— Я не желаю ее больше видеть! Скажите вашим людям, чтобы ее больше сюда не привозили! — решительно заявил Тано во время очередного их разговора. — Нечего ее и меня зря мучить. Или сажайте меня в тюрьму или отпустите! — Это уж разрешите решать мне, — жестко проговорил генерал. — Ах, значит, уже без белых перчаток? — усмехнулся Тано. — Поймите, Мария не может без вас, — уже мягче продолжал генерал, — да и она вам нужна. Как вы могли пытаться покончить самоубийством? Вы бы убили свою сестру. — Говорите прямо, чего вы от меня хотите? — устало спросил Тано. — Голову спрута! — коротко ответил Амидеи. — Что? Голову спрута? — переспросил Тано. — Голову спрута… — повторил он раздумчиво. — Вот это да! Вы что же, хотите, чтобы меня, как только я попаду в тюрьму, сразу прикончили? — Вы прекрасно знаете, что прежнего Купола уже нет. Власть захватил новый человек. Скажите — кто? Назовите лишь одно имя, и мы вас отпустим. Обещаю вам. — Не знаю. — Но его деятельность сейчас нацелена на Африку, где вы находились. — Мафия сама с Африкой дел не ведет… — Кто-то, значит, ей помогает? — Те, кто ведают предоставлением так называемой помощи странам «третьего мира»… — Назови хоть одно имя и, клянусь, мы оставим тебя в покое! Тано сделал долгую паузу, потом в глазах его сверкнула решимость и он отчетливо, чуть ли не по слогам, произнес: — Этторе Салимбени. Раньше он занимался политикой. Генерал обратился к сидевшей за письменным столом в глубине комнаты Феде: — Ну-ка, спроси у компьютера, что у нас на него имеется. Феде включила компьютер и почти тотчас же начала читать замелькавшие на экране строчки: — Этторе Салимбени. Бывший сенатор. Подал в отставку после того, как его деятельность по оказанию помощи странам Африки и Азии рассматривалась в специально созданной парламентской комиссии, хотя прямых доказательств нарушения им закона не имелось. Исключен из партии христианских демократов по моральным мотивам. Возглавляет компанию по капиталовложениям в страны Африки. — Он сейчас еще могущественнее, чем раньше. Через него проходят огромные капиталы, — сказал Тано. — Отмывание денег мафии. Торговля оружием и наркотиками в крупных масштабах. — Серьезные обвинения, — отозвался генерал. — Но почему я должен тебе верить? И откуда тебе все это известно? — Я провел в Дакаре семь месяцев. За это время было совершено несколько важных сделок. Он неоднократно прилетал в Сенегал. Я там был тесно связан с начальником иностранного отдела полиции Бало. Он мне много рассказывал об их махинациях с Салимбени. — А почему ты решил назвать именно его имя? — Да потому, что я всегда его терпеть не мог. Да и он меня тоже, — проговорил Тано. И добавил с легкой улыбкой: — Ну как бы это сказать помягче? Между нами были некоторые трения… Потом стал снова серьезен и потребовал: — Дайте мне ручку и конверт с бумагой. Феде подала то, что он просил, и Тано, написав несколько строк, вложил записку в конверт. — Вот, передайте ему, — проговорил Тано и, обращаясь к генералу, Давиде и Феде, добавил: — Я назначаю ему свидание тут, в Милане, а также угрожаю разоблачениями. Получив это письмо, он постарается навсегда заставить меня замолчать. Это вам будет лучшим доказательством! Не так ли? В это время из гостиничного номера, в углу которого красовалась большая клетка с голубями, Карта под голубиное воркование докладывал своему патрону: — Адвокатше двадцать семь лет. Не замужем, жениха тоже нет. Довольно привлекательная. Живет одна. Кроме следователя прокуратуры Сильвии Конти, только она имеет доступ к Нине. — Ее можно подкупить, чтобы узнать, где у Нины фотографии? — спросил Рибейра. Карта покачал головой. — По-моему, она не из той породы людей. — Ладно. Придется мне заняться ею самому. А что поделывает Бренно? — Сидит на своей ферме. Это целое животноводческое хозяйство, тут, поблизости от Милана. У него тысячи две коров. Собирается поехать в воскресенье на футбол… — Поглядев на клетку, Карта добавил: — Придется пересадить их в клетку побольше. Самочка собирается выводить птенцов. — Правильно, семью нельзя разлучать, все должны быть вместе, — отозвался Лоренцо. — Слушай, я послезавтра улетаю в Прагу, вернусь, мне не хотелось бы больше жить в гостинице. Сними мне здесь в Милане хороший дом. — А ваше палаццо на Сицилии? — спросил Карта. — Так и будет пустовать? — Я хотел бы, чтобы это палаццо провалилось сквозь землю! Не могу о нем даже думать. Сразу вспоминаю