Но Гоша никогда бы не подумал, что когда-нибудь он придёт к товарищу с поручением дела настолько страшного личного характера. – Это происходит каждые два-три года. С такой периодичностью в Сертинске бесследно пропадают женщины и девушки, – Гоша нетерпеливо начал стучать пальцами левой руки по столу и наклонился ближе к бумагам. Взяв со стола ручку, он начал тыкать ею в столбцы таблицы, меняя по мере необходимости один листок на очередной. – Смотри. Все они пропали вечером или ночью – иными словами, по наступлению темноты. Их возрастной интервал – от пятнадцати до тридцати восьми лет. Вот здесь я выписал примерное время исчезновения и возраст каждой… – Гоша ткнул ручкой в указанные записи. – А тут, – он продолжал обозначать соответствующие колонки – места и обстоятельства, в которых произошли пропажи, внешность похищенных, профессии, образование, семейное положение, сведения о близких родственниках. Последний лист – общие выводы. Итак. В определённые года с марта по октябрь пропадало по две, три, или четыре девушки. Знаю, – продолжал он, – для такого города – миллионника, как Питер, это капля в море, но для небольшого Сертинска такой показатель считается значимым. Конечно, четыре подобные пропажи были зафиксированы лишь в двух годах: в две тысячи одиннадцатом и в две тысячи шестом. – И в нынешнем – если считать последнее убийство, – прокомментировал Влад. – Пока не будем приписывать его к этим делам, – ответил Гоша. – Что у нас ещё есть? – он вновь взглянул в листок с выводами. – В общем… Всех девушек объединяет лишь то, что они оказались… не в том месте и не в то время, – он быстро пробежал глазами текст, медленно покачал головой, и взял с располагающейся рядом принесенной им стопкой бумаг три верхних блока, сцепленных между собой канцелярскими скрепками. – Например, вот три дела о пропажах в две тысячи пятнадцатом году. Первая, – он взял один из блоков и принялся пролистывать его, – произошла шестнадцатого марта. Ирина Малова, двадцать три года, не вернулась домой после посещения вечернего спектакля в театре «Авангардо». Представление закончилось в девять вечера, жила она в двадцати минутах езды от дома. Муж в это время сидел дома с годовалым ребёнком, – его голос прервался, но он взял себя в руки и с новой силой заставил себя продолжить: – Согласно его показаниям, которые я читал вчера – в тот вечер он отпустил супругу развлечься. Она заверила, что встречать её не нужно, что прекрасно доберётся сама… Ирина должна была пойти вместе с подругой, но у той не получилось составить ей компанию, – он выдохнул. – В общем… она не вернулась. Её так и не нашли. В прошлом году её супруг и двухлетний сын переехали в Питер. Они собирались сделать это всей семьёй ещё до того, как Ирина пропала, но… Тут у него пересохло в горле, и он закашлялся, да так, что Владу пришлось налить ему воды из стоящего на краю стола графина. – Спасибо, – он перевёл дух, ставя стакан поодаль от бумаг, вытирая уголки глаз и вновь придвигаясь ближе к материалам. – Всё нормально? – низким участливым голосом уточнил Влад, наклонив к нему голову так, что его длинный нос стал казаться ещё длиннее, а небольшие глаза сузились и стали ещё меньше, почти превратившись в щели. – Да, – успокоил его Гоша, открыл следующую копию дела и склонился над листами. – Так… следующее исчезновение происходит уже двадцать четвёртого апреля – кстати, ровно два года назад. На этот раз пропадает шестнадцатилетняя Евгения Колесниченко. Тут, конечно, не всё так однозначно – девушка была из неблагополучной семьи. Она проживала в бараке на улице Калинина – это самая окраина города. Воспитывалась бабушкой, так как её родители-алкоголики были лишены родительских прав. Женю можно было назвать трудноуправляемым подростком: окончила девять классов, далее нигде не училась, любила веселиться в компании сверстников – за девять месяцев три привода в полицию за распитие алкогольных напитков в общественных местах. Часто не ночевала дома, и могла пропасть на несколько дней. В один из таких загулов её поймали в Санкт-Петербурге… – он потёр лоб. – Дааа… Поэтому, когда она в очередной