– Вы совершенно правы. Это чудесный подарок, тем более мы можем красиво его упаковать. Коробка, лента, все как положено. Одну минуту, я принесу книгу для записи заказов. Она удалилась в подсобное помещение, где не без труда отыскала блокнот Фраи, в который та записывала доходы и расходы. Открыв его на чистой странице, принцесса вышла к прилавку. – Наши коврики создаются специально для человека, которому вручаются. Поэтому вам необходимо ответить на несколько вопросов. Наша мастерица ознакомится с ответами и вплетет в коврик нужные нити. Итак, для начала назовите имя и возраст подруги… Разузнав и записав все, что только можно, о подруге заказчицы, Омарейл улыбнулась: – Теперь, видя фронт работ, я могу назвать стоимость. Минуту, я еще раз ознакомлюсь с записями. Делая вид, что ведет подсчеты, принцесса пыталась сообразить, какая сумма была бы подходящей. У коврика, созданного на заказ, не могло быть той же стоимости, что у готового, но и слишком уж загибать цену было страшно. Изображая уверенность, которой не было, Омарейл назвала цифру в пять раз выше суммы, которую брали за готовые работы. Все ее нутро напряженно ждало реакции. Актриса улыбнулась и кивнула: – Хорошо, мне нужно внести аванс? Принцесса запросила половину, сказав, что вторую можно будет оплатить при получении. Когда дверь за актрисой закрылась, Омарейл счастливо посмотрела на Даррита. Он криво улыбнулся. Следующие два часа Омарейл рисовала плакат, приглашающий на урок по плетению ковриков, а Даррит рассказывал о нем всем, кто заходил в лавку. К обеду оба сообразили, что понятия не имеют, сколько человек придет и придет ли хоть кто-то. Лавку они решили закрыть пораньше, чтобы дать Фрае время подготовиться к урокам. – Как вы себе это представляете? – было первое, что она спросила, когда Омарейл поделилась своей блестящей идеей. Они с Нортом пришли на Северную, семнадцать, как раз когда ушла кормилица. Ребенок спал на кушетке, как и прежде, в окружении одеял и подушек, а Фрая готовила ужин. Принцесса с энтузиазмом рассказала о том, как уроки должны были помочь быстро восстановить лавку, дать возможность подзаработать денег и привлечь новых покупателей. – Но для плетения каждому нужен ручной ткацкий станок, – покачала головой Фрая, нарезая свежие огурцы. Омарейл почувствовала, как от волнения сжался желудок. Они пригласили людей на занятия, которые не могли провести, так как у них не было ткацких станков! И даже не знали, сколько их требовалось. Она встревоженно взглянула на Норта, тот нахмурился, задумавшись, а затем сказал: – Станок похож на обычную раму. Недалеко от лавки есть багетная мастерская, уверен, они смогут помочь. Принцесса с облегчением выдохнула, но снова занервничала: – Кто-то должен пойти в лавку с госпожой Тулони. Норт взглянул на дверь в комнату, и Омарейл догадалась: он раздумывал, что хотел делать меньше – организовывать урок или сидеть с младенцем. Он отчасти подтвердил ее догадки, спросив, в чем ей больше нужна была помощь. Поскольку идея с уроками принадлежала принцессе, она чувствовала необходимость проконтролировать все – от начала и до конца. Поэтому, пообедав, Омарейл и Фрая на повозке отправились в город. – Сначала заедем в одно место, – сообщила госпожа Тулони и назвала извозчику незнакомый принцессе адрес. Пока они ехали, желая отвлечься от мыслей о предстоящем вечернем событии, Омарейл спросила: – Что-то слышали о Мраморном человеке? Как он? Фрая кивнула, задумчиво глядя в окно на проплывающие мимо здания. Не сразу, но Омарейл поняла, что они ехали в сторону Орделиона. – Он заходил ненадолго, мы поговорили лишь несколько минут, больше он не смог. Госпожа Тулони тяжело вздохнула. – Эддарион действительно стал невероятно восприимчив, – продолжила она. – Дар теперь работает, даже если нет зрительного контакта. Даже если человек находится на большом расстоянии. Вообрази, каково это – просто идти по улице, когда испытываешь эмоции десятков людей вокруг. После визита ко мне он уехал к