– Очень даже могу. – Причем она в этом не виновата, – и это была правда, мать всегда заботилась обо мне, как могла, и любила меня, я знал это. – Я боялся, что уже не увижу тебя больше. Само вырвалось, я не собирался говорить это вслух. – Я не нарочно, я просто… – она сделала паузу и, как мне показалось, не решилась закончить фразу. – Мне нужно было закончить кое-какие… домашние дела. – В смысле, здесь по дому или остались какие-то дела в Нью-Йорке? – И здесь, и там. Ничего серьезного, – ответила она, нахмурившись. Не могу сказать, что я ей поверил, но тут она взяла меня под руку, и все остальное перестало иметь значение. Потом Александра взяла курс на какой-то ресторан, по ее словам, очень популярный у местных жителей. В этом ресторане также царил полумрак: на столах стояли зажженные свечи, а других источников света я не заметил. – Это что, особый шик или они тут электричество экономят? – пробормотал я, пока официант провожал нас к маленькому столику у окна. В ресторане было многолюдно и как-то по-хорошему шумно: народ веселился. Александра скинула куртку. На ней была белая блузка со складками спереди, как у форменной мужской рубашки, наполовину расстегнутая, под ней кружевной топ, из-под которого виднелся золотой медальон – в целом, сочетание приличия и сексуальности. – Чудесный медальон. – Это мамин. – Она обхватила медальон пальцами. – И в нем твой младенческий локон? – Перестань, – она улыбнулась, но явно через силу. – Я что-нибудь не то сказал? Извини, если обидел. – Да нет, все… хорошо. – Наклонившись к свечке, она раскрыла медальон. Внутри оказалась маленькая фотография женщины, поразительно похожей на Александру – вне всякого сомнения, ее матери. – Она красивая, – заметил я. – Вы с ней ладите? – Да, – с придыханием произнесла она. – Она всегда на моей стороне. – Повезло тебе. – Да, – повторила она, и медальон у нее в руке едва заметно задрожал. Затем она захлопнула его со щелчком, подозвала официанта и заказала стакан красного вина. Когда я заказал себе «пеллегрино», она удивилась. – Не пью, – объяснил я. – И никогда не пробовал? – Было дело, но бросил. – Давно? – Скоро буду отмечать десятилетний юбилей трезвенничества. Та-да! – Я покрутил пальцем в воздухе и изобразил улыбку. Я искал следы осуждения или неодобрения на лице Александры, но оно оставалось невозмутимым и непроницаемым. – Молодец, – похвалила меня она. – А что заставило тебя отказаться от спиртного? – Дай бог памяти… – Я театральным жестом постучал пальцем по подбородку. – Скорее всего, последней каплей стало пробуждение в мусорном баке. – Серьезно? – Да. Не советую повторять без подготовки. Тем более что я и сам не помню, как у меня это получилось. – Провалы в памяти? – Ага. Но все это в прошлом, и я не стыжусь этого. Хотя, если честно, немножко стыдно. – Ты не должен стыдиться. Это болезнь, как корь или ветряная оспа. У меня двое друзей состоят в «анонимных алкоголиках». – Понимаю, это из серии «у меня есть друзья-алкаши», да? – Я не это имела в виду. Извинившись, я пообещал выложить ей всю подноготную, когда мы познакомимся поближе – а потом вдруг решил рассказать все прямо сейчас, чтобы покончить с этим и посмотреть, не обратится ли она в бегство. В подробности я не входил, а осветил, так сказать, основные моменты: пьянство родителей, свой собственный дебют в двенадцать лет, протокол за «вождение в нетрезвом виде» в шестнадцать… – Я уже присмотрел местное отделение «анонимных алкоголиков» во Флоренции, они тут собираются в церкви. Они всегда собираются в церкви, в школе или в подвале какого-нибудь общественного учреждения, очень гламурно. – Ты уже ходил к ним здесь? – Нет, – я объяснил, что узнал это чисто на всякий случай, если вдруг возникнет желание напиться, а такого желания у меня не возникало уже несколько лет. Теперь, когда я выговорился, мне стало легче, а на Александру мое признание, казалось, не произвело никакого впечатления, и она сразу же принялась рассказывать о своей съемной квартире во Флоренции и о том, как она обожает этот город. Либо она была хорошей актрисой, либо ей действительно было все равно. Я надкусил оливку и стал смотреть, как она говорит, на природный изгиб ее губ, на то, как она заправляет