— Если бы она была обычной женщиной, он все равно любил бы ее. — Ты не можешь этого знать. — Вы тоже не можете, сир. Вы хотели знать мое мнение? Я думаю, любовь не зависит от того, кто ты. Если любишь человека по-настоящему, то не забудешь его никогда. Кем бы он ни был. Так горячо и с чувством. Она действительно верит в то, что говорит. — Ты любила когда-нибудь, Ивен? — Нет, — просто сказала она. Чуть помедлила… — А вы, сир? — Я? Он никак не ожидал встречного вопроса. Любил? По-настоящему? Так, чтобы никогда-никогда не забыть? — Наверно, нет… — он смотрел в ее глаза, и… это было так странно. — Ивен, расскажи лучше о себе. — Что рассказать? — Не знаю, что-нибудь. Ведь в твоей жизни тоже были какие-то радости? Чем ты занимаешься там у себя дома? Что тебе нравится делать? — Мне нравится ездить верхом, — она улыбнулась теперь уже открыто и искренне. — У отца всегда было много дел, на границе неспокойно. И он брал меня. Он учил меня охотиться на ледяных варгов и выслеживать ночные тени, скользящие по пустошам. Но больше всего я любила ночи у костра. И как отец поет… — Ты охотилась на варгов? — он не поверил. — Да. У меня есть арбалет… Отец считал, что оставлять альву дома куда опаснее, чем брать с собой. Бояться стоит только людей. После того, как в детстве меня чуть не отравили, он решил, что лучше присмотрит за мной сам. Она улыбалась. Правда… Бояться стоит только людей. Такая маленькая и хрупкая девочка, которая не доставала ему и до плеча. Напуганная и упрямая одновременно. Дикие земли не терпят слабых. У лорда Хейдара не было сыновей, была только дочь. И все равно в это невозможно поверить. — Ты смеешься надо мной? Ты умеешь драться? Умеешь держать оружие в руках? — Немного, — сказала она, и в этом не было ни капли кокетства. Ее учили. Пусть она уступала мужчинам в силе, но, в случае необходимости, могла за себя постоять. Она рассказала о варгах и о тенях, и о болотных огнях тоже. О том, как холодно бывает в горах зимой, о том, как на вершинах еще лежит снег, а в предгорьях, по весне, уже раскрываются синенькие колокольчики крокусов и желтые звездочки гусиного лука. И поля красного мака в середине лета… О серебряных бубенцах, отпугивающих злых духов, о старом Ваке, который знает следы всех зверей и всех птиц, о Тьюгге, который учил ее ловить рыбу заостренной острогой. Полжизни ее прошло под открытым небом, вместе с отцом. Не верилось. Потом им принесли еще вина и пирожки с капустой, с мясом и с ягодами. И Ивен забылась слегка, смеялась, рассказывая, как Оттер однажды пытался поймать выдру, стащивщую у него крупную рыбину, которую он собирался жарить к ужину. Но выдра оказалась хитрее, и пока он ловил ее, она перетаскала из ведра весь дневной улов. Эйрик слушал. Это было приятно слушать. Настоящая жизнь звенела в ее словах и разливалась рекой. Удивительная жизнь. А потом как-то незаметно начало темнеть. Осенний день короток. Принесли свечи. Ивен попыталась было встать, но замешкалась, не решилась. — Уже так поздно, — осторожно сказала она. — Я бы хотел, чтобы ты осталась, — сказал он. «До утра». Но нет, этого он не сказал. А она смутилась. По-настоящему, покраснела, отвела глаза. Она все поняла правильно. — Отец ждет меня, — сказала тихо. Эйрик встал. Она встала тоже, и стояла сейчас рядом с ним, так трогательно задрав подбородок, заглядывая ему в глаза. Почти с мольбой. «Отпусти меня». Как же ее отпустить? — Ты придешь завтра? — спросил он. Пока только спросил. — У меня есть выбор? Вся легкость беседы исчезла разом. — Наверно, нет, — он попытался усмехнуться, превратить это в шутку, но было не весело. — Неужели сейчас было так ужасно говорить со мной? — Нет, — сказала она. — Мне было приятно говорить с вами, сир. Но ужасно понимать, что это все ложь… все эти разговоры. Мы не друзья. И я не могу уехать домой. У меня нет выбора. Все это лишь притворство… — Разве плохо чуть-чуть притвориться? — Да, — сказала она. Отвернулась, словно пряча слезы. — Значит, только ради отца? Она кивнула. Дрогнули губы. Она была так невыносимо хороша… Тонкий аромат рябины и ромашек. И невозможно устоять. Притянуть к себе, почувствовать ее взволнованную дрожь всем телом, ее тепло… — А если я попрошу, чтобы ты поцеловала меня? — тихо спросил он, обнимая. — Ради отца? Ради его будущего? Наклониться и коснуться губами ее губ. И тут же… На мгновение даже потемнело в глазах. Эйрик никак не ожидал такого. По крайней мере, такой силы. Пощечина. Такая, что онемела челюсть и, кажется даже, что-то хрустнуло. Огонь в ее глазах. Настоящий дикий огонь. Ноздри гневно дрожат, сжаты зубы. Паника и ненависть разом. Она дернулась было из его рук, но что толку. — Теперь я верю, что ты убивала варгов, — сказал он, потер щеку, на губе выступила кровь. — Но от меня тебе так просто не убежать. Отчаянье. Ее губы дрожат, но она молчит. — А все было так хорошо, — сказал он. — Да. Я почти поверила, — она попыталась выпрямиться, взять себя в руки. — Отпустите, ваше высочество, вы обещали не применять силы. — Я? — удивился он. — Мне кажется, это ты ударила меня? — Простите… — За пощечину? — Я испугалась… — Испугалась? Тебя никто раньше не целовал?