все ужасы, которые мне пришлось пережить там в детстве. Хочешь, я подарю его тебе? — Дом надо заводить в молодости. Теперь мне уже поздно. Теперь у меня с вами одна судьба, — ответил Карта. — Я не верю в судьбу, — сказал Лоренцо. — Нигде не встречал ее сам, да и в книгах не нашел подтверждения, что она существует. — Нет, судьба есть, — возразил Карта. — И она у нас общая. Моя судьба, как и ваша — расквитаться с Бренно и всеми остальными. И наша судьба — не спать по ночам и думать об этом. — Закажи-ка мне тоже билет на стадион, — сказал Лоренцо, выходя из комнаты. Напротив подъезда небольшой, но респектабельной гостиницы, на другой стороне улицы, остановился фургончик-пикап. В машине сидели трое — Давиде, Браччо и Феде. Девушка вышла и, покачиваясь на высоких каблуках, не спеша направилась к входу в отель. Глядя ей вслед, Давиде присвистнул и, обернувшись к Браччо, сказал: — Нет, ты только погляди на нашу Феде! Действительно, девушку было не узнать. Вместо обычных джинсов на ней была совсем коротенькое мини, высоко открывающее ее стройные ножки. Шла она, расправив плечи и держась очень прямо, как манекенщица. Глаза чуть подведены, личико оживлял искусный макияж. Вид у нее был очень современный, модный, даже соблазнительный, но вместе с тем преисполненный достоинства. Ни дать, ни взять секретарша какого-нибудь важного лица. Выждав минуту, Браччо отправился вслед за Феде. Проскользнув в подъезд с сумкой, с инструментом, с какими обычно ходят электромонтеры и телефонисты, он вышел на служебную лестницу и приник к щитку телефонного коммутатора в стене. Открыть щиток было сущим пустяком, и он начал колдовать с телефонными контактами — в этих делах Браччо считался настоящим асом: недаром по образованию он был инженер-электронщик. В ответ на вопрошающий взгляд портье, Феде подошла к стойке и сказала, что она идет в 274-й номер — ей нужен синьор Этторе Салимбени. — Мне очень жаль, но синьор Салимбени никого не принимает, синьорина, — заявил портье. — В таком случае будьте добры передать ему это письмо, а я подожду здесь, в холле, — и Феде опустилась в одно из кресел, закинула ногу на ногу и приготовилась терпеливо ждать. Салимбени в это время беспокойно расхаживал из угла в угол гостиничного номера (постоянно он жил в Риме, где у него был собственный дом) и размышлял о Бренно: насколько легче было иметь дело с прежними «крестными отцами» — степенными стариками, а этот грубый, жестокий человек его просто пугал, как и его страшный пес. Сенатора шокировали эти вульгарные манеры, эти возмутительные шуточки; он прекрасно видел, что Бренно его попросту третирует, но не мог ничего поделать: их связывали слишком важные дела, слишком большие деньги. А теперь еще вдобавок вернулся в Италию молодой Рибейра и, того и гляди, вновь вспыхнет кровавая война, когда для него, Салимбени, для его тончайших финансовых операций так необходимы тишина и спокойствие… Тревожные размышления бывшего сенатора прервал стук в дверь. Прочтя письмо, принесенное посыльным, Салимбени изменился в лице. Услышав, что его подательница дожидается ответа в холле, Салимбени бросился к телефону и велел портье пропустить к нему посетительницу. — Можете подняться, — сказал портье Феде. Телефонный звонок из номера Салимбени к портье был прослушан Браччо, последний тут же передал содержание разговора Ликате, с которым поддерживал связь. — Ай да Феде! — отозвался Давиде из машины. — Кто вы? — не нашел ничего лучше спросить явно растерянный Салимбени. — Меня прислал Тано, — ответила девушка. — Да разве он жив?! — воскликнул сенатор. — Почему я должен вам верить? — В этом нетрудно убедиться, поговорите с ним сами, — спокойно проговорила Феде и, направившись к телефонному аппарату, набрала номер. Браччо, продолжавший колдовать у щитка, сообщил Ликате, что все идет по плану. — Молодец, малыш! — похвалил умельца Давиде. — Мне уже скоро тридцать, синьор Ликата, — отозвался Браччо. В кабинете генерала Амидеи зазвонил телефон. Генерал посмотрел на Тано, но тот не решался снять трубку. Наконец генерал решительным движением подбородка, молча указал на аппарат. Тано снял трубку. — Я слушаю, — тихо проговорил он. — Тано, это ты? — раздался взволнованный голос Салимбени на другом конце провода. — Да, я. — Где ты? — Неподалеку от тебя. — Что тебе от меня надо? — Поговорить, — так же тихо произнес Тано. — Мне не о чем с тобой говорить, — взвизгнул Салимбени.