— Я не верю в ад. — Уже измученная, Марго сполоснула кастрюлю под струей самой горячей воды, какую могла выдержать. Пар щекотал лицо. Мама внезапно ударила ладонью по столешнице и громче повторила: — Хочешь попасть в ад?! — Если бы бог существовал, он бы не позволил нам страдать! — резко возразила Марго, закрывая кран. — Он бы не допустил бедности, — кричала она по-английски, ее не волновало, поймет ли ее мама. Ей нужно было высказаться. — Он не стал бы так усложнять нам жизнь. Не было бы войн. Он не стал бы усложнять жизнь стольким людям. Из глаз полились слезы — Марго уже не могла остановиться. — А что будет, когда ты умрешь? А? — Мама указала на пол, как будто они все будут похоронены прямо на этом месте, под этим самым бежевым линолеумом. — Когда я умру, я превращусь в грязь, мне все равно. — Что будет, когда ты умрешь? — повторила мама, будто не слыша ее, трясущимся пальцем тыкая Марго в грудь. — Как тебя найдут родные? А? Как ты найдешь тех, кого потеряла? — Мама, которая редко плакала, всхлипнула. — Как ты найдешь тех, кого потеряла? Марго не могла вынести вида неприкрытой, отчаянной боли на лице мамы и бросилась мимо нее в ванную, где плюхнулась на унитаз и разрыдалась. С мамой просто невозможно жить под одной крышей — она то ведет себя как настоящий тиран, то неожиданно становится прозрачной, обнажая всю душу, трагедии своей жизни: одиночество, сиротство, войну, необходимость самостоятельно воспитывать ребенка и постоянно работать, без выходных, без отпусков. Марго в таких случаях всегда терялась, не зная, как реагировать на яркие вспышки истинной сущности мамы, которые грозили сжечь их всех дотла. За дверью, где стояла мама, слушая ее плач, скрипнул пол. Марго представила ее в тот момент — ладонь прижата к закрытой двери, голова наклонена, рука сжимается в кулак, чтобы постучать… и в последний момент замирает и опускается. Как же они боялись друг друга. Какими несносными были вместе. Если бы только мама постучала, а Марго не прогнала ее… Если бы только они могли обнять друг друга и сказать: «Я тебя не понимаю, но стараюсь изо всех сил. Я правда стараюсь изо всех сил». Теперь же Марго погружалась в мамин мир так, словно шла прямиком в лесной пожар, который невозможно остановить и которому нет конца и края. Однако этот пожар не только уничтожит сухие ветки и колючки — он также высвободит запертые в своих идеальных сосновых шишках семена, которые упадут в почву и дадут новые побеги. Под конец молитвы толпа встала со скамей, перелистывая страницы тонких лощеных песенников в черных пластиковых обложках и прочищая горло для пения. Мягкий хор голосов под мелодию органа словно возвышал помещение, будто души собравшихся заскользили по сводчатому потолку, заполняя грудную клетку церкви. Марго не понимала слов, но внутри все гудело от этих звуков — мелодии добра, сопричастности и, быть может, даже прощения. На глаза навернулись слезы, и она промокнула их, прежде чем они выльются наружу. Началась проповедь. Священник в рясе говорил мягким, но уверенным голосом, разжигая церковь, как огонь. Сеть в сознании Марго выловила только несколько корейских слов — «дар», «любовь» и «бог». Подняв глаза, она вдруг увидела в середине зала знакомое лицо, знакомые алые губы и подтолкнула Мигеля локтем. — Что? — прошептал тот в ответ. — Миссис Бэк! — так же шепотом ответила Марго. — Смотри, вон там. — Где? — С серым шарфом. На них недовольно покосился мужчина, стоящий неподалеку. Когда началось причастие и к алтарю вызвали ряд миссис Бэк, та поднялась со скамьи. На ней была темно-синяя блузка и длинная юбка в тон, которая колыхалась при ходьбе. Миссис Бэк поклонилась священнику, принимая хлеб. — Марго вспомнила его сухую текстуру, как он быстро растворяется на языке, проходит в горло. Прислонившись к стене, она смотрела на позолоченный алтарь, над которым на кресте, раскинув руки, висел Иисус, бледный и худой. Возвращаясь в свой ряд, миссис Бэк подняла глаза, и на секунду Марго показалось, что она заметила их с Мигелем — их