— Александр Николаевич, прошу вас продолжить, а мы с Денисом Анатольевичем побеседуем в другом месте, — регент ставит точку в словопрениях… Вместе с великим князем удаляюсь в небольшой кабинет. Пара кресел, диванчик, письменный стол с малахитовым чернильным прибором, шкафы с книгами. Окна задёрнуты плотными портьерами, но электрическая люстра даёт достаточно света, чтобы прочитать заглавия на корешках. — Чуть позже мы отправимся в Институт, Иван Петрович и Фёдор Артурович ждут нас к обеду. А сейчас я хочу, чтобы вы поприсутствовали при беседе с одним человеком. На случай, если понадобится помощь… Не мне — ему… — Регент нажимает кнопку на столе и отдаёт распоряжение появившемуся Митяеву: — Григорий Михайлович, попросите привести Григорьева. Гриша исчезает, а Михаил Александрович вводит меня в курс дела: — Я приказал доставить сюда осуждённого генерала Григорьева, бывшего коменданта Ковенской крепости. Сегодня мы ещё поговорим об этом, но мне кажется, что я делаю правильный шаг. На сегодняшний день наша пенитенциарная система далека от совершенства. Я имею в виду наказания по политическим преступлениям. У меня нет никакого желания отправлять пойманных мятежников в ссылку или на каторгу. Поэтому, помня ваши рассказы о так называемых «Ежовских лагерях», я хочу создать примерно такие же. — Прошу извинить, но то, что рассказывалось, большей частью бредовые выдумки диссидентов. Неизвестно, как оно было на самом деле. — Нет, массово расстреливать и, как вы выразились, «стирать в лагерную пыль» никто никого не будет. Но расположить лагеря с осуждёнными поблизости от… Ну, допустим, — мест, где можно добыть или делать что-то полезное… Мысль довольно правильная… Никак Воркуту собираемся строить! Других проблем у нас нет?.. Хотя мысль, действительно, правильная. Но несвоевременная… — И я не хочу, чтобы вновь созданные… э-э-э… учреждения подчинялись Главному тюремному управлению. Поэтому ими будет руководить КГБ… Кто чего?! Не понял, больно уж аббревиатура знакомая! Причём все три буквы!.. — …Отдельный корпус жандармов преобразовывается в Корпус государственной безопасности. И в его ведении будут находиться лагеря и тюрьмы с политическими… Разговор прерывается вошедшим с докладом Митяевым: — Ваше императорское высочество! Осуждённый Григорьев доставлен! Повинуясь взмаху августейшей руки, Михалыч делает шаг в сторону и командует: — Проходь!.. В кабинет входит измождённый старичок в наспех подогнанном по фигуре костюме, изумлённо озирающийся по сторонам. Великий князь решает не тянуть паузу: — Здравствуйте, Владимир Николаевич! Григорьев, подслеповато щурясь, молча смотрит на регента, посему прихожу ему на помощь: — Перед вами его императорское высочество регент Российской империи великий князь Михаил Александрович!.. — З-з-дравия жел-лаю, в-ваше императорское вы-ысочество! — Григорьев от неожиданности не сразу справляется с трясущейся челюстью. — Ч-чем я… — Успокойтесь, Владимир Николаевич… Я распорядился привезти вас сюда для того, чтобы восстановить справедливость. Рад сообщить вам, что недавно созданная Военно-судная комиссия по моему указанию изучила ваше дело и пришла к выводу, что вы стали невольной жертвой… э-э-э… закулисных игр, затеянных некоторыми высокопоставленными особами. Поэтому приговор военно-окружного суда отменён. Вам возвращены дворянство, чин и награды, ваше доброе имя реабилитировано… М-да, видать, сильно он нужен регенту, вон как новомодными словечками кидается, соловушкой разливается. О, шок — это по-нашему. На Григорьева смотреть жалко. Ещё немного, и хлопнется генерал без нашатыря. На ногах еле стоит, и глазки подозрительно блестят… И еле сил хватает руку поднять и перекреститься… Подхожу к столу, наливаю из графина в стакан воду и предлагаю готовому бухнуться на пол высокопревосходительству. Ему бы сейчас сто грамм, ну да за неимением гербовой… Как всегда, любая жидкость оказывает своё успокоительное действие, и у генерала прорезается голос: — Ваше императорское… высочество!.. Я… Я не знаю, как… как благодарить в-ваше императорское… — Полноте, Владимир Николаевич! Я рад исправить ошибку, сделанную не по моей вине, но всё же… Мои помощники изучили документы, в том числе и вашу телеграмму о необходимости фланговых ударов по армии Литцмана, и распоряжение генерала Радкевича оставаться при штабе 34-го корпуса. И теперь он вместе с генералами Дорошевским, Сирелиуомс, Толубаевым и остальными причастными должны дать мне