Эти слова попали в цель. В глазах Совы вспыхнула ярость. – Мирра, – шикнул на нее Даррит, а затем заметил корону и осекся. – Ваше Высочество, не думаю, что ваши шутки уместны. Самонадеянность еще никого не доводила до добра. Пока у дверей происходила какая-то суета, Омарейл склонилась к Норту и тихо ответила: – Я прекрасно помню, что поводов для шуток в этом мире очень мало. Но прошу – просто в порядке исключения – добавить в список Совалию Дольвейн и все, что способно хоть как-то ее задеть. Он хмыкнул. В Раух-зал вошел Ил Белория. – Как вы быстро! – удивленно воскликнула Омарейл прежде, чем он успел соблюсти все формальности и поздороваться с членами королевской семьи согласно правилам. Белория удивленно застыл. Он кинул взор на Сову, на Даррита, на принцессу. – Ваше Высочество, – почтенно склонился Ил. – Я был в замке, искал встречи с господином Советником по нашему же вопросу… Куда вы пропали? На языке у Омарейл вертелось несколько в меру язвительных ответов, но она решила быть серьезной. – Совет закончился не так, как мы планировали, поэтому пришлось взять судьбу в свои руки. – Совет не закончился, – многозначительно произнес Белория. Это привело в оживление всех присутствующих. Омарейл приблизилась к нему, ожидая услышать продолжение. – Церемония была нарушена, – с лукавой ухмылкой заявил он, разводя руки, – видите ли, согласно установленному порядку, я должен задать вопрос, поставленный на голосование, каждому Патеру. И только после того, как каждый Патер даст свой ответ, я оглашаю официальное решение, вынесенное Советом Девяти. Его вносят в Книгу Совета, в которой каждый ставит свою подпись. И лишь тогда решение получает статус закона. Но, увы, Патер Астрара сбежал с заседания. Я не смог завершить процедуру. Решение не было принято. Судя по тому, с каким удовольствием все это сообщал Белория, он знал об этой лазейке с самого начала и после голоса Патера Астрара намеренно не завершил церемонию. – Не напрасно вас зовут господин Астус, – заметила Севастьяна. Ил повернулся к ней, обворожительно улыбнулся и ответил: – Ваше Высочество, я никогда не слышал, чтобы меня так называли. Однако, насколько я помню, с языка древних это переводится как «Хитрец», и я готов принять это почетное звание. Севастьяна залилась румянцем: – Вообще-то, у всех Патеров в народе есть прозвища. Вы не знали? Бериот откашлялся, и ее глаза округлились. – Я думала, все так вас называют! Патер Лебрихана всегда откликается на прозвище. – Вероятно, потому что его означает «Мудрец», – усмехнулся Дан. Он стоял у камина, опершись локтем о мраморную полку. Получив сразу два взгляда, полных упрека – от матери и брата, – он распрямился и спрятал руки за спину. – Что нужно, чтобы возобновить голосование? – спросил Король. – И надо ли его проводить повторно? – поддержала вопрос Омарейл, опасаясь, что кто-то из Патеров мог передумать. – Для возобновления достаточно вновь собрать всех представителей Совета. Формально мы сделали перерыв, а не закончили голосование, заново получать ответ от остальных Патеров не нужно. Необходимо, чтобы дали ответ Патер Астрара и Патер Остраита. – Подведем итог, – энергично произнес Бериот и зашагал по залу, – сейчас мы все, кроме вас, Ваше Высочество, и вас, господин Даррит, отправимся на праздник в честь нашей свадьбы. Там будут присутствовать все Патеры, поэтому после проведения необходимых церемоний мы с вами, господин Белория, организуем продолжение голосования. Насколько я помню, нет установленного правилами места проведения Совета. Мы сможем воспользоваться моим кабинетом. После этого донесем положительное решение до прессы. На фоне нового предсказания, думаю, оно будет выглядеть более чем логично, и народ тепло встретит новость. Но спешить с вашим выходом в свет, Ваше Высочество, не будем. Вы останетесь в башне, пока обо всем не будет объявлено официально. Казалось, Советник просто размышлял вслух: – Будет назначен день и час, когда вы выйдете из башни впервые. Это не должно пройти незамеченным. Будет организован праздник. Для всех жителей Ордора этот день станет великим. Нельзя допустить никаких страхов и негативных ассоциаций. – Думаю, я смогу с этим помочь, – заявил Белория. Бериот кивнул, не догадываясь, насколько буквально Патер Нортастера мог вселять радость. – Украсим для вас балкон над Северными воротами. Люди соберутся на площади