было сложно не заметить, они выделялись из толпы, — но та взяла свой песенник и села, будто не произошло ничего необычного. Когда служба закончилась, Марго принялась наблюдать за миссис Бэк, которая убрала свои вещи в черную холщовую сумку, достала мобильный телефон и, уткнувшись в экран и не обращая внимания на окружающих, нетвердой походкой направилась к выходу. Марго подала Мигелю знак, и они последовали за ней, держась на расстоянии. Перед выходом миссис Бэк внезапно повернула в другую сторону и спустилась по лестнице в цокольное помещение церкви. Стараясь ступать как можно тише, Марго с Мигелем последовали за ней на пыльный склад и спрятались за высокими башенками из картонных коробок. Послышался голос миссис Бэк — она говорила на корейском, ей отвечал другой голос — мужской, — который показался Марго знакомым. — Ты сегодня так хорошо выглядишь, — сказал мужчина. — Позволь пригласить тебя на ужин. Все-таки сегодня сочельник. Марго с Мигелем переглянулись и пригнулись ниже. — Откуда у тебя мой номер? — резко спросила миссис Бэк. Мужчина рассмеялся: — Да что с тобой такое? Иди же ко мне. — Держись от меня подальше! Никогда больше не звони мне и не приходи сюда. — Я тут думал, может, тебе нужна работа? Могу все организовать. — Мне от тебя ничего не нужно. Оставь меня в покое! — Тс-с, не кричи. Ты как зверь, — сказал мужчина. — Ха, вот какими становятся женщины без мужчин — совсем отбиваются от рук. Миссис Бэк что-то процедила сквозь зубы, Марго не разобрала слов. — Что ты хочешь этим сказать? — недоуменно спросил мужчина. — Миссис Ли, — на этих словах голос миссис Бэк дрогнул. — Ха, которая? — Ли Мина. — Я ее даже не знаю. Ну же, иди ко мне. Послышалась суета, мужской вскрик боли. — Не прикасайся ко мне! — выплюнула миссис Бэк. — Или я тебя убью! Марго выглянула из-за коробок и увидела стремительно удаляющуюся миссис Бэк и мистера Пака, который, прихрамывая, пытался ее догнать. — Черт! — выдохнула Марго, во все глаза глядя на Мигеля. — Идем! Они взбежали по лестнице и выскочили из здания. На уже почти пустую улицу опустилась холодная ночь. На дальнем конце парковки миссис Бэк захлопнула дверцу своей потрепанной серой «Тойоты Камри» и быстро уехала. Мистера Пака же и след простыл. — Должно быть, она поехала домой, — предположила Марго, переводя дыхание. — Надо убедиться, что с ней все в порядке. Почему миссис Бэк упомянула мамино имя? Неужели мистер Пак все же виновен в ее смерти? По дороге к дому миссис Бэк Марго вспоминала стопки книг и журналов в гостиной, слои бумаги и текста, шаткие небоскребы, лицо миссис Бэк без макияжа, бледную кожу и глаза, напряженные, дерзкие, немного испуганные. Она словно постоянно пребывала в вялотекущем состоянии шока. Марго представляла ее в той квартире, сидящей над книгами в полном одиночестве. Однако Марго ошибалась и в ней, и в маме: их одиночество не было каким-то особенным или хуже одиночества других людей. На самом деле у них были свои собственные миры — маленькие, но выстроенные на свой собственный лад, с их собственными сюжетами и художественными средствами. Разве в этом они отличались от остальных? Раньше Марго видела в своей маме только невыносимую иностранку с ее стремительным корейским и неловким, запинающимся английским, видела в ней только главного злодея своей истории. Однако теперь она все больше понимала, что на самом деле мама была героиней. Она создавала свою собственную историю, сжигала ее и переписывала заново. И в конце концов, возможно, она за это поплатилась. Мина Осень 2014 г. В субботу перед Днем благодарения, почти через месяц после смерти мистера Кима, Мина вошла в затхлую спальню дочери, сжимая в руке газету. Каждый день до этого, заезжая на оптовую базу в центре города для инвентаризации, она пыталась где-нибудь перехватить свежий выпуск: иногда брала с прилавка оставленный кем-нибудь экземпляр и засовывала в сумочку или спрашивала у владельца разрешения заглянуть в некролог, объясняя это тем, что у нее умер друг. Наконец один из продавцов