– Я был уверен, что ты. Она улыбнулась: – А тем временем это был Ил. Норт несколько секунд хмуро смотрел на нее, а затем его лицо разгладилось. – Ты убедила Белорию подставить себя? Принцесса поднесла тонкую фарфоровую чашечку к губам. Это был ее любимый сервиз с синим рисунком, который Норт привез с Северной улицы. Сделав глоток горьковатого напитка, Омарейл отправила в рот сахарную меренгу. – Вдохновившись твоим примером, я сделала так, чтобы Ил избавился от Совалии, вложила отличный план в его голову. Он все сделал сам. Сначала он, а потом Бериот. Оба отыграли свои роли точно в соответствии со сценарием. Норт откинулся на спинку стула, со смесью изумления и восхищения глядя на принцессу. – Как тебе это удалось? Она дернула плечом: – Вызвала у Белории ненависть к Сове, дала повод мечтать о мести. Сыграла на его гордости и мужском самолюбии. Затем подсказала, как именно он мог отправить ее прочь из Орделиона. Говорила она это скучающе, без гордости, потому что, как ни странно, чувствовала себя виноватой. Ни триумфа, ни упоения от осознания победы. Только стыд, вина и сострадание ко всем, кто стал жертвой в этой истории – начиная с самой Совы. – На этом я хотела бы завершить карьеру интриганки, – вздохнула Омарейл. – Боюсь, она только начинается, – ответил Даррит, а затем, оглянувшись и убедившись, что они были одни, взял ее ладонь и поцеловал кончики пальцев. – Ученик превзошел учителя, такой трогательный и упоительный момент. Расскажи все в деталях. Омарейл улыбнулась и закатила глаза. – Ты просто хочешь услышать историю, как Ила Белорию обвели вокруг пальца, мои достижения тут ни при чем. – Проницательны, как всегда, Ваше Высочество, – ухмыльнулся Норт, и Омарейл почувствовала, как сердце наполняется нежностью и поет от счастья. Днем позже, идя по коридору через Лебединую башню, она услышала, как кто-то разговаривал на открытой галерее. Омарейл могла бы просто пройти дальше, если бы не узнала голос – говорила Сова. – …я не хочу в Успад! – услышала принцесса и застыла. – Мы это уже обсудили, – ответил ей Бериот. – Хорошо, пускай не Клоустен, но хотя бы Фортосдор? – Мама! – сердито отозвался Советник. – Я уже объяснил, что это должно выглядеть как наказание, а не как безвременный отпуск. Что скажет принцесса, если я, узнав о всех твоих интригах и закулисных играх, просто переселю тебя в соседний город? – Что ты любящий сын. В конце концов, она не собиралась ничего делать с этим и не требовала от тебя никаких действий. Ты сам решил устроить правосудие. – Я делаю то, что считаю правильным, – недовольно отозвался Бериот. – Белория не остановился бы на этом. Он отправил меня к Эддариону, чтобы я узнал правду, понимая, что буду вынужден что-то предпринять. Если бы я ничего не сделал, под угрозой могла оказаться не только твоя жизнь, но и моя карьера, и моя семья, – рассудительно продолжил он. Они замолчали. Омарейл решила было пройти вперед – все-таки подслушивать было не очень вежливо, но Бериот заставил ее остановиться, интригующе сказав: – Мама, у меня есть один вопрос. Принцессе было слишком интересно, что он хотел узнать, и она продолжила стоять посреди пустого коридора. – Как часто ты внушала что-либо мне? Скажи правду, это уже ничего не изменит. – Бериот, дорогой, я почти никогда этого не делала. Омарейл не сомневалась, что Сова говорила правду. – Даже когда мы обсуждали мой брак с Севастьяной? – Ах, вот в чем дело, – в ее голосе слышалась улыбка. – Даже когда мы обсуждали Севастьяну. Ты всегда был таким, каким я хотела тебя видеть. Настолько идеальным, что даже влюбился в правильную девушку. После небольшой паузы она продолжила: – Я ничего тебе не внушала, но не могла не ощущать, что ты испытываешь чувства к ней. Поэтому лишь подталкивала в правильном направлении. Не с помощью дара, Бериот. Тогда он задал еще один вопрос, который, кажется, волновал его даже больше: – А что насчет нее? – Навязать любовь непросто, – томно вздохнула Сова. – Это долгая работа. Для тебя я бы сделала и ее, но, к счастью, не пришлось. Достаточно было заставить Севастьяну заметить тебя, один раз взглянуть иначе, и дальше пожар разгорелся сам. Омарейл несмело сделала шаг, решив все же продолжить свой путь, как до нее донеслись слова Совы: – Я все сделала правильно, дорогой. И сейчас ты можешь отсылать меня в Успад, я ни секунды не жалею. Наконец принцесса сжала кулаки и решительно пошла вперед. Сын и мать не заметили ее, продолжив разговор. Омарейл же наконец избавилась от преследовавшего в последнее время чувства вины. Ей вновь показалось, что Сова сумела выйти сухой из воды и наказание ее было слишком легким. Однако принцесса надеялась, что, оказавшись в одиночестве, госпожа Дольвейн все же пересмотрит свои взгляды. Возможно, оторванная от семьи, она хотя бы приблизительно поймет, как жилось принцессе все эти годы. * * * Тяжелые серые тучи нависли над Успадом, будто кто-то размазал по белому листу