Салкан. Мост Солнца перекроем во избежание непредвиденных ситуаций. Думаю, кто-то из несогласных может попытаться причинить вам вред. Остальные же наконец увидят ваше лицо. Это все и решит. Увлекшись, Советник подошел к Омарейл совсем близко, и она впервые поняла: речи его могли быть монотонными, подход ко всему – дотошным, но глаза его в моменты, когда он планировал что-то важное, горели страстным огнем. – Можно заранее сделать фотоснимок крупным планом, – предложил Даррит. – И разместить на первой полосе «Освещения». Бериот поднял вверх указательный палец. – Верно. Они влюбятся в вас против собственной воли. Омарейл вопросительно подняла бровь. – Все эти двадцать два года они гадали, что за увечье заставило ваших родителей спрятать дочь в башне. Когда окажется, что вы хороши собой, это вызовет в людях одновременно симпатию и сострадание. Красивым людям легче добиться расположения к себе. Он совершенно не пытался сделать ей комплимент, просто сухо излагал свои мысли. И только взгляд все еще был полон силы. Омарейл чувствовала его решимость, Бериот был вдохновлен предстоящими задачами. – Тогда, полагаю, Омарейл следует вернуться в башню, – заключил Король. – Это было бы наиболее правильным решением, – кивнул Бериот, снова закрываясь в свой кокон вежливой сдержанности. – Нет, – выдохнула Королева, поднимаясь на ноги. – Только не снова в башню. – Афлейн, ты же понимаешь, – произнес Король, приобнимая ее за плечи. – Это необходимо. Скоро у всех у нас будет нормальная жизнь. Нужно немного потерпеть. – Тогда… дайте мне хотя бы минуту… Король кивнул, и Королева наконец подлетела к Омарейл. Они сжали друг друга в объятиях, и произошло то, что и предвидела принцесса. Слезы душили ее, пока она впитывала и запоминала мамин запах: теплый, уютный, цветочный. Омарейл почувствовала, как кто-то погладил ее голову и поцеловал в затылок – она поняла, что это был Король. Затем хлопнули двери. Кто-то выходил из зала, кто-то разговаривал. Но мир вокруг перестал существовать. Принцесса не знала, сколько времени они провели, пытаясь восполнить украденные годы прикосновений, поцелуев и объятий, но когда способность воспринимать действительность к ней вернулась, в Раух-зале не было никого. – Мне нужно идти в башню, – сказала она, держа мамину руку. Та понимающе кивнула. – Мне так много надо рассказать… но я сделаю это позже. Уже находясь у гобелена, Омарейл обернулась: – Мама, Норт Даррит… мне необходимо с ним поговорить. Узнай, пожалуйста, где он, и вели навестить меня. Королева кивнула, а потом, слегка нахмурившись, спросила: – Омарейл… кто он? У принцессы было так много вариантов, как ответить на этот вопрос, что она не знала, какой выбрать. Увидев, что мама подозрительно сощурилась, Омарейл закатила глаза. – Как я рада снова видеть, как ты делаешь это… – произнесла Королева, вытирая раскрасневшиеся мокрые щеки, а затем прочистила горло и чуть строже добавила: – Хотя принцессе не подобает закатывать глаза. Глава 12 Лебединая башня Омарейл огляделась. В родных и знакомых комнатах, в которых она провела двадцать два года, ей теперь было тревожно. Казалось, она вновь заперта здесь навечно: это чувство то отпускало, то накатывало, отчего к горлу подступала тошнота. Довольно скоро пришел Король. Он должен был присутствовать на праздновании свадьбы, но хотел сперва поговорить с Омарейл хотя бы несколько минут. Зная характер отца, принцесса поняла, что он явился не из сентиментальных чувств. Пока решение Совета Девяти не обрело статус закона, они по молчаливому согласию беседовали в Комнате Встреч, как и прежде, через стекло. – Ничего не хочешь сказать? – тяжело произнес Король после длительного молчания. – Значит, все-таки сердишься… – пробормотала она. – Сержусь?! – прогремел Король, а затем, после паузы, спросил: – Ты хотя бы немного сожалеешь о том, что произошло? – Конечно сожалею. Мне жаль, что мы вообще оказались в такой ситуации. Жаль, что пришлось брать все в свои руки, рыть тайный ход, сбегать из собственного дома, ставшего тюрьмой. Омарейл не хотела нападать и вообще-то действительно чувствовала себя виноватой, но, с тех пор как она узнала, что пророчество было ложью, ей хотелось прокричать: «Как вы это допустили?!» Она понимала, что влияние Совы было сильно: даже Мраморный человек не смог ей противостоять. Но это не отменяло того, что обида жгла сердце.