раз пропала, искать её начали далеко не сразу. Бабушка, очевидно, не справлялась с взбалмошной внучкой и так устала от её проделок, что уже махнула на всё рукой, – Георгий вздохнул. – Её тоже не нашли. – Действительно, не всё однозначно. Деваха, может, просто взяла и окончательно убежала от бабушки с какими-то ребятами. В лучшем случае она сейчас может жить где-нибудь в притоне. Торговать наркотиками, собой, делать ещё что-то типа того. А в худшем – ребята из её компании оказались непорядочными, ну и… Или бедняжка попалась в руки хулиганов, насильников, – детектив вздохнул и опустил правую руку на стол. – Хотя там вообще всё плохо. – И, наконец, Дарья Степанова, тридцать три года. Ассистент кафедры физики Санкт-Петербургского государственного университета. Не замужем, детей нет. Поехала на выходных в отчий дом в Сертинск – навестить родителей – и пропала. В пятницу, девятого октября, Дарья сошла на станции с электрички в восемь часов вечера, где в последний раз её и видели. Путь с той станции лежит через небольшой лесок. Полицейские проверили, что одновременно с ней там же сошло ещё три человека. Их всех удалось разыскать, но никто ничего не заметил, в подозреваемых они тоже долго не задержались. И снова всё то же самое. Ни тела, ни улик, ни результатов, – Георгий отложил материалы в сторону, затем снова взял сводку с выводами. – Что у нас есть? На примере только данного года можно сказать, что у всех пропавших нет ничего общего. Он ткнул обратной стороной ручки в столбец с подписанными вверху цифрами «2015», затем в горизонтальную строку «внешность» и прокомментировал: – У Ирины Маловой были длинные тёмно-каштановые волосы, карие глаза, средний рост и стройная, нормостеническая фигура, на момент пропажи она была в светло-сером шёлковом платье-футляре, чёрном пиджаке и чёрных сапогах с высоким каблуком. Женя Колесниченко, худенькая невысокая голубоглазая шатенка с прядями, выкрашенными в чёрный и голубой цвета. Предположительно была одета в синие кеды, джинсы и чёрную куртку. Дарья Степанова обладала светло – русыми кудрявыми волосами, которые часто собирала в хвост, серо-голубыми глазами, ростом метр семьдесят восемь и сбитым телосложением. В день пропажи была в сером пальто, сером вязаном свитере и джинсах. Ещё ботинки были – замшевые, тёмно-зелёные. Из-за плохого зрения пользовалась линзами. Кстати, забыл сказать: особых примет ни у одной из них нет. Гоша выжидательно посмотрел на Влада, и совсем не удивился, что тот не стал смотреть на него, как на дурака, невесть зачем скрупулёзно перечислявшего все детали одежды и внешности пропавших девушек. Наоборот, он, как Гоша и ожидал, понимающе кивнул и промолвил: – Понял. Никаких совпадений. В профессиях и социальных статусах тоже, – детектив посмотрел в соответствующие строки. – Домохозяйка, оторва и преподаватель. К тому же первая была замужней, с ребёнком, остальные нет… Даже в инициалах пропавших ничего общего. – Остальные дела за другие года сам изучишь. Там всё то же самое, – пояснил Гоша. – Общего у них только то, что все они были женщинами… были молоды – и то, что по разным обстоятельствам оказались в Сертинске, – с горечью сказал он. Если бы не он, Ксюшу бы туда не занесло. Сыщик медленно опустил голову, затем так же, не спеша, с задумчивым видом поднял её и посмотрел на Гошу. – Какие версии у сертинской полиции? – поинтересовался Влад. – Появилось ли что-то новое? Георгий раздражённо скривился. – Дознаватель тоже стал подозревать, что последние похищения как-то связаны, и наконец-то попросил поднять из архива все похожие. Теперь официальное расследование двинулось вместе с нами, так сказать. Ну, а вообще, – он хлопнул себя руками по коленям, – всё ещё продолжает мурыжить меня, хотя уже не так интенсивно – видимо, усомнился в моей причастности. Хоть это вселяет надежду. Леса по-прежнему обыскивают, но безрезультатно. Он вновь нервно схватил со стола ручку и принялся невидящим взором её рассматривать. – Забыл сказать – предполагаемый похититель Ксюши пользовался угнанным автомобилем. Данные по нему и владельцу мне сегодня Юра скинет, я тебе их