Почти со всеми предметами на кухне у Марго установилась своеобразная близость — на протяжении всей ее жизни они помогали ей и радовали день ото дня, при этом между ними не было никаких секретов, никаких двойных жизней. Однако даже столовые приборы — этот коктейль из нержавеющей стали — превратились в крошечные памятники их жизни, острые, блестящие, зазубренные и изогнутые, наполненные невысказанными эмоциями. Раньше Марго терпеть не могла палочки для еды и отказывалась ими пользоваться. Они с мамой сидели за столом с разными приборами в руках, и их словно бы разделял не узкий стол, а целая континентальная пропасть, темная впадина океана. И все же, несмотря на эту каждодневную брешь, это различие дочери и матери, держащих в руках родные для себя, но чужие друг для друга приборы, между ними также стояли тарелки с заботливо приготовленной мамой едой — рисом, панчаном, рагу — и фрукты, тщательно очищенные и нарезанные на кусочки для удобства. Пища, возможно, представляла собой самый практичный и незаменимый путь, с помощью которого Марго могла добраться до истории и воспоминаний мамы, к живительному соку, бегущему внутри ее. Они говорили на разных языках, с годами все больше отдаляясь друг от друга: мама так и не выучила английский, поскольку в Корейском квартале в нем не было особой необходимости, а Марго, проводившая с мамой мало времени, если не считать работы на рынке, отстранилась от корейской культуры, которая ассоциировалась у нее с чужеродностью, бедностью и войной. Она хотела жить как «настоящие американцы» по телевизору, с их чистыми, просторными домами, стенами без трещин и сколов краски, с посудомоечными машинами и блестящими приборами. Ей хотелось жить, как персонажи книг — в этих ненадежных и шатких небоскребах в квартире миссис Бэк, с бумагой, подобной пожелтевшим зубам, — с красотой и сложными чувствами, порывистостью, свободой выбора и перипетиями судьбы. В маминой жизни, казалось, не было никакой свободы выбора, только бремя выживания и осознания того факта, что, как ни трудись, ей никогда не избежать этой убогой квартиры, этой убогой жизни. И разве не этим все и закончилось? Мама так и не переехала в район получше. Она так и осталась одинокой женщиной, обреченной на страдания, и горькую судьбу, и мужчин, которые бросают ее и разбивают ей сердце. «Она была одинока, как многие из нас. Такие женщины, как мы… с нами постоянно такое происходит». Вновь всплыл в памяти отвратительный смрад мертвого тела — запах желчи и гнилых фруктов. И все же была ли ее смерть на самом деле несчастным случаем? Причастны ли к ней миссис Ким и ее водитель, Сонмин, который внезапно толкнул Марго, словно та была животным, забредшим с улицы? И куда подевался хозяин дома? Ему тоже нельзя доверять. Вернувшись на диван с альбомом в руках, Марго набросала на одной из страниц вилку, а на другой — пару палочек для еды, чтобы можно было перелистывать страницы, мгновенно меняя формы. Хотелось жить где-то в этом движении, похожем на взмах крыла голубя. Даже если бы они с мамой говорили на одном языке, Марго все равно слишком многого не могла ей объяснить — пропасть, разделявшая их, по-прежнему была бы чересчур велика. В каком-то смысле успех Марго в этой стране, ее самодостаточность были результатом отчуждения от мамы — от ее бедности, ее чужеродности, от обособленности ее жизни, от тяжести неблагодарного труда, от игнорирования и даже порицания миром. И в попытке найти путь в этом каньоне между ними, состоящим из невысказанного или сказанного лишь бы задеть друг друга, было так много ловушек, которые могли их ранить, разбить сердце и даже убить, уничтожив на части. Однако, быть может, если бы Марго приложила к их отношениям больше усилий, если бы не боялась обязательств, именно здесь, по этим страницам, этим рисункам мама бы поняла, что Марго никогда ее не оставит, что, несмотря на разделяющее их расстояние, она всегда будет держать ее за руку и никогда не отпустит. Покончив с кухней, Марго убралась в комнате мамы, где снова наткнулась на кроссовки, покрытые мелкой пылью, и обертку от презерватива под кроватью. Она выбросила ненужные вещи и положила кроссовки в мусорный мешок, зная теперь, что те были следами воссоединения матери с отцом, мистером Кимом. Потускневший от времени грустный плюшевый мишка на маминой кровати цеплялся за атласное красное сердечко, прикрепленное к его круглым мультяшным лапкам. Сжав это сердечко, Марго вдруг почувствовала внутри нечто твердое. Пульс