Вот бы все так относились к прожитой жизни, сказал я, и монах спросил, не так ли я отношусь к своей. Я не знал, что ему ответить, не знал, как относиться к прожитым годам – они вдруг стали казаться далекими и зыбкими. Вспомнил я и те места, в которых вырос, и ту жизнь, из которой вырос. – Я свою жизнь сильно изменил, – ответил я. Брат Франческо смотрел на меня своими большими голубыми глазами, ожидая продолжения. – В общем, грешил я много. Был не очень хорошим мальчиком. Понимаете? – Бывали случаи, когда грешники становились святыми. – Ну, я был не то чтобы совсем плохим, но и в святые меня, думаю, не возьмут, – я чувствовал себя как на исповеди, но в монахе было столько доброты, что мне захотелось открыться. – Подростком я участвовал в одной группировке, в банде… и мы занимались нехорошими вещами, воровали и… – Вы знаете о святом Дисмасе, добром воре? Это один из святых с нехорошим прошлым. Он был распят подле Иисуса. – А могу я надеяться на какой-нибудь другой хэппи-энд? Монах рассмеялся. – Вы веселый человек, синьор Перроне. Я уверен, что ваша жизнь сложится хорошо. Continua così. Avanti così.[39] – Держать курс? – Си. Мой учитель, старший и более мудрый брат, всегда так говорит. – Держать курс, – повторил я и хотел попрощаться, но брат Франческо остановил меня. – Ha un amico a Firenze? – Есть ли у меня друг во Флоренции? Вы имеете в виду Александру, американку? – Нет. Мужчина. Он приходит сюда ogni giorno. – Каждый день? О чем вы? – Lui aspetta. – Он ждет? – Си. Мне кажется, он дожидается вас. – Почему вы так думаете? – Он появляется, когда вы приходите, и исчезает, когда вы уходите. – Где? Монах подвел меня к выходу и показал на место у стены на восточной стороне площади. – Вон там. – Он указал на несколько каменных ступенек перед старой деревянной дверью. – Там вход в наше общежитие, как вы это называете. Там и я живу. Но мы не пользуемся тем входом. Мы заходим через двор. – Как он выглядит, этот человек, который ждет там? – Высокий. – Монах показал жестом, что мужчина к тому же массивный и крепкий. Но его лица Франческо не смог описать, потому что тот, по его словам, «носит ун капелло, шляпа, и он всегда фумандо» – и он изобразил курильщика, затягивающегося сигаретой. Я попросил монаха дать мне знать, если этот человек еще раз появится, на что Франческо заметил, что это может быть просто «коинсиденца», совпадение. – Может быть, – согласился я. – Но все же, пожалуйста, скажите мне, если увидите его еще раз. Просто хочу посмотреть, может быть, я действительно его знаю. – Хорошо, я буду, как у вас говорят, «подсматривать». – Посматривать, – поправил я, невольно улыбнувшись. 32 Предположение, что за мной кто-то следит, вытеснило все остальные мысли. Я понял, что уже не смогу спокойно сидеть и читать. Не обнаружив никого на ступеньках, указанных братом Франческо, я внимательно осмотрел площадь на триста шестьдесят градусов вокруг себя – вокруг бродили разные люди, туристы фотографировали здания, несколько монахов направлялись к монастырю. Я постоял несколько минут, разглядывая мужчин в шляпах – таких было много; потом всех, кто курил сигареты – таких еще больше. Потом я сдался. Но теперь все поводы для беспокойства разом усилились: и желание выкрасть дневник, и непонятные маневры Александры, и странное исчезновение Кватрокки. Последнему я оставил уже несколько текстовых и голосовых сообщений. Я еще раз набрал его номер, но вновь услышал автоответчик. На этот раз я не стал оставлять сообщений, а отправился в университет. В приемной кабинета Кватрокки сидела синьора Моретти. – Профессор Кватрокки у себя? Мне нужно с ним поговорить. – Нет, – ответила она и продолжала что-то печатать. – Что «нет»? Его нет или мне с ним нельзя поговорить? Она лишь мельком взглянула на меня и вернулась к работе. – Профессор Кватрокки не пришел на назначенную деловую встречу и не отвечает на мои звонки. Я беспокоюсь за него. В университете что-нибудь известно, где он? Она отрицательно покачала головой, но на сей раз в выражении ее лица, как мне показалось, промелькнула тревога. – Я беспокоюсь, – повторил я. – Это нормально для него – пропадать, не дав о себе знать даже вам? – Профессор сильно переживал из-за своей утраты. Я не хочу его беспокоить. – Но чтобы вот так – не звонить, пропускать занятия? Я просто хочу повидать его и убедиться, что с ним все в порядке. Поколебавшись, синьора Моретти вздохнула и смягчилась. – Он живет возле Санта-Кроче.