чёткий, ясный и недвусмысленный ответ — на каком основании вас должны были арестовать и почему ваши аргументы тогда на заседании не были услышаны. — …Простите… Я не могу выразить никакими словами, как я бесконечно благодарен вашему императорскому высочеству… — Григорьева из ступора кинуло в словесное извержение, вон как заворачивает. — Благодарность принята, ваше высокопревосходительство. И давайте закончим упражнения в изящной словесности. Вас наверняка интересует, что же будет с вами дальше? — Михаил Александрович переходит к сути вопроса. Надо же добавить человеку в бочку мёда ложку дёгтя. — Вы, конечно же, можете просить отставки или направления в резерв… Но, боюсь, вакансии для вас долго не найдётся. Эта война для всех была абсолютно неожиданной с точки зрения тактики и стратегии. Плотная долговременная оборона в несколько линий, колючая проволока, пулемёты и артиллерия поставили крест на доктрине маневренной войны. Так же как и на крепостях, в которых вы служили последние пятнадцать лет. Начальник штаба Варшавской крепости, комендант Очакова, Севастополя, Ковно… Ваши знания и умение наводить твёрдой рукой порядок могут пригодиться в другом деле. Но для этого я хочу получить ваше согласие. Решение должно быть абсолютно добровольным. Поскольку и косых взглядов, и презрения со стороны так называемой либеральной общественности, и разговоров за спиной будет достаточно. — Ваше императорское высочество! Я готов выполнить любое ваше повеление! — Григорьев буквально в секунду превращается в другого человека. Нервное, почти предынфарктное состояние бездеятельного старичка куда-то улетучивается, и перед регентом стоит уже генерал от кавалерии, готовый выполнить любой приказ. Или почти любой. Потому что подоплёки он не знает. Но это — дело нескольких секунд… — Вас уже ознакомили с последними событиями в столице?.. Как вы понимаете, прощать вину бунтовщикам никто не намерен. Но… В мятеже принимали участие солдаты, втянутые обманом и агитацией. По закону я должен их покарать, однако каторгу и расстрелы из них заслужили единицы. И посылать их на фронт я не хочу. Фронтовики тех полков, чьи запасные батальоны бунтовали, отказались от них, просили не марать чести полковых знамён… С другой стороны, расследования продолжаются и, более того, проводятся ревизии в тыловых и снабженческих организациях. Тот же Земгор активней всех участвовал в мятеже, но когда только сенатор Гарин начал проверки, оказалось, что махинации там осуществлялись с огромным размахом. И эти люди не собирались останавливаться на достигнутом. Им и власть нужна была для того, чтобы удобней было грабить и простой люд, и страну. Поэтому я считаю, что тюрьмы или каторги им будет недостаточно. Я хочу, чтобы они своим физическим трудом возместили хотя бы часть того ущерба, который нанесли. Сколько простых солдат погибло из-за их неуёмной алчности!.. Поэтому мною подписан указ о создании промышленно-трудовых лагерей. Готовы ли вы возглавить создаваемую структуру?.. Не боитесь «замарать» честь мундира?.. — Готов, ваше императорское высочество! Ведь, в конце концов, и фельдмаршал Миних в своё время командовал Рогервикской каторгой… — Генерал выдерживает малюсенькую паузу из вежливости. — Но имею одну просьбу… — Слушаю вас, Владимир Николаевич. — Регент внимательно смотрит на Григорьева, ожидая продолжения. — Когда я должен приступить к выполнению обязанностей? Могу ли я повидаться с семьёй? — Конечно же! Ваших близких уже оповестили, и они не далее как завтра утром должны прибыть в Москву, в Институт академика Павлова. Где я и вам настоятельно советую провести пару недель, дабы пройти медицинское обследование и поправить пошатнувшееся здоровье. По всем вопросам, касающимся дальнейшей службы и организации лагерей можете обращаться к моему офицеру по особым поручениям подполковнику Гурову. Он пока также будет в Институте, и вы сможете легко его найти, — регент изящно переводит на меня все стрелки… Генерал оказался настырным и въедливым, как голодный клещ, и не стал откладывать на завтра то, о чём можно узнать сейчас. Сразу по приезде в Институт, едва устроившись в гостинице и пройдя первичный вояж по местным эскулапам, он в прямом и переносном смысле выдернул меня из любимого, но редко посещаемого семейного очага для разговора. Поскольку этим было недовольно аж три самых лучших человека на планете (я сам, Дашенька и Машуня), то пришлось очень кратко дать понять дедуле-энтузиасту, что