участился. Она тут же разорвала небрежно и вручную зашитый шов, из которого выпал листок бумаги с номером, названием банка и маленьким ключом. Марго тут же выпотрошила игрушку — больше ничего. Тогда она принялась рыться в маминых вещах, тщательнее проверяя карманы и подкладки, ища любую зацепку, которая могла бы если не устранить, то хоть немного облегчить боль, ослабить шквал вопросов, вцепившихся в голову острыми когтями. Она отчаянно нуждалась в ответах. Если бы только мама была жива, Марго могла бы наконец спросить ее обо всем, что так давно хотела знать; обо всем, о чем слишком боялась спросить прежде. Жизнь мамы и ее прошлое всегда так тщательно охранялись. Ей казалось, что неверное движение, взгляд, прикосновение или слово могли навсегда сломать маму. Когда Марго было лет пять, она сидела в теплой ванне, наполненной розовой, ароматной водой, и, царапая лепестки противоскользящих наклеек под собой, спросила маму: — Где мой папа? Мама, стоящая на коленях на полу ванной, вздрогнула и ненадолго задумалась, прежде чем ответить. — Не знаю. Он давным-давно нас покинул. — Куда же он ушел? — спросила Марго, обращаясь к потолку и шлепая по воде ножками. — Не знаю. — Мама поменяла позу. Ее руки были покрыты пеной. — У меня тоже никогда не было отца. Ты задаешь слишком много вопросов. По ее щеке скатилась слеза, быстрая и беззвучная. Марго откинула голову, и мама аккуратно смыла шампунь, стараясь не забрызгать лицо. Она отчаянно хотела прогнать слезы из глаз матери. Было мучительно наблюдать, как мама, которая усердно и безропотно работала день за днем, проявляет эмоции, так стремительно обнажая свою душу. В эти редкие моменты огромной нежности и хрупкости, когда их душевное равновесие дрожало и звенело, как стеклянные бокалы в шкафу во время землетрясения, Марго узнала, что семьи — главный источник боли, независимо от того, потеряли ли они нас, бросили или просто мыли нам голову. Все эти чувства к подростковому возрасту переросли в своеобразную ярость, когда мир начал требовать от Марго ответов: «Где твой папа? У тебя нет отца? Чем твоя мама зарабатывает на жизнь? Как долго вы живете в этой квартире?» Сами вопросы будто осуждали все то, что ни она, ни мама не могли себе позволить или изменить. Ведь в этом все дело, не так ли? Деньги могли бы сделать мир безупречно чистым. Какая иллюзия. Сидя на ковре, Марго уставилась на ключик, лежащий на тумбочке рядом с маминой кроватью. Ключ — такой банальный символ. Однако порой правда лежит прямо перед нашим носом, ожидая, когда мы будем готовы поглотить ее со всеми его зубчиками, когда поймем, что достаточно сильны, чтобы выдержать ее вес. Прошло восемь лет с тех пор, как Марго переехала в Сиэтл, восемь лет невнятных бесед по телефону и коротких визитов на каникулы, которые в основном проходили за работой на рынке. Марго верила, что они могут жить так вечно, что расстояние не причинит им особой боли. Только теперь она осознала, как много правды осталось в тени. Как в дереве, потерявшем листву, молча готовящемся к ветру и холоду, при определенных условиях сок внутри мог вновь выпустить почки — хрупкие откровения. Положив ключ от банковского сейфа и документы в сумочку, Марго открыла дверь квартиры и окинула взглядом мамин дом — повсюду сумки с вещами для пожертвования и куча хлама в центре комнаты. Вид одновременно радовал и ужасал. Она наконец нашла способ избавиться от этого места, от этой квартиры, которая мучила ее своей тоской, своей бедностью, грязными окнами, бесформенным и выцветшим диваном и кофейным столиком с кольцами от кружек, похожими на высохшие следы от ног. И все же ей хотелось броситься на эти груды вещей и остаться там навсегда, как в комнате ожидания, пока не вернется мама или пока вселенная каким-то образом не выдаст ответы, которые ей нужны, чтобы принять решения и продолжать жить, как и все вокруг. Марго заперла за собой дверь. По темному и затхлому лестничному пролету, держась за перила, поднимался хозяин здания. — Извините, — обратилась к нему Марго. — Я оставила вам сообщение о своей маме, вы получили? — О, да, да, простите. У меня было столько дел и… — Почему вы солгали полицейскому? — перебила его Марго. — Я солгал? — Да, полицейскому. — Она скрестила руки на груди. — Сержанту Цою. Вы сказали ему, что ничего не слышали из квартиры моей матери. А мне вы говорили… Хозяин улыбнулся, словно эта ситуация его забавляла, и провел рукой по густым седым волосам. — Я же говорил, что полиция ничего