[40] – Она записала адрес на листочке бумаги и вручила его мне. – Пожалуйста, дайте мне знать, все ли в порядке с профессором. Введя в Гугл-карты адрес Кватрокки, я пошел предложенным маршрутом, держа телефон перед собой, как кладоискатель лозу. Чудесный гаджет провел меня мимо музея Барджелло, который я собирался посетить, чтобы самому увидеть, наконец, воочию еще один шедевр, о котором так много рассказывал студентам – юного Давида, скульптуру Донателло, по мнению некоторых историков, положившую начало эпохе Возрождения. Украшенное зубцами здание музея возвышалось над маленькой площадью и покрывало тенью близлежащие улицы. Если я правильно понял указания GPS, путь мой лежал на юго-восток, за пределы исторической части города, в менее населенный район. Чем дальше я шел по кривым улочкам, тем больше менялся цвет зданий от тепло-серого и коричневого до охристого и даже розового. В каменных стенах и облупившейся краске весомо присутствовали ушедшие поколения, я ощущал в воздухе их запах, буквально вкушал историю этого старого города и наслаждался ей. Удовольствие кончилось, когда мой GPS вдруг отключился, и я забрел в тупик. У меня тут же снова возникло ощущение, что за мной следят. Не исключено, что это был приступ паранойи, но интуиция меня не раз выручала, и я привык ей доверять. Время от времени оглядываясь, я пошел обратной дорогой и вскоре выбрался на более широкую и оживленную улицу. Там и Гугл-карты вернулись к жизни. Безотрывно следя за движением синего шарика на экране телефона, я не заметил, как пейзаж вокруг стал неприглядней и грубей: некрасивые старые здания чередовались с уродливыми новыми, а мусора и граффити здесь было столько, сколько я еще не видел в этом городе. Так что я обрадовался, когда телефон направил меня на проходившую по соседству автомагистраль со стоянкой велосипедов на одной стороне и стоянкой мотоциклов на другой: десятки этих механизмов стояли аккуратными рядами, под одинаковым углом к земле. Миновав еще один квартал, я оказался на улице виа дей Пепи, о чем свидетельствовала табличка, высоко висевшая на грязно-коричневой стене с явными следами водной эрозии. На этой улице и жил Кватрокки. Виа дей Пепи казалась слишком узкой для автомобилей и походила на закоулок, но было в ней и некое очарование. Некоторые дома щеголяли свежевыкрашенными ставнями на верхних этажах и изящными металлическими украшениями на окнах первого, впрочем, выполнявшими при этом роль решеток. Стены нескольких домов потрескались и были изъедены временем, но остальные несли явные следы благоустройства в виде крашеных фасадов и новеньких дверей. В число последних входил и дом номер пятнадцать, где жил Кватрокки: три этажа охристо-желтого цвета, темно-зеленые ставни, хорошо отремонтированные стены. Дверь также новая, но сделана из темного дерева и закруглена вверху под старую каменную арку, над ней перемычка в форме полумесяца, украшенная металлическими цветочками. В центре двери висел металлический молоток. Я приподнял его и отпустил – он упал обратно, ударив по деревянной двери: звук получился резким и гулким. Никто не отозвался. Потом я заметил бронзовую табличку современной работы с кнопкой звонка и овальной решеткой – судя по всему, домофон. Я нажал на кнопку, подождал, затем попробовал еще раз. Ответа не было. Я еще раз приподнял дверной молоток и постучал. Тишина. Тогда я еще раз набрал номер Кватрокки – мне показалось, что из дома при этом чуть слышно донесся сигнал мобильника – ответил автоответчик, я назвал свое имя и сказал, что я стою у двери. Отойдя на противоположную сторону узкой улочки, я осмотрел окна – ставни были закрыты, в доме полная тишина. Получается, Кватрокки исчез, не поставив в известность начальство и знакомых? Непонятно, неприятно и даже нечисто. Особо не задумываясь, я отыскал номер ближайшего полицейского участка и позвонил туда. – Persona scomparsa,[41] – сказал я. Полицейский спросил, давно ли этот человек исчез. – Pochi giorni, – ответил я. Несколько дней назад. – Non abbastanza tempo,[42] – выпалил он и повесил трубку. Я позвонил еще раз. Трубку взял тот же коп. – Можете вы хотя бы осмотреть его дом? Полицейский спросил, прихожусь ли пропавшему родственником. Когда я ответил, что нет, он снова повесил трубку. – Сам пошел! – прокричал я в замолчавший сотовый. Может быть, я зря разволновался? Возможно, Кватрокки просто уехал куда-нибудь, чтобы побыть одному. Он действительно многое пережил – хотя в тот раз за обедом был, в общем, в норме, дружелюбно настроен и общителен. Что могло измениться? Я оглянулся на дом номер пятнадцать: окна по-прежнему закрыты ставнями, вообще, все тихо. Я всегда доверял своей интуиции, и прямо сейчас она говорила мне, что здесь что-то неладно.