не он один жаждет общения с самыми близкими людьми, а заодно загадать загадку — где золотая середина между понятиями «гуманность» и «искупление вины». А также рассказать про такую вещь, как бригадный подряд. В том смысле, что если бригада не выполнила план, то пайка урезается всей бригаде. А там пусть выясняют отношения и сами делят кому сколько. Окончательно же получилось отделаться от назойливого и любопытного старичка только с помощью прискакавшего снимать мерку портного, который обещал в течение суток «построить» новый генеральский мундир… Глава 15 На этом причины для недовольства не закончились, но их хотя бы можно было считать уважительными. Михаил Александрович вдруг решил провести срочное и секретное совещание в расширенном составе. Расширенном — потому только что приехал, но очень скоро должен вернуться обратно в Питер приглашённый лично академиком генерал Потапов. Причём посыльный, скотина такая, прибежал именно сразу после того, как я пообещал своей милой и ненаглядной супруге, что сегодня я выйду из дома только в случае наступления конца света. И то, только для того, чтобы полюбоваться закатом. Цивилизации… Вскрыв конверт и прочитав записку, объясняю Дашеньке, что опять должен ненадолго исчезнуть, и получаю вопрос в лоб: «Как называются отношения между двумя мужчинами, когда один из них по первому зову второго должен бросить любимую женщину и бежать на рандеву?» Причём сопровождаемый очень ехидной улыбкой. М-да, женская логика местами просчитываема, но по определению полностью непостижима. Я, конечно, догадываюсь, что несмотря на почти моментальную передачу новостей из северной столицы Иваном Петровичем, моя лисичка-сестричка места себе не находила, пока я там «воевал»… Приходится объяснять, что такие неприличные и извращённые отношения в данном случае зовутся «службой» и «субординацией» и что скоро я точно уже буду дома. Надолго… Ко всему прочему меня же и попытались сделать крайним. Когда примчался в кабинет к Павлову, там все уже попивали кофеёк и ждали опоздавшего (регент, разумеется, не в счёт) и поэтому, по определению, провинившегося. Быстренько со всеми поздоровавшись и тупо проигнорировав язвительные усмешки, буркнул в ответ на излишне любезное предложение Павлова испить кофею, что лучше сделаю это дома, и чем быстрее, тем лучше, и приготовился внимать и слушать. Ждать пришлось недолго, Михаил Александрович появился через полминуты, отмахнулся от наших «здравжелаев», поскольку сабантуй намечался в формате «Без галстуков», и объявил наше заседание открытым, тут же перейдя к первому пункту: — Итак, господа, теперь можно сказать, что Февральская революция не состоялась. Мятежники не добились ничего и теперь ждут своей очереди на приведение приговора в исполнение. За исключением особого случая. Имя которому — великий князь Кирилл Владимирович. То, что он свершил, согласно законам Российской империи карается смертной казнью через повешение. Но великие князья находятся вне юрисдикции обычного суда, в каждом конкретном случае решение принимается главой царствующего дома. Поэтому я, из-за родственных отношений не считая себя вправе решать единолично, предлагаю всем присутствующим составить Тайный трибунал, который и впредь будет решать подобные вопросы. — Михаил Александрович, разрешите мне более подробно объяснить, как видится работа нашего Трибунала, — подаёт голос Павлов. — А то я уже вижу нехороший блеск в глазах одного подполковника… — Который обусловлен абсолютно не тем, о чём вы, Иван Петрович, подумали, — сразу перехожу в наступление, которое, как известно, самый лучший способ обороны. — Более того… Ваше императорское высочество, я хочу напомнить одну недавнюю беседу в Аничковом дворце. Я ответил согласием на предложение, но не желаю быть слепым исполнителем чьей-то личной воли. Поэтому любую ликвидацию я и мои люди будем проводить только по вынесении приговора подобным трибуналом… — Вот именно об этом, Денис Анатольевич, я и хочу всем поведать. — Академик становится серьёзным. — Во-первых, считаю, что регент не должен быть в составе трибунала. И в этом его императорское высочество меня поддерживает. Правитель должен утверждать приговор, либо нет, но не участвовать напрямую в суде. Во-вторых, нас пять человек. Каждый имеет право голоса и каждый же отвечает за свой участок работы. Генерал-майор Потапов — сбор информации о судимых персонах по линии военного ведомства и заграничных агентов, подполковник