предложил ей стопку газет за последние пару месяцев, которые хранил для дна птичьей клетки. Мина тут же закрылась в машине и принялась рыться в куче бумаг, пока не отыскала нужную заметку — датированный октябрем некролог мистера Кима. Теперь, подойдя к столу Марго, где в основном хранились всякие бумаги и счета, Мина взяла ножницы из широкого пластикового фиолетового стаканчика, набитого кучей ручек, скопившихся за годы. Она представила, как заглядывает через плечо дочери, которая обычно сидела за этим столом, сгорбившись над блокнотом с карандашом в руке. Положив газету на стол, Мина осторожно пролистала страницы, пока снова не отыскала черно-белую фотографию мистера Кима, Кима Чанхи — он выглядел немного моложе, но больше походил на самого себя и на человека, с которым Мина путешествовала по Гранд-Каньону два месяца назад. Тогда они держались за руки и любовались самой большой пропастью в округе на фоне приглушенного лазурного неба. Темные тени падали на скалы в красно-оранжевую полоску, сформированные ветром и водой в течение миллионов лет. Чистейший золотистый свет подсвечивал широкие полосы зеленых кустарников и деревьев, цепляющихся за стены из твердого минерала. В теплом ветерке слышался запах сосны, ноги ступали по мягкой земле. Об этом-то Мина всегда и мечтала — вновь ощутить себя крошечной, микроскопической и при этом в безопасности. В том месте она почувствовала себя такой маленькой, что все тяготы жизни показались незначительными. Она словно растворялась во всем этом великолепии. Природа в самых крайних своих проявлениях учит нас, что существуют творения более великие, чем человек, и в этом мире можно хоть ненадолго освободиться от самих себя, от собственной важности и обрести покой. Похожее ощущение у Мины возникало в повседневной жизни лишь под крышей Господа в соборе, где сводчатый потолок, этот купол, служил убежищем от бед и смятения, а вся вселенная гудела в молитвах и песнях. Красота дарит покой. Красота оберегает нас от невзгод. Кучевые облака над головой отбрасывали тени, темные силуэты, подчеркивающие вершины. По сравнению с этой необыкновенной красотой пейзажи Лас-Вегаса, куда они вернулись накануне после стольких лет, казались смехотворными. Стоя на краю этой пропасти, Мина чувствовала, будто перед ней одновременно рай и самое сердце земли, ее душа — восхитительный результат миллионов лет жестоких мучений и терзаний. А три недели спустя, в начале октября, мистер Ким прислал Мине коричневый конверт для документов с информацией о ее родителях — эти бумаги она теперь хранила в сейфе вместе с тем, что осталось от ее прошлого: несколько фотографий сделанных в приюте, ее старые корейские документы и единственный снимок, который остался у нее от мужа и дочери, сделанный в тот день, когда они вместе ходили в поход. Теперь же, смотря на черно-белую фотографию мистера Кима — на его все еще свежее лицо, теплые и мягкие глаза, нежный изгиб верхней губы с кривой улыбкой, — Мина испытала облегчение. Наконец у нее в руках было подтверждение того, о чем она и так догадывалась, когда несколько недель назад он перестал отвечать на телефонные звонки, — подтверждение того, что он ушел навсегда. Теперь Мина могла вновь вернуться к прежней жизни, достав из шкафов вещи Марго, которые спрятала от мистера Кима, — все ее фотографии и памятные вещички, — и расставить по местам к следующему визиту дочери. Марго тоже никогда не узнает, что мистер Ким приходил в ее квартиру и кто он такой. Мина аккуратно вырезала текст некролога с фотографией. За те несколько месяцев, проведенных вместе, несмотря на его слабость и на то, как изменились их тела — ее округлилось и смягчилось, а его, наоборот, высохло, кости обтянулись кожей, — они любили друг друга. Лежа в ее постели, он целовал ее в губы. Они снова почувствовали себя молодыми, будто только что приехали в Америку, будто всегда были влюблены. В некотором роде им удалось стереть прошлое. Мина простила его, со всей искренностью, и испытала от этого огромное облегчение.