на всякий случай перешлю, если это хоть как-то поможет расследованию, – с печальной ухмылкой Гоша бросил ручку обратно на стол. – А у тебя уже наметился уже план? Журавлёв почесал заросшую щетиной щеку и сложил руки в замок. – Сейчас подробно изучу все принесенные тобой материалы, сводки, таблицы. Возможно, найдётся какая-то зацепка, общая деталь. – Ещё можно составить приблизительную карту мест, где пропадали все девушки! – поделился Гоша внезапно пришедшей ему в голову идеей. – Вдруг это что-нибудь даст? – А пожалуй да, ты прав. Этим мы в скором времени тоже займёмся. Кстати, не можешь ли ты попросить у своего друга найти в архиве подобные дела за ещё более длительный срок? Георгий застыл в растерянности и задумчиво посмотрел в потолок. – Дальше две тысячи пятого года… Боюсь, что в девяностых годах отследить ничего не удастся. Тогда повсюду цвёл бандитизм и разруха. Если люди и пропадали, то за этим тогда, скорей всего, стояли бандиты, воры и хулиганы. – Ограбили, изнасиловали, убили, закопали где-нибудь, – ну да. Всё логично. Неожиданно жар в комнате сгустился и атаковал его удушливой волной, отчего он мгновенно вспотел, а пульс участился, казалось, до ста ударов в минуту. Одновременно с этим он почувствовал себя так, словно на него вылили ещё и ушат помоев – так грязно и мерзко стало у него на душе. – Ты бы открыл окно. Дождь уже кончился, – пробормотал Гоша, и, не дожидаясь действий друга, сам встал, сделал несколько шагов, повернул ручку и с облегчением вдохнул освеженный уличный воздух. Постояв так секунд пятнадцать, он повернулся к Журавлёву. Тот большими глотками пил из стакана воду. Гоша автоматически взглянул на часы: была уже половина шестого. – Знаешь… Насчёт дел и Юры, – он поморщился, как после стакана водки, и помотал головой. – Я думаю, вам лучше общаться непосредственно друг с другом. Сейчас я дам тебе его номер. А ему объясню и напомню, кто ты такой. Полагаю, вы сработаетесь. Тем более, что лично уже вы встречались на празднованиях моего дня рождения. В прошлом году – точно. На какой-то миг он почувствовал тревогу, словно забыл что-то очень важное и значимое для расследования, но только никак не мог вспомнить, что. В конце концов, он отмахнулся от этой навязчивой бесплодной мысли. Достав свой телефон и отыскав в контакт Юры, он переслал его Владу. Мобильник в чёрном кожаном чехле, лежавший на столе рядом с упаковкой стикеров, тихонько тренькнул. – Вот. Проси у него всё, что ты посчитаешь нужным. Старые дела, новую информацию о ходе следствия – он предоставит тебе всё, что сможет. Владислав достал телефон из чехла и вгляделся в новое сообщение, а затем, по-видимому, сохранив присланный номер, кивнул и убрал сотовый обратно. – Хорошо. И ещё, – он взял с кипы бумаг, лежавшей справа от него на краю стола, голубую папку, и передал её Гоше. – Это всё по «ЛК». Сразу скажу: интересное – есть. – О, как замечательно, – вымолвил Георгий, забирая у того пластиковый прямоугольник, расстегивая свой портфель, стоявший на том же стуле у двери, на спинке которого покоился его пиджак, и помещая его туда. – Займусь этим у себя в кабинете. Прямо сейчас туда и отправлюсь. Отличная работа, Влад. – Ага, – благодарю, – махнул ему тот, пока Гоша в порыве энтузиазма уже набрасывал на себя пиджак, а на лице его уже появлялась едва заметная ухмылка от предвкушения мрачного удовлетворения. Что ж… При всем своём желании он не мог сейчас добраться до мучителя Ксюши. Но зато до других проходимцев – очень даже мог. Что сейчас он и сделает. Глава 23 Она стояла в центре широкого круга, наблюдая, как над её головой, поднимаясь выше и выше, спиралью закручиваются бесчисленные ряды ослепительного, торжественного, триумфального света, озаряющего всё это величественное помещение и особенно – её саму, словно она здесь была самая важная гостья. В самом верху находился громадный купол, от которого исходил самый яркий источник света. Ксюша так и не смогла разглядеть его до конца, но то, что открывалось её взору, было похоже на усыпанное, сверкающее бриллиантами солнце. Вдруг, несмотря на то, что при таком сильном источнике