Воронцов — сбор информации внутри империи, это — Отдельный корпус жандармов и Департамент полиции. Подполковник Гуров — физическое проведение акции. Я и генерал Келлер — юридическое обоснование и работа с общественным мнением, то, что вскоре англосаксы назовут «паблик рилейшнз». Причём в работе трибунала я предлагаю пользоваться принципом «либерум вето», взятым из практики польских сеймов. Если один из нас в силу тех или иных причин будет не согласен с решением остальных, приговор считается недействительным. И работать трибунал будет не только в отношении представителей Фамилии… Пётр Всеславович вчера доложил мне о подготовке убийства сенатора Гарина из-за ревизии Центрального Военно-промышленного комитета в Петрограде. Помимо этого обнаружились интересные факты о покушении на жизнь генерала Поморцева, одного из наших перспективных ракетчиков. Если вы не знаете, до этого он разработал процесс фабричной выделки кирзы, применение которой грозило большими убытками ряду фабрикантов-кожевенников, имевших военные заказы. В частности, господину Второву, возглавляющему синдикат «Военпоставка». В окружении Второва есть… то бишь была команда ликвидаторов, решавших для хозяина скользкие вопросы. — И где эти умники сейчас? Я так понимаю, уже на полпути в мой батальон? Было бы интересно пообщаться с ними. А вдруг что подскажут дельное, в работе нашей полезное, — пытаюсь притормозить Павлова. Если в его голосе слышится лекторский тон, то это — надолго. Вместо академика отвечает Пётр Всеславович: — Боюсь, Денис Анатольевич, что — нет. Вы же не станете поить анисовой водкой вражеских часовых… Эти господа использовали в основном один и тот же метод. Ненужного человека накачивали водкой с кумарином. Анисовой — чтобы заглушить вкус и запах. Потом пара не особо сильных ударов по голове, и любой врач с чистой совестью ставит диагноз «апоплексический удар». С генералом, правда, они действовали по-другому… Я взял грех на душу, и почти все они скоропостижно скончались от того же диагноза. Рассказав перед этим всё, что нас интересовало… — Если вы, Денис Анатольевич, хотите приобщиться к этому делу, для вас есть подходящая кандидатура. Некий господин Максим Осипович Эпштейн, один из юристов Второва. До этого работал на Карла Тиля. Помог Второву в 1904-м осуществить захват фирмы у бывшего хозяина, тот с горя скончался… — Опять кумарин? — Не знаю. Возьмёте Эпштейна, поинтересуйтесь… На полученные деньги купил доходный дом в Москве, позже — ещё один. — Когда можно начать? — С завтрашнего дня. Но прошу учесть, что время ограничено. У вас в запасе — неделя-полторы. Почему, Михаил Александрович объяснит позже. — Павлов снова играет в председателя. — По составу и принципам работы трибунала есть вопросы? Все согласны?.. Замечательно. Тогда на повестке дня — кандидатура великого князя Кирилла Владимировича. Он обвиняется в нарушении присяги государю, организации заговора против императора и регента. Виновен в смерти графини Брасовой и Георгия Брасова, косвенно — в смерти императрицы Александры Фёдоровны… У кого-либо есть вопросы, сомнения в виновности данного человека?.. Нет?.. Ставлю вопрос на голосование. Вердикт трибунала — смертная казнь. Кто — против?.. За?.. Единогласно… Подполковник Гуров, привести приговор в исполнение! Время и место — на ваше усмотрение, но не дольше трёх суток. — Господин подполковник, сегодня я подписал указ о лишении его титула великого князя. Повешение заменить расстрелом, перед этим — гражданская казнь. Это — принципиально. Пусть остальные знают, что неподсудность закончилась. Время приведения приговора в исполнение и место захоронения сообщать родным запрещается! — регент добавляет немного «пикантности». Наверное, это — действительно личное. Око за око. Смерть за смерть… Но если бы моих… Не приведи Господь, тьфу-тьфу-тьфу! Всю семейку Владимировичей кончил бы! И прах — по ветру!.. — …Подписаны ещё два указа. Первый — о реорганизации Отдельного корпуса жандармов в Корпус государственной безопасности. Возглавлять его пока будет граф Татищев, до сих пор он справлялся. Все офицеры, желающие служить в Корпусе, должны пройти самую тщательную проверку. Иван Петрович, поможете с полиграфами?.. — Михаил Александрович, дождавшись утвердительного кивка Павлова, переходит к следующему вопросу: — Второй указ — о создании Управления промышленно-трудовых лагерей. Его возглавит генерал от кавалерии Григорьев, приехавший с нами. Первое, чем