Даже не взглянув на фотб, Бало залопотал: — Нет, нет, никогда не видел. — Вы не можете его не знать. Брат Маттео подтвердил, что он находится в Дакаре. Балестра — его новая фамилия. А раньше его звали Тано Каридди. У меня ордер Интерпола на его арест. — Нет, нет, я же вам говорю, что не знаю его. — Ну что ж, — проговорил Ликата, пряча фотографию, — я так и доложу руководству Интерпола, что он вам неизвестен. — Погодите, дайте взглянуть еще разок… Я-то не знаю, но его можно поискать. Вот, может быть, мой помощник сможет вам помочь. Акибе знает тут всех иностранцев, — и он указал на стоявшего в сторонке еще довольно молодого плечистого негра в щегольском светлом костюме, не то с лысой, не то с наголо обритой головой. И обращаясь к Акибе добавил: — Если услышишь об этом итальянце, то дай знать господину Ликате. Акибе слегка поклонился. — Ну вот и хорошо, это совсем другое дело, — с улыбкой проговорил Ликата. — А то я уже подумал, что, может, Тано Каридди всех вас тут подкупил… Начальник отдела грузно поднялся из-за письменного стола и уже без улыбки с видом оскорбленной невинности спросил: — Полагаю, коллега пошутил? — Пошутил, конечно, пошутил. Я всегда шучу, — тоже без улыбки ответил Давиде уже с порога маленького кабинета и, не попрощавшись, вышел. Как только за ним закрылась дверь, начальник отдела быстро набрал номер и кратко отдал какие-то распоряжения. Выйдя из Полицейского управления, Ликата медленно побрел по центру города, то и дело заходя в бары и кафе и показывая барменам и официантам фотографию Тано. Но все они, так же как и уличные торговцы, лишь отрицательно качали головой. Сам того не заметив, Ликата углубился в кривые и узкие улочки старой части города и очутился под сводами огромного крытого рынка. Это был типичный восточный базар, какой можно увидеть и в Африке, и в странах Ближнего Востока. Сотни полутемных лавочек, всевозможные мастерские, пылающие жарким пламенем жаровни. Острые, пряные запахи готовящейся пищи, заунывные звуки флейты и оглушительный грохот барабанов, резкие выкрики зазывал и продавцов, рекламирующих свой товар, непонятная гортанная речь — ни французского, ни английского языка тут не услышишь. Толпа вокруг становилась все плотнее, в узких полутемных переходах рынка толкотня была, как в римском автобусе в часы пик. Не понять было, кто здесь что продает, кто что покупает. По улочке, шедшей вдоль торговых рядов, где было чуть свободнее, не отставая от Ликаты ни на шаг, мягко, как кошка, скользил худощавый молодой негр в черной майке и джинсах. Заметить слежку Давиде никак не мог — парень ничем не отличался от множества толкавшихся вокруг негров. Только в руке у него был радиотелефон, по которому он то и дело докладывал о маршруте Ликаты. Приостановившись на мгновенье перед лотком какого-то продавца, Давиде вдруг почувствовал острую боль, которая обожгла ему затылок. В глазах у него потемнело и он чудом удержался на ногах. Что это было — камень из пращи или рогатки, пущенный со страшной силой, или пуля из пневматического ружья, или какой-то метательный снаряд — он так и не узнал. Сквозь окутавший его цветной туман, в котором расплывались очертания людей и предметов, он пробрался сквозь толпу к стене, ощупал затылок. Крови не было. Удар пришелся позади уха: если бы в висок, все было бы кончено. Найдя водопроводный кран, Ликата подставил голову под сильную струю, смочил шею, затылок, умыл лицо. Боль стала терпимее. Но едва Ликата сделал несколько шагов, на него набросились трое огромных негров в длинных белых рубахах. Двое, оставаясь у него за спиной, набросили на шею широкую удавку, а третий атаковал его