Я передвигаю руки по телу Дениэла в попытке остановить кровотечение. Оно слишком сильное, и во мне поднимается паника. — Ты прямо у него из-под носа увел его Императора. Вряд ли он опустит руки и скажет: «Ну, и ладно». Огромный русский бросает на меня гневный взгляд: — Разбуди его. Он нужен мне, чтобы отстреливаться. — Хрен тебе, — отвечаю я. — Он ранен. — Мы тут все будем ранены, если кто-то не приведет его в норму, — рычит он на меня. Я смотрю на Наоми, но она не в себе. Не знаю, что делать. Отпустить Дениэла и надеяться, что он не истечет кровью? Или держать его и надеяться, что нас не подстрелят? — Мы можем вернуться обратно в Слезы Бога? — Если мы не начнем отстреливаться, они пробьют нам шины. Тогда мы уже никуда не доедем, — кричит Василий, протягивая мне пистолет. — Хорошо! Хорошо, чёрт возьми! — и я выхватываю у него пистолет. — Наоми, — ору я, хотя голос готов сорваться. — Немедленно приложи руки к ранам Дениэла. — Грязно, — вздыхает она, держа руки на ушах. — Чем скорее ты сделаешь то, что я говорю, тем скорее мы окажемся в безопасном и спокойном месте, — говорю я ей, снимая пистолет с предохранителя по пути в заднюю часть фургона. Я замираю, когда заднее окно разбивается. Василий снова разливается в проклятьях, а Наоми кричит, но двигается в сторону Дениэла. Это хорошо. Я игнорирую разбитое стекло на полу и ползу вперед. Потом разберусь с этими ранами. Липкими кровавыми руками сложно удержать пистолет, но я поднимаю его даже тогда, когда фургон поворачивает, и стреляю. Два раза. Пули не достигают цели, но радует, что машина Хадсона притормаживает. Если я смогу удержать их на расстоянии, то хотя бы выиграю нам время. — Чёрт, давай веди быстрее, — кричу я Василию. Он вдавливает педаль газа, и меня отшвыривает к стене фургона. Ну, хотя бы я получала желаемое. Я вздрагиваю, когда к моим ногам еще сыплются осколки стекла, но снова поднимаю пистолет. Если бы я смогла попасть в лобовое стекло. Прикусив губу, я держу пистолет двумя руками и начинаю стрелять. Каждый выстрел безумно громкий и с сильной отдачей. И каждый раз я промахиваюсь. Каждый проклятый раз. Затем к моему удивлению, удачный выстрел пробивает лобовое стекло машины, и оно трескается. Машина Хадсона резко уходит в сторону. — Продолжай стрельбу, — говорит мне Василий, будто я и без него не знаю. Я стреляю еще, целясь на уровне глаз, но снова промахиваюсь, и решаю поменять тактику. Есть! На этот раз лобовое стекло разбивается, и я наблюдаю, как машину заносит. — Да! — кричу я. — Громко! — вопит на меня Наоми. — Прости, — бормочу я, снова прицеливаясь. Они все еще преследуют нас, но не так близко, петляя на узкой дороге. Я нажимаю курок, но слышен лишь щелчок. Чёрт. — Патроны кончились, — кричу я Василию. — Мы почти приехали, — орёт он в ответ. — Держись. Будет жарко! Даже не успеваю спросить, что это значит, когда мы ускоряемся так резко, что меня бросает в противоположную стену. Я врезаюсь в ящик, который гремит, будто там миллион серебреных штуковин. Это подсказывает мне идею. Отбросив пистолет, я рывком открываю запертый шкаф и начинаю вытаскивать из него столовые приборы, выкидывая их в окно. Возможно, это даст нам время и поможет сдержать машину на расстоянии, если удастся попасть по машине Хадсона. Они снова открывают огонь, но их безумно ведет на дороге, как и нас. Я снова ударяюсь в стену и вижу звезды, когда удар о дверь фургона приходится по моей голове. На следующий день я почувствую эту боль, а сейчас адреналин носится по венам так, что даже не останавливаюсь. От каждой горстки вилок автомобилю Хадсона нужно уворачиваться. Слышу, как Василий бьет по тормозам, и меня снова бросает в стену фургона. Господи. Я стану чёрно-синей к концу этого бегства. — Мы приехали, — кричит Василий. В ужасе смотрю, как фургон останавливается, и Хадсон едет за нами. — Он по-прежнему