света, казалось бы, разглядеть что-то рядом с ним, она вопреки законам физики увидела ярко-голубое небо с летающими по нему ангелами. Ксюша опустился взгляд вниз, на своё тело – и заметила, что сама она тоже превратилась в единый пучок света (а может, эта была всего лишь иллюзия из-за столь многочисленного здесь освещения, падающего на неё?) Надо же – она умерла и попала в рай. Едва лишь Ксения так подумала, как тут же вспомнила, на что было похоже помещение, в котором она находилась. Кажется, она стоит сейчас в зале Мариинского театра. Вот только ряды стульев куда-то исчезли, обнажив собой ровную, очень гладкую и почему-то золотую площадку, на которой она сейчас и стояла. А возвышающиеся над ней светящиеся круги – это ряды, но только без зрителей, и светятся они здесь ярче, чем Ксюша запомнила их в обычной жизни, когда посещала оперы и спектакли. Она инстинктивно бросила взгляд в сторону сцены, и увидела лишь высокий, блестящий золотом занавес, который мягко колыхался от невидимых порывов ветра. Снова не повинуясь никакой логике, лоск от него, настолько насыщенный и интенсивно переливающийся, что в обычной жизни резал бы по глазам, по невероятным причинам воспринимался легко и так лучился теплом, что вся её душа наполнялась радостью и превращалась в легкое, невесомое пёрышко, готовое тут же взлететь в солнечную высь. Тут же, из ниоткуда, заиграла композиция Верди «O terra addio» из оперы «Аида». Мелодию издавали сами стены, а каждая нота, казалось, была соткана из воздуха и фотонов света. Финальный дуэт. Последние слова. Пора уходить, покидать эту землю, улетать ввысь… Ксюша подумала о маме. Ведь скоро они увидятся. Образ Лизы Архипкиной представился ей так ярко, что, казалось, она видит его на самом деле. В груди всё тут же наполнилось радостью, вызванной столь желанной встречей и счастьем восполненной потери. Мать подходила всё ближе, и тепло улыбалась ей. Как и всё вокруг, она источала собой свет. Они были очень похожи. Светлые волосы Лизы Архипкиной слегка развевались от невидимого ветра, а сияющие глаза цвета ясного неба наводили на мысли о счастливом летнем дне – как и платье с изображением незабудок. Она была очень красива, выглядела свежо и молодо. Не так, как в последний год своей жизни – преждевременно и разом постаревшей, превратившейся от постоянных химиотерапий и облучений в бледный, изможденный скелет с выпавшими волосами на голове. Мать обняла её, и Ксюша с наслаждением окунулась в знакомый запах фиалок и старых книг. Кажется, она что-то сказала дочери, но Ксения уже ничего больше не могла слышать и понимать – что бы мама ни говорила, она была здесь, и это главное. Крепко обняв её, она тут же заснула, словно грудной ребёнок, и позволила себе раствориться с ней в этой сказочной дымке. Теперь она летела далеко вниз. Быстро, но плавно, без кувырков и хаотичного бросания в разные стороны. Она не открывала глаз, но чувствовала действующую силу ускорения свободного падения, ветер вокруг своего тела как инородного предмета, рассекающего воздух, и всё увеличивающееся с каждым метров расстояние от… Чем была исходная точка, и каковой будет окончательная, она не имела ни малейшего понятия. Почему-то ей представлялось ночное небо и высокий-высокий небоскрёб. Удар. Бросок. Рывок. Потом ещё и ещё. Что это? Ксюша проснулась от чувства, что некий тяжёлый предмет, невесть как оказавшийся на ней, придавливает её своим весом так, что буквально вжимает её в поверхность, на которой она лежит, напрочь лишая возможности вдохнуть. Она заворочалась, пытаясь сбросить его, и почувствовала, как туловище при этом полыхнуло огнём, будто до этого кто-то облил его бензином, а сейчас безжалостно бросил спичку. Ксюша попыталась закричать, но тяжёлый предмет по-прежнему вдавливал её в пол, мешая набрать в лёгкие воздуха. Она задыхалась и заживо горела в огне, не в силах ни помочь себе, ни позвать на помощь. Ксюша попробовала пошевелить руками. Так, вроде она их чувствует – уже хорошо. Приподнять же их для попытки сбросить с себя нечто, удалось с огромным трудом: к обеим, кажется, тоже непонятно зачем привязали тяжёлые гири.