спереди. Инстинктивным движением Давиде обеими руками вцепился в душащую его удавку, стараясь оттянуть ее как можно дальше от горла. Руки таким образом оказались у Давиде заняты и оказать сопротивление третьему нападающему он мог лишь ногами. Из последних сил он пнул негра в живот и тот, отлетев на несколько метров, свалился на жаровню и перевернул ее. Пламя охватило край его бурнуса, перекинулось дальше и в том углу взметнулось высоко под своды рынка. Но двое с кожаной удавкой методично, не спеша делали свое дело, все туже сдавливая горло Ликаты. Он сполз на каменные плиты пола, тщетно пытаясь отодрать смертоносный ремень. Воздуха не хватало, он начинал задыхаться. Давиде не то громко захрипел, не то закричал. Почти одновременно раздались два выстрела. После первого душители ослабили тиски, после второго — пустились наутек. Когда его спаситель подбежал к нему, Лика-та узнал того негра в светло-сером костюме, который молча присутствовал при его беседе с Бало и которого тот назвал Акабе. — Какой приятный сюрприз, — . пробормотал, поднимаясь на ноги Давиде. — Ты в порядке? — на ломаном английском спросил встревоженно Акабе. — Да, спасибо. Это люди Бало? — поинтересовался Давиде. Негр вроде еле заметно кивнул и что-то добавил, чего Ликата не понял. То ли Бало послал их его убить, то ли послал Акабе его спасти. Но все это уже не имело значения, ибо Акабе пряча револьвер в карман, чуть ли не по слогам проговорил: — Человек, которого вы ищете, живет в отеле «Нью-Рипаблик», номер 218. Быстрее уходите отсюда! И, повернувшись, исчез в толпе, не слушая больше Ликату. Давиде направился к выходу с базара. За спиной у него люди гасили начавшийся пожар и густые клубы черного дыма вырывались из-под низких сводов. Вернувшись в гостиницу, Ликата привел себя в порядок, взял машину и вновь отправился в город. Построенный в современном стиле отель «Нью-Рипаблик» был, наверно, самым шикарным в городе. Перед входом рядом с пальмами красовалась абстрактная скульптура. Из просторного холла, в который вошел Ликата, арки вели во внутренний дворик. Высокая ажурная решетка огораживала часть дворика, в которой стояли столики бара под открытым небом. Сквозь решетку Ликата сразу увидел две импозантные фигуры: по проходу шли генерал-негр в полной летней форме — в огромной фуражке с галунами и грудью, украшенной до самого живота орденскими планками, и старый знакомый — хитрец Бало в своем элегантном белом костюме. Усевшись за один из столиков, они продолжали оживленную беседу. Не прошло и нескольких минут, как в проходе появился и третий участник этой встречи — никто иной, как Тано Каридди собственной персоной. Он по очереди дружески обнялся с генералом, потом с Бало, даже приложившись щекой к их толстым блестящим физиономиям, имитируя поцелуй. После этого Тано отпустил сопровождавшего его телохранителя и тоже уселся за столик. Им подали прохладительные напитки. Выглядел Тано неважно. Его прежде безупречная прическа, волосок к волоску, была в беспорядке, лицо одутловатое, какой-то пустой взгляд. Да и от былой тщательности в одежде не осталось и следа — мятая рубашка, кое-как повязанный темный галстук, пиджак, болтающийся как на вешалке. Пошарив в кармане, Тано вынул тюбик с лекарством и отправил в рот целую пригоршню таблеток. После короткой беседы он также дружески распрощался с генералом и Бало, которые еще остались сидеть за столиком, и в сопровождении подоспевшего телохранителя направился к выходу. Ликата проскользнул обратно в холл и увидел, как Тано садится в машину. Давиде сел за руль и незаметно пристроился в хвост автомобилю Тано. После короткой поездки по улицам вечернего