волосы за уши – казалось бы, такие обычные вещи, но в ней ничто не было обыденным. Я пытался понять, что же в ней такого особенного: красота, самообладание, умение непринужденно общаться или то, что она, по-видимому, не осуждала меня. Было в ней и что-то еще, некое неуловимое свойство, как у бабочки, которая садится лишь на минутку, а потом улетает прочь. Я не перебивал и с удовольствием слушал ее, чувствуя, как эта едва знакомая женщина все больше очаровывает меня. Может быть, это потому, что она ощущала себя недосягаемой, неприступной крепостью, каким я сам раньше частенько чувствовал себя в отношениях с женщинами, полагая их завоевательницами? А может, она меня уже завоевала? На своем лучшем итальянском я заказал для нас ужин, и, кажется, смог произвести на Александру впечатление. Но когда принесли заказ, она едва притронулась к своей порции, а я набросился на еду, потому что успел проголодаться. Александра еще раз спросила, как продвигаются мои исследования, и я снова ответил, что пока трудно сказать. – В смысле, не хочешь говорить? – Да я бы рассказал, просто у меня самого еще не все в голове уложилось. Так оно и было. У меня не было никакой уверенности в том, какие тайны откроет мне загадочный дневник и имеют ли они какое-то значение. Наш разговор прервался из-за шума за столиком в дальнем конце комнаты. Полумрак скрывал посетителя, отчетливо виднелось только лицо официанта, освещенное снизу свечой – зрелище было жутковатое. Говорил официант, и громко. – Он говорит, что здесь не курят, – перевел я. – И еще что-то про сигару. Странно. – Что странно? – Что тот тип сидит в шляпе. В помещении. Ага, он ее потушил. – Шляпу? – Нет, сигару. Красный огонек сигары исчез, а официант принялся убирать со стола. Кто-то тенью прошмыгнул мимо нашего столика, затем входная дверь открылась и захлопнулась, впустив с улицы порцию холодного воздуха. Александра преувеличенно поежилась и склонилась над столом, словно греясь у пламени свечи. До меня донесся аромат ее духов, он был мне знаком. – «Джой», да? – Ого, – удивилась она. – Так вот что ты исследуешь – женские духи? Я успел пожалеть о сказанном, потому что теперь нужно было как-то объясняться, а мне не хотелось говорить, что такими духами пользовалась одна моя бывшая. Женщина, которую я, как мне казалось, любил, а она ушла от меня, потому что хотела детей и семейной жизни. А я отпустил ее, потому что никоим образом не собирался отказываться от своей набиравшей скорость карьеры в искусстве ради какого-то буржуазного белого заборчика[34] и детишек. Хотя теперь, когда моя карьера явно близилась к апогею, и нужно было зарабатывать в поте лица профессорскую должность, сложно сказать, чья жизнь оказалась более буржуазной. – Раньше я никогда не пользовалась духами, – продолжала Александра. – Это мне подружка подарила на день рождения, несколько недель назад. – Поздравляю, – сказал я. – И который это был по счету день рождения? – Двадцать девятый. А тебе сколько? – Тридцать семь. Через два месяца будет тридцать восемь. – Ты когда-нибудь был женат? Когда я сказал, что нет, она нехорошо прищурилась: – Надеюсь, ты не из этих, токсичных холостяков? – Нет, – повторил я, вспомнив разом Кейти, Аманду и Терри: не первый раз я слышал это определение применительно к себе. – У меня были отношения. Просто я еще не встретил подходящую женщину. Надеюсь, мне удалось произнести это не слишком оправдывающимся тоном. Она бросила на меня очередной оценивающий взгляд, но потом улыбнулась. Я протянул ей свой мобильник и попросил оставить телефонный номер. Александра не притронулась к телефону, а записала номер на салфетке и, держа в сторонке за уголки, потрясла ей, как матадор. – Получишь, если скажешь, откуда ты знаешь название моих духов. – Просто я эксперт, я прославился на весь мир своим носом. – Я повернулся к ней в профиль. Посмеявшись, она предположила: – Наверное, какая-нибудь подружка такими пользовалась, я угадала? – Грешен, – сознался я и поскорее задал ей встречный вопрос: была ли она замужем. Она удивила меня, сказав, что да. – Это очень, очень печальная история – мой первый брак. Он продлился всего год. Я уже у алтаря поняла, что ошиблась. – Зачем же ты все-таки пошла на это?