них теперь будем охрану лагерей делать. Не царской каторги, а какого-нибудь СЛОНа, созданного «кровавой гэбнёй». Я, правда, не знаю от слова «воопче», как там всё должно быть устроено, но надеюсь, что Артурыч с Павловым вспомнят «Архипелаг ГУЛаг» ненаучного фантаста Солженицына… Принесённые винтовки идут нарасхват. «Призраки» незаметно для посторонних глаз готовятся открыть огонь, если вдруг кто-то из расстрельщиков решит перепутать цели… Нет, по команде послушно выстраиваются в десяти метрах перед столбами… — Товьсь!.. Цельсь!.. Пли!.. Нестройный залп останавливает мысли. Эхо мечется между равнодушными ко всему стенами. Три фигуры безвольно повисают, привязанные к столбам… Через пару дней здесь будет ещё одна казнь. Потом ещё… Кандидатов на столбы много. Одних бывших генералов больше десятка. Алексеев, ну тот и до расстрела может не дожить, совсем старикашку болячки одолели. Рузский, Гурко, Маниковский, Крымов, Теплов, Якубович, ещё куча им подобных… Энгельгардт, Барановский, Туманов. Бывший великий князь Кирюха тоже своей очереди ждёт, мается неизвестностью… Чёрный столб… Красная кровь на белом саване… И серое небо над всем этим… Хреновенький пейзажик… Глава 14 Первопрестольная встретила нас явными признаками весны. И отсутствием того напряжённо-нервного ожидания ещё какой-нибудь пакости, которое давило на мозг в Питере. Фёдор Артурович, скрепя сердце, оставил порулить несколько дней Петроградским округом любезно согласившегося генерала Маркова и тоже приехал. Ибо накопилась куча вопросов, многие из которых нужно было решить вчера, если не ещё раньше. Самым главным из которых было — что делать с «полоном». Несостоявшийся «Хозяин земли Русской», не разжалованный пока ещё ВК Кирюха, Милюков и Терещенко прибыли с нами и были тут же помещены в самые «комфортабельные» камеры батальонной гауптвахты, дух которой, наверное, очень обрадовался новым гостям из-за редкого посещения другими прямоходячими двуногими и выставленному в их честь вооружённому до зубов и очень суровому караулу. И если со вторым и третьим особых вариантов не предвидится — психологическая обработка с применением новейших околомедицинских достижений академика Павлова и затем ударный труд на благо Отчизны и регента, то с неким гражданином Романовым Кириллом Владимировичем ещё тьма тьмущая неясностей. До сих пор не было прецедента, ну, за исключением княжеской междоусобицы тысячелетней давности, чтобы братья, пусть и двоюродные, друг другу кровь пускали. В масштабах империй — не вопрос, но вот лично приговаривать к высшей мере… Великокняжеский курятник и аристократи?я этого не поймут. И как бы их кудахтанье не было слишком громким… Хотя Кирюха первый начал, и тут даже по Библии око за око светит. Тем более что смерть Аликс целиком и полностью на его совести… С самого утра согласно высочайшему повелению прибыл в Петровский дворец немного поработать офицером по особым поручениям. Пользуясь случаем, с удовольствием пообщался с Михалычем и остальными казаками-бодигардами, обратив внимание на их многозначительные улыбки. Гриша, проводив до дверей кабинета, напоследок шепнул на ухо, чтобы я ничему не удивлялся, чем вверг мою вечно сомневающуюся натуру в состояние перманентной паранойи. — Ваше императорское высочество, подполковник Гуров по вашему приказанию прибыл! — рапортую спине разглядывающего что-то через окно великого князя Михаила. — Здравствуйте, Денис Анатольевич! — Регент поворачивается ко мне… Хорошо, что мои орлы меня предупредили, а то бы лежать бедняге на ковре с вывернутыми ручками и орать «Спасите-помогите!». Внешность — не отличить, но… Взгляд чужой, голос чуть другой, интонации абсолютно незнакомые, держится немного напряжённо… Убираю машинально дёрнувшуюся руку от кобуры и, стараясь выдержать приличный тон, спрашиваю: — Простите, любезный, я, случайно, дверью не ошибся? Где я могу увидеть его императорское высочество?.. — Здесь, Денис Анатольевич!.. — знакомый голос раздаётся одновременно со звуком открывающейся двери. — Простите за маленький розыгрыш!.. Поворачиваюсь навстречу Михаилу Александровичу, пожимаю протянутую руку и жду объяснений. — До поры всё держалось в полнейшем секрете. От всех. Позвольте представить. — Великий князь несколько виновато улыбается и, протянув руку, показывает на «самозванца»: — Ротмистр Отдельного корпуса жандармов Александр Николаевич Егужин. Переведён в Москву из Николаевска-на-Амуре. — Я так понимаю, что из-за феноменального сходства с вами? — задаю в принципе абсолютно ненужный вопрос. Так, для поддержания разговора. И пожимаю руку Михаилу № 2. — Да. В отсутствие его императорского высочества должен изображать его персону в нужном месте в нужное время, — блистает двойник ставшей недавно модной фразой. — Если позволите, хотел бы позже встретиться с вами и поговорить. — Всегда к вашим услугам! — Беседа, конечно же, пойдёт о том, каким макаром я догадался.