он должен будет заняться — Тихвин-Волховским проектом, для тех, кто ещё не в курсе — подготовка к промышленной выплавке алюминия. Мы с вами, Иван Петрович, обсуждали это. — Да. Я привлёк к работе Мордвинова, это — местный краевед, и отставного военного инженера Тимофеева, который в прошлом году привозил образцы пород в Глиняную секцию. Геологический комитет и Академия наук откомандировали в наше распоряжение доцентов Искюля и Васильевского. Первый — химик, второй — опытный геолог-полевик. Профессор Федотьев из петроградского Политехнического тоже дал согласие на работу с нами… Сложность в другом. Около трёх месяцев назад там организовано акционерное общество «Тихвинская огнеупорная глина». Учредители — местный помещик Унковский… — Павлов делает паузу, заглядывая в свой «склерозник». — Уездный предводитель дворянства Буткевич, председатель земской управы Швахгейм и несколько фигур помельче. Они пока что настроены весьма решительно. — Пётр Всеславович, возьмите на заметку. Всех, особенно земца, проверить по своим каналам, может быть, и всплывёт что-то. — Регент на секунду задумывается. — Сталь и алюминий должны быть в руках государства, а не частных лиц… — Я думаю, им можно предложить сорок девять процентов прибыли, контрольный пакет останется за нами. Не дураки, поймут, что сами не осилят. А лепить кирпичи из редкой руды мы не позволим. — Академик перелистывает страничку в блокноте. — Предварительные переговоры по турбинам и остальному оборудованию ведутся со шведской фирмой ASEA. Нам удалось привлечь к этой работе Генриха Осиповича Графтио. Первый проект для Волховской ГЭС он разработал в 1902 году, в 1914-м модернизировал его под более мощные турбины… — Прошу извинить, но всё моментально стало известно германцам, — подаёт голос Потапов. — Сомневаюсь, что они к такой новости отнесутся спокойно. — Сие обсудим чуть позже. С этим вопросом — всё?.. Хорошо. Тогда, Николай Михайлович, вам слово. — Павлов прям как на каком-то симпозиуме командует. — Вот здесь собраны материалы по шпионажу лишь некоторых предприятий в пользу Германии и Австро-Венгрии. — Потапов кладёт перед собой толстую папку. — Пока что мы разрабатывали две группы фирм. Первая — бывшие предприятия пангерманского Электрического синдиката. Московское, Киевское, Русское и прочие общества электричества. Особое место — «Общество электрического освещения 1886 года». Они, уже практически не таясь, шлют через упомянутую Швецию доклады в бюро Куна при Германском генеральном штабе. Решение о ликвидации фирмы предлагалось давно, но усилиями некоторых персон постоянно откладывалось. — Вы можете назвать этих персон? — в голосе Регента слышатся металлические нотки. — Так точно. Бывший председатель Совета министров Горемыкин и граф Буксгевден, супруга которого в девичества носила фамилию Сименс. — Пётр Всеславович, это по вашему профилю. — Горемыкин — действительный тайный советник первого класса… — Воронцов напоминает некоторые нюансы российской юриспруденции. — У Корпуса госбезопасности будут все полномочия! — Михаил Александрович раздражённо повышает тон. — Эти предприятия будут реквизированы в казённую собственность!.. И в первую очередь — та фабрика, о которой вы, Николай Михайлович, докладывали! Расскажите остальным в двух словах! — Речь идёт о целлюлозной фабрике «Вальдгоф». Впервые обратили на неё внимание в связи с делом полковника Мясоедова. Против членов правления были найдены явные улики в сношениях с Германским генеральным штабом. Директора и служащие-немцы были высланы в Сибирь, было выбрано новое правление, и «Вальдгоф» продолжила работу, поставив в названии «русское акционерное общество». Как недавно обнаружилось, фирма выплачивает своим ссыльным половину их прежнего жалованья. Можете представить поселенца, имеющего доход до пятнадцати тысяч рублей в год? В дополнение к этому двое конторщиков, германцев, успевших принять российское подданство, зачастили в Стокгольм, где наши агенты засекли их при посещении германского посольства… — Фабрика должна стать казённой! Необходимо провести тщательное расследование с подробным освещением в газетах! — Я беру на себя прессу и формирование общественного мнения, а Петру Всеславовичу лучше скоординировать свою работу с Николаем Михайловичем. Наверное, нужно создать сводную следственно-оперативную группу, куда войдут офицеры КГБ и ГУГШ, — Павлов спокойным тоном распределяет обязанности, на что Потапов и Воронцов согласно кивают.