Старушки в национальных костюмах ханбоках рыдали, держа лица друг друга своими морщинистыми, пятнистыми руками. Плакали старики и молили о прощении у ног детей, теперь уже взрослых, которых они оставили, не зная, что война и граница разлучат их навсегда. Однако мистер Ким не отрывал от экрана взгляда, его шея и лицо постепенно наливались кровью. Мина вытащила салфетку из коробки на кофейном столике и протянула ему. Сердце сжималось. — Я переключу, — предложила она. — Не надо, я хочу досмотреть. По телевизору пожилые люди рассказывали, кого они потеряли и как надеются перед смертью хоть разок их услышать или увидеть. Слезы текли по лицам стольких людей. Пальцы сжимали носовые платки и салфетки; воссоединившиеся, одетые в свои лучшие костюмы или ханбоки, падали на землю, отчаянно хватаясь за давно потерянных родных, будто все никак не могли поверить, что они реальны. Удивительно, как много способен выдержать человек — целый материк боли, тревоги и тоски. — Ты когда-нибудь думаешь о том, что твои родители все еще там, в Северной Корее? — внезапно спросил мистер Ким. — В каком смысле? — Где вы были? Когда ты потеряла родителей? — Не знаю. Помню только холмы, грязь и бегущих людей, больше ничего. — Ты никогда не думала, что, возможно, они так и не пересекли границу? — Нет, я никогда об этом не думала. Изнутри поднялась волна жара, проходя через легкие и горло. — Но, может, именно поэтому они так тебя и не нашли? — взволнованно предположил мистер Ким. — Возможно. Но, думаю, с этим теперь ничего не поделаешь. Мина встала, чтобы переключить канал. — Оставь пока, — попросил мистер Ким. — Я больше не хочу этого видеть. — Дай мне досмотреть, пожалуйста. — Я буду в спальне. Мина легла в кровать, из глаз тут же хлынули слезы, капая на наволочку под головой. Почему он так с ней поступает? Что он вообще знает о ее родителях? Как смеет предполагать, будто они не пересекли границу? Все эти годы ее поддерживала мысль, что у них все в порядке: может, они перестали ее искать, может, завели другого ребенка и даже несколько, но главное — с ними все в порядке. Они живут где-то в Южной Корее, у них нормальная жизнь. Они оправились от случившегося. С ними все хорошо. Хорошо. Хорошо. Ей хотелось швырнуть эти слова мистеру Киму в лицо. Хотелось закричать, но она сдержалась. Она не могла позволить себе потерять его. Не сейчас. Чуть позже послышались его шаги. Мина лежала спиной к двери, свернувшись калачиком. Сев у подножия кровати, мистер Ким положил руку ей на бедро и сжал так нежно, словно проверял, реальная ли она. — Прости, — прошептал он. — Ничего страшного, — ответила она, стараясь скрыть следы слез в голосе. — Мне очень жаль. Из его рта вырвался резкий всхлип, похожий на икоту, и он разрыдался. Мина повернулась и увидела над собой его разбитое лицо, прежде чем он спрятал его в ладонях. Ей хотелось прикоснуться к нему, только она не знала, как это сделать. — Надо было… сказать тебе раньше, — мягко начал мистер Ким. — Что я надеялся увидеть отца. Каждый раз, когда показывают что-нибудь о Северной Корее, я всегда надеюсь его увидеть. Мина села. Он склонил голову, глядя на ее ноги, которые выступали чем-то вроде границы между ними. — Когда мама была беременна мной, она бежала на юг вместе со своим братом и родителями. Моему отцу пришлось задержаться. Он хотел позаботиться обо всем, о нашем доме. Он не хотел все бросать вот так… но мама больше никогда его не видела. — Мистер Ким сделал паузу, чтобы вытереть слезы. — Никто не знает, что с ним случилось. Мама пыталась разузнать — все бесполезно. Столько людей тогда бежали, просто надеясь выбраться. Может, и ему это удалось. А может, и нет. — Он вытер нос рукавом. — Как бы то ни было, мне хочется верить, что если бы я увидел его лицо, то узнал бы. Я бы понял — это мой отец. Вот почему я смотрю такие передачи. Мина потянулась, чтобы прикоснуться к нему, и у нее из глаз тоже потекли слезы. Она хотела быть сильной ради него, однако не смогла сдержаться. — Мама вырастила меня одна, — продолжал мистер Ким. — Было очень тяжело. Она делала все возможное, чтобы