знакомому, который живет в предместьях Астрара. Там ферма и никого вокруг на пару километров. Омарейл сочувственно кивнула. Ей пока не всегда удавалось контролировать свой дар, что уж говорить о том, что теперь творилось с Эддарионом. – Именно так. По его словам, он чувствует нас на расстоянии и способен отличить одного от другого. – Неужели это происходит с каждым эксплетом, на которого влияет другой эксплет? – Принцесса слегка нахмурилась. – Или Сова так сильна? Фрая вздохнула: – Я тоже об этом думала. Эддарион говорит, что причина в сильном воздействии. Если я просто попытаюсь прочесть тебя, мы вряд ли обретем особые способности. Но Совалия не абы кто, она талантливо использует дар, да к тому же в тот момент сама была в очень мощном эмоциональном состоянии. Все это излилось на Эддариона. Понимаешь, она хотела навредить ему. Отдать всю злость, горечь, ощущение несправедливости, что у нее были. – Еще один человек, которому она сломала жизнь, – негромко проговорила Омарейл. – Тут уж, знаешь… – Фрая с сомнением посмотрела на принцессу, – правда в том, что и он был с ней хорош. С самого их знакомства – она еще была совсем молоденькой – только и знал, что ограничивал во всем, пытался воспитать, поучал. Ему не нравилось, как Совалия пользовалась даром, и он надеялся ее изменить. – Что ж здесь плохого? – спросила Омарейл, с двоякими чувствами вспоминая манеру Даррита читать ей нотации. – Если человек готов меняться, как я когда-то, то что-то может получиться. А когда он противится всей душой, хоть ты что делай. Но самое-то печальное, что она готова была отдать Эддариону свое сердце, но он сомневался, тянул. Совалия была ему дорога, но он хотел сперва сделать из нее другого человека. Она ж не та женщина, которая будет ждать. Нет, она решила устраивать свою судьбу сама. Фрая вздохнула: – Как она его ждала в день свадьбы… думала, явится, отговорит. Но он… не зря его все же Мраморным зовут. Эддарион мне добрый друг, но иногда кажется, что сердце у него из камня. Омарейл мрачно взглянула в окно. Не хватало еще Сову жалеть! – Наверное, он знал, что она собой представляет, вот и не спешил, – отозвалась принцесса, борясь с неприятным чувством неопределенности: мир переворачивался, переворачивался, каждый раз встряхивая фигурки, делая черное белым, белое – черным, а в конечном итоге окрашивая все в серые тона. – Он думает, что знает все лучше других, – с горечью продолжила Фрая. – Что касается эксплетов, может, так и есть. И людские страсти ему понятны, ведь он читает их как книги. Но Совалия – единственная, кого ему так и не удалось разгадать, хотя мне все очевидно и без дара. Если что-то когда-то и могло спасти ее от нее самой, так это Эддарион. Но он не пожелал. Фрая вдруг печально усмехнулась, и Омарейл вопросительно подняла бровь. – Я чувствую его у себя в голове. – Женщина прикоснулась к корням огненно-рыжих волос на виске. – Теперь от него не будет никаких секретов. Теперь он будет знать все и про нас. И, может, наконец поймет… И тут принцесса тоже почувствовала это: будто невесомое облако проникло в ее существо. Ощущение не было новым: она много раз испытывала его раньше, но никогда не обращала внимания. Оно сопровождало Омарейл всю жизнь, и сейчас она заметила его лишь потому, что Фрая обратила внимание. – Это Мраморный человек так читает наши эмоции? – Омарейл прижала руку к груди, потому что чувствовала чужое присутствие не столько в голове, сколько в сердце, хотя оно едва ощутимо распространялось на все тело. – Я поняла, что так. Экипаж остановился. Фрая попросила извозчика дождаться ее возвращения. Омарейл осталась в повозке, через окно она наблюдала, как госпожа Тулони, скользя подолом темно-красного платья по новеньким плитам тротуара, прошла к аккуратному коричневому особняку с двумя белыми эркерами. Темная дверь его выходила прямо на улицу: лишь небольшое крыльцо, обрамленное двумя массивными колоннами, разделяло его и пешеходную дорожку. Тень над входом создавал козырек с