сзади, — кричу я. — Василий! — Хорошо, — говорит он самым жестоким голосом, который я когда-либо слышала. Хадсон приближается к нам, и прежде чем я успеваю потребовать от Василия уехать, раздаются выстрелы. Оставшиеся окна в машине Хадсона разлетаются вдребезги, и кто-то кричит что-то по-португальски. Я вижу поднятые вверх руки. Хадсон окружен. Взрыв облегчения окатывает меня, и я ползу в переднюю часть фургона к Дениэлу. Наоми прижимает руки его ранам. Он всё ещё дышит, но выглядит таким бледным. — Нам нужен доктор, Василий, — говорю я, но он не выходит со своего водительского места. Я оглядываюсь, и замечаю вооруженных людей, роющихся в машине Хадсона. Это Мендоза и его люди. О, Слава Богу. Открыв пассажирскую дверь, я практически вываливаюсь на бетон голая, вся в крови и слезах. — Мендоза, — кричу я. — Дениэлу нужен врач. Его подстрелили. Он бросается ко мне, отдавая приказы своим людям. Кто-то вручает мне рубашку. Я пытаюсь встать, но боль подкашивает меня. Упав на землю, я разглядываю подошвы своих стоп, из которых сверкают осколки стекла, и не могу стоять. — Дениэл, — говорю я, когда кто-то пытается мне помочь. — Помогите Дениэлу! Мужчины вытаскивают кого-то из фургона, указывая на него. Надеюсь, это доктор. Мендоза натягивает рубашку на мое обнаженное тело, и я притягиваю к себе одну из пронизанных стеклом ног. — Пойдем, — говорит Мендоза. — Поправь рубашку. Отведу вас обоих, тебя и Дениэла в лазарет. Я киваю, просовываю руки в рукава рубашки и застегиваю её. Мендоза поднимает меня на руки. Мне хочется закричать, чтобы он не трогал меня, но я не могу ходить. Больше всего на свете я хочу Дениэла. Подняв голову, я вижу, что несколько людей ведут его внутрь. Вдалеке Хадсон, окруженный десятками вооруженных людей, стоит с поднятыми руками над головой. Это хорошо. Как только мы проходим в ворота соединения, слышу звук заведенного двигателя. Вздрогнув, я поворачиваюсь в ту же секунду, что и Мендоза. Мы смотрим, как фургон, развозящий еду, выезжает, несмотря на количество людей во дворе. Я оглядываюсь. Наоми ещё внутри. Как и Василий. Друг Дениэла снова похищает его сестру. О, нет. У меня сердце уходит в пятки. — Нам нужно переливание крови, — кричит кто-то впереди, и я забываю обо всем, кроме Дениэла. Я держусь за плечи Мендозы, пока наконец, не оказываюсь в больнице вместе с Дениэлом. И всё, что мне остается — это наблюдать, как Мендоза и доктор работают над телом мужчины, которого я люблю. Глава 26 Дениэл — Сержант Хейз, Вам звонок из Красного Креста. Я смотрю на столик для пикника, у меня есть десять и пять. Рубенс — один из штурмовиков моего отряда тычет мне картой в лицо. Там четверка. Я сражен или ещё в строю? — Погоди, — говорю я. — Ты сказал Красный крест? Младший капрал, доставляющий новости, жестко кивает головой. Звонок Красного Креста — это экстренный вызов на специальный номер, который соединяет семьи военных даже с солдатами на задании, независимо от того, где они находятся. За восемь лет у меня не было такого ни разу. Даже когда я был в театре, а у моего старика был сердечный приступ. Случай был не тяжелый, но узнал я о нем по электронной почте через четыре дня после того, как вернулся с задания в Бейруте, где помогал ливанцам в наступлении на ведущего челна «Аль-Каиды». Вооруженные силы США с удовольствием используют Ближний Восток и площадку в Афганистане для запуска всех миссий специальных сил. — Добей меня, — говорю я снайперу-разведчику из моего отряда, и он кладет восьмерку. — Чёрт. — Облажался, — каркает Рубенс, вытаскивая сигареты, которые мы используем в качестве валюты. Три из них ломаются, и табак сыплется на потрескавшуюся деревянную поверхность. — Сержант? Я дергаю головой. Ничего хорошего от звонка Красного Креста не будет, но я иду и поднимаю трубку телефона, будто она тяжелее, чем пятидесятисантиметровый пулемет.