Дакара машина Каридди остановилась перед каким-то украшенным многоцветной светящейся рекламой увеселительным заведением — то ли рестораном, то ли ночным клубом. Войдя вслед за Тано внутрь, Ликата очутился в большом полутемном зале, содрогавшемся от громкого стука барабанов. На ярко освещенной сцене танцевала обнаженная по пояс женщина — наверно, мулатка, не чернокожая, как сенегалки, а золотисто-бронзовая. Она извивалась, как змея, в танце живота, изображавшие перья цветные полосы юбки разлетались в стороны все сильнее, обнажая до самого верха стройные длинные ноги. Потом танцовщица начала просто кружиться в такт барабанному бою, все быстрее и быстрее, превратившись в вертящийся волчок. Ее большие смуглые груди взлетали и падали, хлопая как крылья. От бешеной скорости этого кружения, от оглушительных барабанов, от цветных огней все плыло перед глазами и мутилось в голове. Давиде наблюдал за Тано. Тот глядел на сцену все таким же неподвижным, пустым взглядом, лицо его оставалось абсолютно безразличным к происходящему вокруг. Вдруг он резко поднялся с кресла и направился в соседнее со зрительным залом тесное помещение. Ликата заглянул туда. На низких, грубо сколоченных деревянных нарах в темноте угадывались лежащие мужские фигуры. Тано тоже опустился на один из топчанов. То ли тут курили опиум, то ли делали какой-нибудь восточный эротический массаж… Ликата оставил Тано ловить кайф в этом притоне и поехал обратно в отель «Нью-Рипаблик». Поднявшись по лестнице на второй этаж, он отыскал в слабо освещенном гостиничном коридоре дверь под нужным номером. Осторожно постучал. Дверь приоткрылась, и на пороге вырос охранник. Оглушив его ударом рукоятью пистолета по голове, Давиде связал негра, заткнул ему рот и запихнул в ванную комнату. В гостиничном номере был включен телевизор, который смотрел охранник в ожидании возвращения хозяина. Давиде быстро осмотрел комнату — никаких записей, картотеки, деловых бумаг. Либо Тано все держал в голове, либо имел еще офис в другом месте. Давиде высыпал на пол содержимое корзины для бумаги, стоявшей под письменным столиком. Скомканный листок привлек его внимание — это было начало так и ненаписанного письма к сестре: «Дорогая Мария!..». Давиде удобно уселся в кресле напротив входной двери, положил перед собой пистолет и приготовился ждать. Ждать пришлось довольно долго, и у него уже начали слипаться глаза. Но вот, наконец, в коридоре у дверей номера остановились негромкие шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел Тано. Тано Каридди сразу увидел наведенный на него пистолет и узнал его владельца — видимо, ни болезнь, ни наркотики не могли помешать ему сохранить ясность мысли и неизменное спокойствие. — А, ты приехал, — проговорил он глухим, но не дрогнувшим голосом. — Я тебя все время ждал. Не буду спрашивать, кто тебя прислал — это не имеет никакого значения. Ты выполняешь свою работу, ты всегда хорошо с ней справлялся. Это главное. Давиде стволом пистолета показал Тано на кресло напротив себя у стола, и тот сел. — Ну, давай, кончай живее. Не тяни! — все таким же безжизненным голосом произнес Тано, глядя на устремленный на него пистолет. — Жаль, что ты не из тех, кто способен хладнокровно спустить курок… — Только попробуй сделать хоть одно движение, и увидишь, что я пристрелю тебя на месте, — с угрозой отозвался Давиде. Вместо ответа Тано рванулся из кресла и бросился к окну. Но Давиде несколькими сильными ударами отшвырнул его в угол комнаты, и Тано затих на полу. Ненависть, душившая Давиде, словно сразу испарилась. — Даю на сборы пять минут, — почти весело объявил он. — Мы возвращаемся в Милан, синьор