чугунным фонарем, впрочем, сентябрьское солнце уже не было таким безжалостным и хотелось скорее греться в его лучах, чем прятаться от них. Фрая постучала, вскоре в дверях появился мужчина, и Омарейл невольно ахнула. Его волнистые иссиня-черные волосы были уложены в аккуратную прическу, на остром носу волшебным образом держались небольшие очки в тонкой оправе, за ними темные брови вразлет почти сошлись на переносице. Мужчина был недоволен. Не было сомнений, он пытался прогнать Фраю, и принцесса понимала почему. Судя по удивительному сходству одновременно с Дарритом и Даном, это был господин Дольвейн, муж Совы. И сейчас он пытался защитить свою жену, по его мнению, недавно потерявшую ребенка. Но Фрая, видимо, решила не останавливаться ни перед чем: несколько мгновений – и воинственная поза мужчины изменилась, плечи поникли, он судорожно сглотнул. Затем он вернулся в дом, не закрывая при этом двери. Наконец, укутанная в черный платок, едва ступая, к незваной гостье вышла Совалия Дольвейн. Было ли то искусным притворством, достигнутым при помощи косметики, но выглядела молодая женщина больной: синяки под глазами, бледные щеки, белее их только губы, руки дрожат, нервно стискивая ткань платка. Сова оглядела Фраю с ног до головы и, кивнув, предложила чуть отойти от двери. Женщины оказались совсем близко к экипажу, и теперь Омарейл, притаившись за перегородкой повозки, могла слышать их разговор. – Еще не поздно образумиться, – мягко произнесла госпожа Тулони. – Что тебе нужно, денег? – резко, невпопад отозвалась Сова. – Мы можем что-нибудь придумать. Скажем, что ребенок чудом выжил, – горячо зашептала Фрая. – Что его похитили, подменили в колыбели. Ты это не сразу поняла. Скажем, что за него требуют выкуп. – Зачем ты мучишь меня? Я все решила. Всю жизнь вынужденная только слышать других, не имея возможности наблюдать за мимикой, видеть жесты, Омарейл отлично умела улавливать эмоции по голосу. Совалия Дольвейн не врала: она сделала свой выбор и не собиралась отступать. – В день, когда Норт родился, ты была не в себе. Но сейчас у тебя было время подумать. Скажи мне, что ты образумилась. Скажи, что поняла, что наделала, и я помогу все исправить. Мы эксплеты, Совалия, мы заставим всех поверить нам. – У меня такое ощущение, что я разговариваю с глухой, – жестко ответила Сова. И в ее голосе не было ни сожаления, ни боли, только злость. – Я же тебе сказала мгновение назад, что все решила, и мнения своего не переменю. Мы забудем это, как страшный сон, и станем жить так, как я спланировала. А ты – наслаждайся материнством, которое, будем откровенны, тебе уже не светило. Омарейл испытала новую волну неприязни к этой женщине. Однако в сердце Фраи, очевидно, было больше теплых чувств к госпоже Дольвейн, потому что она продолжила: – Мне счастья чужим несчастьем не нужно. Ты можешь вести себя бессердечно, но я-то знаю, что сердце у тебя есть. И оно болит. Эддарион это теперь тоже знает. Повисла небольшая пауза. – Ты изменила его дар. Теперь он чувствует не только обычных людей, но и эксплетов. – Так вот что это за дрянь! – воскликнула Сова. – А я думаю, что это за ощущение, будто кто-то во мне копается, как в коробке с письмами! Мерзавец! Последние слова она выкрикнула с горечью. Омарейл недоуменно посмотрела на стенку повозки, за которой разговаривали женщины. Что так задело Сову? – Я не знаю, пройдет ли это, – спокойно, тихо произнесла Фрая, – или он будет таким навсегда. Но сейчас он знает, что ты чувствуешь. Он сказал мне. И ему жаль. – Жаль? Свинья! – После этого восклицания Сова, видимо, осознала, что ведет себя излишне эмоционально, ее могли увидеть в окно родственники, поэтому она зашептала, явственно сдерживая ярость: – Его больше нет в моей жизни и никогда не будет. Это моя семья, и его не касается, что я делаю и как. – Он вынужден уйти: близкое присутствие людей для него невыносимо, дар усилился настолько, что он читает всех без разбору, – почти так же тихо ответила Фрая. Сова молчала.