не предпримет. Нет необходимости их сюда вмешивать. Мне не нужно, чтобы они рыскали по зданию и пугали жильцов. Как это поможет вашей маме? — Но вам не кажется… — Полиция нам ни к чему. — Я поняла, только вам не кажется, что если маму убили, то вашим жильцам хотелось бы помочь найти убийцу? Раздраженно фыркнув, хозяин поднялся еще на несколько ступеней ей навстречу. — Я просто пытаюсь вести бизнес, понимаете? Не то чтобы мне было все равно. Марго вдруг представила, как толкает его, и его коренастое тело летит вниз, голова ударяется о ступеньки. Она вздрогнула от этой картинки, от ее жестокости. Это будет похоже на несчастный случай. — Я просто не думаю, что полиции можно доверять, — продолжал хозяин. — Зачем рисковать? Зачем вмешиваться? Вы не думаете, что уже достаточно людей пострадали? Уже слишком многие пострадали. — Вы выставили меня лгуньей. — Послушайте… Мне жаль. Я пытаюсь… — Его голос дрогнул. — Я изо всех сил пытаюсь удержаться на плаву. Поверьте мне. Я вечно на грани разорения. — У него на глаза навернулись слезы. — Если бы разговор с полицией мог помочь вашей маме, я бы обязательно им все рассказал, правда, но я уверен, что это не поможет. Я многое повидал за свою жизнь. Марго колебалась. Мама, скорее всего, поступила бы так же. — Может, я и не очень хорошо здесь справляюсь, но стараюсь изо всех сил, — продолжал мужчина. — Знаю, никому не нравится хозяин. Я вообще никогда не хотел этим заниматься, моя жена настояла. А теперь я застрял здесь, как и все остальные. Что мне еще делать? Меня никуда не возьмут. Такой, как я, никому не нужен. Никто из нас не нужен, понимаете? — О чем вы? — Была бы их воля, они бы все здесь снесли и превратили в модный таунхаус или что-нибудь в этом роде. Избавились бы от всех нас. Им нравится наша работа, но не нравятся наши лица и язык, понимаете? Это целая преступная схема, и теперь мы все в ней застряли. Как в той серии «Сумеречной зоны» — вы вряд ли помните, — та, что с игрушками, запертыми в мусорном ведре. Мы — эти игрушки. — Что ж, я вас поняла, — ответила Марго. Очевидно, она выжала из хозяина все, что можно, относительно смерти матери, и он не казался ни опасным, ни виновным. И теперь ей нужно добраться до банка, пока тот не закрылся, с документами и ключом от сейфа, вырванным из сердца плюшевого мишки. Марго прошла мимо мужчины к лестнице. — Сообщите, если вспомните что-нибудь еще, хорошо? — У нее ведь была подруга? Женщина с красной помадой. Может, она сможет вам помочь? Марго замерла и повернулась к нему лицом. — Действительно. Она уже помогла. — У нее тоже проблемы или что-то в этом роде, да? — О чем это вы? — Я тут вспомнил, как она однажды приезжала к вашей маме — в сентябре или октябре. Я видел, как она припарковалась на улице, и мне показалось, что в другой машине ее ждал пожилой мужчина. Как будто следил за ней, знаете? — Пожилой мужчина? — Да, другой, не приятель вашей мамы. — Не такой, с квадратным лицом, белыми зубами, большими золотыми часами? — Именно! — И он проследил за женщиной с красной помадой до этой квартиры? — Кажется. Да, я почти уверен. Сердце Марго бешено колотилось в груди: мистер Пак знал, где живет мама. Но зачем ему нападать на нее? Если только каким-то образом мама не попыталась вмешаться в ситуацию, не попыталась противостоять ему? Может, он пришел к ней домой, чтобы узнать, где сейчас живет или работает миссис Бэк, а она отказалась отвечать — она бы ни за что не выдала подругу. Достаточно ли этого, чтобы напасть на нее? Толкнуть? Марго не могла заявиться в ресторан и спросить его об этом напрямую: слишком опасно, да к тому же навредит официантке. Если уж разговаривать с мистером Паком, придется подкараулить его где-нибудь в другом месте и на всякий случай взять с собой Мигеля. Только где еще он может быть, кроме ресторана? Надо у кого-нибудь узнать. Марго не могла спросить об этом миссис Бэк: та будет слишком обеспокоена за Марго. Возможно, им с Мигелем придется проследить за ним после работы. Марго кинулась к стоянке и забралась в машину. Пытаясь отдышаться, она посмотрела в зеркало заднего вида, дабы удостовериться, что за ней никого нет. Холодок пробежал по спине, когда она вспомнила прикосновение водителя, Сонмина, к своему плечу, вспомнила, как он ее толкнул. Может, этого оказалось достаточно для мамы — кровь хлынула к мозгу и образовала гематому. Марго чувствовала, что близка к разгадке. Мистер Пак последовал за миссис Бэк в квартиру мамы. Вокруг лодыжек запуталась сеть.