Каридди. Там вас очень ждут. Часть вторая. Маленькая заложница Сантино — один из самых жестоких киллеров нового «крестного отца» — сходил с ума от бездействия и нелепости положения, в котором он очутился. Вот уже несколько дней он был вынужден торчать взаперти в тесной комнатушке и нянчиться с этой проклятой девчонкой. Сегодня ночью она не дала ему сомкнуть глаз: все время скулила и звала мать. Утром он сообразил, что она, наверно, хочет есть и отправился купить хлеба и молока. Комнатенка с отдельным входом, служившая убежищем, была хорошо запрятана среди пристанционных построек, рядом с путями, по которым непрерывно грохотали товарные поезда, в лабиринте железнодорожных тупиков, запасных путей, складов, водонапорных башен, переходов у миланской товарной станции. Рядом на пустыре сверкал огнями луна-парк. Тут ни один черт их не найдет. Но сколько же можно еще ждать?! По телефону-автомату он позвонил шефу и, пересыпая речь сицилийскими проклятиями, умолял освободить его от маленькой мучительницы. — Я больше не выдержу, я размозжу ей голову о стену. Вы же, ваша милость, знаете, что это не моя работа! — Ты должен терпеливо ждать, — отвечал «крестный отец», — так же терпеливо, как ждем мы. Сейчас к ее матери никак не подобраться: к Нине допускают только двух баб — прокуроршу и девчонку-адвоката. Никого больше. — Хорошо, ваша милость, — со вздохом отвечал Сантино. — Буду ждать. Целую руки. Вернувшись в убежище, Сантино, как заботливая мамаша, налил в пластиковый стаканчик молока и протянул девочке, хотя только недавно грозил пришибить ее, если она не заткнется. Девочка выпила молока, что-то залепетала, улыбнулась и протянула стаканчик ему, как бы требуя, чтобы теперь выпил и он. Сантино с отвращением допил молоко, и Франческа с довольным видом вновь ему улыбнулась. Свободной ручонкой она прижимала к груди свою дурацкую игрушку, с которой не расставалась ни днем, ни ночью — пластмассовый прозрачный цилиндр, переливавшийся внутри всеми цветами радуги. Из чувства ненависти Специальный самолет, присланный за Ликатой в Дакар, доставил Давиде и его пленника в Милан рано утром. В аэропорту Линате их встречали люди генерала. Сразу же с аэродрома на двух машинах они отправились в специально приготовленный для содержания Тано дом — уединенно стоящее старинное здание в пригороде Милана. Там с Тано хотел немедленно встретиться генерал. Давиде прошел в кабинет Амидеи, там же была Феде. Пленника конвоировал Браччо. Часовой в штатском закрыл за ними двери подъезда, Браччо пропустил Тано вперед и пошел за ним следом по длинному коридору, потом они поднялись на второй этаж по узкой лестнице, и там был такой же длинный пустынный коридор, как и внизу. Тано был в наручниках и шел совершенно спокойно, со своим обычным отрешенным видом. Но дойдя до двери, сквозь стекло которой он увидел, что это, вероятно, медпункт, Тано вдруг резко остановился и обеими скованными руками нанес своему конвоиру страшный удар в солнечное сплетение. Браччо сложился вдвое от боли, и Тано успел проскользнуть в комнату и повернуть изнутри ключ в замке. Сквозь стекло Браччо увидел, что он схватил какой-то большой флакон и опрокинул его содержимое в рот. — Давиде! Феде! Скорее! — крикнул Браччо и вышиб стулом стекло в двери медпункта. Подоспевший Давиде просунул руку сквозь разбитое стекло и отворил дверь. Вместе с прибежавшей Феде втроем они подтащили Тано к умывальнику и низко нагнули ему голову. — Надо, чтобы его сейчас же вырвало! — сказала Феде. — Вызывай врача! — крикнул Давиде Браччо, пытавшемуся рассказать, как было дело. Тано хрипел, дыхание его становилось прерывистым и затрудненным.