мы могли выжить. Она могла потерять меня, когда была беременна, ей нечего было есть. Настоящее чудо, что я выжил. Она была очень хорошей матерью. — Где она сейчас? — В Пусане. Стареет. — Она так и не вышла снова замуж? — Нет. Повзрослев, я пытался убедить ее перестать ждать, а мама была убеждена, что однажды снова увидит моего отца, и не хотела, чтобы при встрече ей пришлось рассказать ему о новом муже. Наверное, она все еще ждет, ее фамилия уже давно висит в списке ожидания. Мы не знаем даже, жив ли он. Никто не знает. Мистер Ким вытер глаза и прилег на кровать. Мина опустилась рядом и положила ладонь ему на щеку, ощущая его щетину, похожую на наждачную бумагу, и кончиками пальцев касаясь его гладкой скулы. Его доброта произрастала на жестокости их жизни, как вылуплялись птицы на полях, раскуроченных бомбами и затянутых колючей проволокой. Мина тоже хотела быть доброй и нежной, а он показывал ей, что стоит хотя бы попытаться. — Я думал, что однажды разбогатею. — Его глаза весело блеснули, словно в насмешку над самим собой. — Что приеду в Америку, разбогатею и вернусь, понимаешь? И если у меня будет много денег, мы сможем его найти. Но, похоже, и этот план провалился. Теперь я здесь застрял. — Мы застряли вместе, — с печальной улыбкой поправила его Мина. — По крайней мере, я встретил тебя, — нежно согласился он. — Время еще есть. — Верно, но мы стареем. Все мы. Особенно мама. — Сколько ей? — Под шестьдесят. — Не такая уж и старая. Мистер Ким опустил глаза. Кончики его пальцев скользнули по ее руке. — Ты пробовал молиться? — спросила Мина. — Пытался, только бог меня не слышит. — Неправда, — возразила она, однако и сама чувствовала это почти каждый день. — Прости за то, что тогда сказал, — вновь извинился мистер Ким. — Уверен, у твоих родителей все хорошо. Работал душ, по трубам журчала вода. В соседней квартире храпел сосед. Мина никак не могла заснуть. В голове крутились слова мистера Кима, как галька на берегу, потревоженная волнами: «…она была убеждена, что однажды снова увидит моего отца, и не хотела, чтобы при встрече ей пришлось рассказать ему о новом муже». А что, если его отец уже мертв? Значит, все эти годы его мама прождала впустую, напрасно приговорила себя к одиночеству. С другой стороны, что, если именно надежда поддерживала в ней жизнь? Может, ожидание, каким бы мучительным оно ни было, — единственный способ выжить? Встретится ли Мина с мужем в загробной жизни? Рассердится ли он на нее из-за мистера Кима? И, когда они все умрут, будет ли неловкой встреча всех троих на небесах? Или в раю у нее может быть две жизни? Был ли рай миром, в котором они оба будут с ней, при этом отдельно друг от друга? Способна ли она вообще справиться с различными вариантами своей жизни, со множеством напевов одной и той же песни, в которой меняются слова, темп и ритм? Полагая, вероятно, что Мина все еще спит, мистер Ким на цыпочках прошел от ванной к шкафу и достал одежду для работы — футболку поло и брюки цвета хаки. Немного затхлый из-за закрытых окон запах комнаты освежил эвкалиптовый аромат его лосьона после бритья. Мина наблюдала за ним сквозь приоткрытые веки — как он натягивает нижнее белье и брюки, — любуясь мускулами спины и плеч. — Тебе надо почаще снимать футболку, — пробормотала она. — О, ты проснулась! — Он повернулся и сел на край кровати, положив руку ей на бедро. — Надеюсь, я тебя не разбудил? — Нет, я не могла заснуть. — Плохо себя чувствуешь? Можешь позвонить на работу и сказать, что заболела. — Он натянул футболку. — Если бы. — Хочешь, я найду тебе замену? — Нет, не стоит. У меня еще по крайней мере пять часов до смены. Теперь я засну. Он влажно поцеловал ее в щеку. — Фу, — произнесла она, рассмеявшись, и вытерла лицо. Услышав, как он запер входную дверь и на всякий случай дернул ручку, Мина закрыла глаза и подумала о нем, пытаясь сосредоточить на нем все свои мысли — на их отношениях, на ощущении его руки на бедре, его лица под ее пальцами. И все же она не могла избавиться от мысли, что эта идиллия не может длиться долго. Ничто не может — ни хорошее, ни плохое.