черную акварель. Но привыкший к капризам погоды Вереск, несмотря на мрачное небо, ощущал легкость. Он улыбался, глядя на новую фотографию принцессы Омарейл в свежей газете. Та впервые выехала в город, ее запечатлели в момент, когда она приветливо махала работникам швейной фабрики. Без яркого макияжа, в сдержанном наряде и с простой прической, принцесса выглядела совсем не как на торжественном снимке с Явления. В правой руке молодой человек сжимал подарок, который недавно привез ему дядя из столицы, – небольшой букет из засушенного вереска был перевязан шелковой лентой с вышивкой в виде солнца – символа королевской семьи – и двух букв, «О» и «Д». Именная лента принцессы Омарейл. Юноша неверяще покачал головой, продолжая вглядываться в столь знакомое лицо на снимке. На душе его было хорошо. А чуть севернее, на Замковой улице, в тени пожелтевших деревьев утопал Рябиновый коттедж. В последние дни в нем стало холодно и влажно, и слуги начали топить огромную печь, согревающую сразу четыре комнаты. Совалия Дольвейн сидела у окна и скучающе примеряла новый браслет, когда испытала знакомое ощущение: будто кто-то коснулся ее души. Внутри нее все задрожало от гнева и обиды. – Ты победил, Эддарион, – зло выплюнула она, зная, что мужчина не мог слышать ее, но мог почувствовать эмоции. – Доволен? Желудок Совалии нервно сжался: она давно знала, что придется признать свое поражение, но делать этого все равно не хотела. Не хотела и чтобы Эддарион ощутил ее истинные чувства: горечь и страх одиночества. Она могла демонстрировать силу и независимость перед другими, но скрывать эмоции от Мраморного человека не умела, отчего казалась себе слишком уязвимой. Она представляла его полное злорадного превосходства лицо, когда вдруг он позволил себе – впервые за все эти годы – передать ей свои чувства. Забота и сострадание полоснули душу Совы. Она не сдержалась и с надрывом простонала, надеясь, что слуги не услышали или не поняли. Это было похоже на мысленные объятия, и лед треснул. Совалии показалось, что сердце ее закровоточило и она вскоре умрет. Отстегнув от груди брошь в виде жука-скарабея, она нажала на одну из лапок. Крылья с щелчком распахнулись, внутри обнаружились три маленьких черных локона. Она с любовью отложила в сторону первый, перевязанный коричневой лентой, второй, с изумрудной, и взяла в руки третий, перехваченный синим атласом. Мягкие младенческие волосы приятно щекотали чуть дрожащие пальцы. В этот момент Совалия Дольвейн впервые за многие годы расплакалась. Эпилог Осенью Астрар пах по-особому. Опавшими листьями рядом с Парком Девяти, сырым известняком в старом центре, мокрым камнем и лошадьми на мощеных улочках, смесью специй и тыквы, кофе и горячей кукурузы там, где еще не убрали открытые террасы. Это было пятое появление Омарейл в городе. Они с Нортом посетили детский сад – третий, построенный в столице, – и теперь ехали в закрытом экипаже обратно в Орделион. Их мирную беседу о том, как лучше было организовать распорядок дня для детей и как можно было оформить игровую площадку, прервало внезапное ржание лошадей. Экипаж дернулся, накренился, затем, встряхнув пассажиров, замер. Раздались хлопки. Норт стремительно рванул к Омарейл, чтобы заслонить ее собой, когда дверь повозки открылась. Принцесса не видела, кто напал на них, не видела оружия, которое направили на Норта, но всем существом ощутила холодный, липкий страх. Он уже был ей знаком – это был страх смерти. – Опусти оружие, – услышала она стальной голос Даррита. Мгновения тишины, затем началась возня, крики, еще один хлопок – теперь Омарейл поняла, что это был выстрел. Как она узнала позже – это преступник пальнул в небо во время борьбы с гвардейцами, пытавшимися скрутить его. Даррит обернулся, удостоверился, что с принцессой все было в порядке, затем выпрыгнул из повозки, чтобы разобраться с тем, кто напал на них. Омарейл тоже выбралась на улицу, чувствуя себя неуютно. Они находились на небольшой безлюдной улочке недалеко от площади Храма Света. Одна лошадь была ранена, над ней склонился кучер. У колеса сидел гвардеец с кровоточащей ногой. Принцесса подлетела к нему, но ее быстро отстранили, кто-то из прохожих заявил, что был врачом и готов оказать помощь. – Ваше Высочество, вернитесь в повозку! – крикнул Даррит, обернувшись к ней, и снова сосредоточил внимание на нападавшем, которого держали двое мужчин: один – гвардеец, что ехал с ними, другой – вероятно, прохожий. Омарейл огляделась. В окнах домов маячили лица, любопытствующие жители хотели выяснить, что произошло. Вдруг она узнала улицу. Они оказались совсем недалеко от того места, где она когда-то убегала от гвардейцев. Это было после самой первой встречи с Совой. А еще прямо за углом находилась лавка Часовщика. Принцесса вспомнила, как совсем недавно, после разговора с Маем, решила наведаться к старику, но затем необходимость разобраться с Совой и прочие дела отвлекли ее.